Ирина Кнорринг - О чём поют воды Салгира

Из сборника «После всего» (Париж, 1949)

ТИШИНА

Я не забуду тёмных зданий,Больших, нагромождённых лет.Ни встреч, ни грустных расставанийЯ здесь не позабуду, нет.

Я говорю, что не покину,Не променяю никогдаНа эту тихую равнинуМятущиеся города.

Но потаённым знаньем знаю,Себе безмолвно говорю,Что жадно я в себя вбираюГустую, тихую зарю;

Что суета проходит мимо,А дни по-новому полныПочти до боли ощутимой,С ума сводящей тишины.

И больше ничего не надо, —Ни встреч, ни жалоб, ни стихов, —Когда в траве высокой садаМелькают зонтики цветов;

Когда в кустах белеют розы,И так прозрачны вечера,И запах тёплого навозаЛетит с соседнего двора.

Когда стихает голос ветра,И дышит пьяная земля;Когда на много километров —Одни пшеничные поля.

Из сборника «Окна на север» (Париж, 1939)

ЭЛЕГИЯ

Уже пришла пора элегий —Спокойных и усталых лет.К далеким дням любви и негиДолжно быть, возвращенья нет.

И с каждым днём трезвей и строжеСлова, желанья и дела.Ну, что ж? И я была моложе,И я счастливее была.

Но все туманней дни и лица,Хмельнее память бытия.— Пора, пора и нам проститься,Пустая молодость моя!

Прости — за жадные желанья,За всё содеянное зло,За то, что горьким было знанье,За то, что мне не повезло…

Теперь я знаю слишком много:Что счастье не прочней стекла.И что нельзя просить у БогаБлагополучья и тепла.

Теперь, устав в напрасном беге,Покорно замедляя шаг,Печальной музыкой элегийПускай потешится душа!

Из сборника «Окна на север» (Париж, 1939)

«Мы мало прожили на свете…»

Мы мало прожили на свете,Мы мало видели чудес.Вот только — дымчатые этиОбрывки городских небес.

И эти траурные зданьяВ сухой классической пыли,Да смутные воспоминаньяМы из России привезли.

В огромной жизни нам досталась,От всех трагедий мировых,Одна обидная усталость,Невидимая для других.

И все покорнее и тишеМы в мире таем, словно дым.О непришедшем, о небывшемУже всё реже говорим.

И даже в мыслях, как бывало,Не рвемся о огненную даль.Как будто прошлого не мало,И настоящего не жаль.

Из сборника «Окна на север» (Париж, 1939)

«Я пью вино. Густеет вечер…»

Я пью вино. Густеет вечер.Весёлость, лёгкость, мишура.Я пью вино за наши встречи,За те — иные — вечера.

И сквозь склоненные ресницыСмотрю на лампу, на окно,На неулыбчивые лица,На это горькое вино.

И в громких фразах, в скучном смехеСамой себя не узнаю.Я пью за чьи-нибудь успехи,За чью-то радость, — не мою.

А там, на самом дне стакана,Моя душа — обнажена…И никогда не быть мне пьянойНи от любви, ни от вина.

Из сборника «Стихи о себе» (Париж, 1931)

Россия («Там лес, и степь, и тишина…»)

Там чудеса,Там леший бродит.

А. Пушкин

Там лес, и степь, и тишина,И серо-дымчатые дали.И медной денежкой лунаНа тёмно-голубой эмали;

Там пятна серых деревень.Собачий лай. Печаль. Безлюдье.Там серый, бледный, тихий день.Таким он был. Таким он будет.

Там не боятся, не бранят,Не вспоминают, не тоскуют.Ночами филины кричат,С зарёю лешие бунтуют.

Там златоглавый монастырьВесь полон светлым перезвоном.И тихо стонет птица вирь,Сливаясь с шорохом зелёным.

Там в зачарованных снегахСтоит изба на курьих ножках,Где дремлет старая ЯгаУ освещённого окошка.

А дальше тихие скиты,И перезвоны колоколен,Где не боятся темноты,Где день печален и безболен.

И листья медленно шуршат,Сливаясь в жалобы и стоны,И кротко теплится душаГрошовой свечкой у иконы.

И липа белая цветет,И пахнет ель смолою клейкой.И бабьим голосом поётВ лесу пастушечья жалейка.

И в глушь лесов, и гор, и долТропинка узкая змеится.По ней Иван-царевич шёлЗа несказанною Жар-птицей.

И седовласый богатырь,Непобедимый, хмурый, строгий,Всё в ту же даль и ту же ширь,Шёл той же узкою дорогой.

Такой мне встала на пути,Такой в мои стихи пустыеСошла с билибинских картинПолузабытая Россия.

Примечания

1

«Повесть из собственной жизни: Дневник»: в 2-х тт. / Подг. Текста Н.Н. Кнорринга и Н.М. Черновой; вступ. ст., коммент., указ. Имен И.М. Невзоровой. — М.: Аграф, 2009.

(На данный момент — февраль 2013 года — издан лишь первый том указанного двухтомника. Дата выхода второго тома остается неясной — примеч. сост. электронной версии книги).

2

На полях тетради пометка Н. Н. Кнорринга: «С этого стихотворения начинается “беженская” тоска Ирины по прошлому, определившая настроение её поэзии на всю жизнь».

3

Речь идет о семье врача, биохимика, профессора Ростовского (бывшего Варшавского) университета С.М. Максимовича.

4

Речь идёт о придворном художнике Никаноре Григорьевиче Чернецове (1805–1879), жившем несколько лет в Крыму. В Керчи в 1920-х годах сохранялся дом художника, принадлежавший его наследникам (Почтовый переулок, д. 6).

5

В Харькове, в «большом красном доме», стоящем на краю улицы у глубокого оврага (по адресу ул. Чайковская, д. 16), после выселения из него семьи Кнорринг и других жильцов, в мае-июне 1919 г. была устроена «чрезвычайка» — концентрационный лагерь ЧК, где томились сотни заключенных, узников «красного террора». Потом они были убиты и закопаны там же — в овраге, во дворе и в подвале дома.

6

Гливенко Татьяна Ивановна (Таня), подруга И.Кнорринг и одноклассница по харьковской гимназии, героиня сё стихов.

7

Весной 1920 г. поэт Тихон Чурилин, его вторая жена, художница Бронислава Корвин-Каменская и поэт, офицер Лев Аренс организовали в Крыму «Содружество молодых будетлян». В программу их вечеров, кроме чтения стихов и докладов по «теории» поэзии будущего, входил показ работ Б. Корвин-Каменской, иллюстрирующих стихи В. Хлебникова, Г. Петникова, Т. Чурилина, Б. Пастернака и др.

8

Деревицкий Алексей Николаевич (1859–1943), историк, первый декан историко-филологического факультета Таврического университета; знакомый Н.Н. Кнорринга по Харьковскому университету, предоставивший его семье на лето свою квартиру.

9

М.В. Кнорринг занималась описью эвакуированного архива Харьковского учебного округа.

10

«Не крестовый поход врангелевского воинства сокрушит это диавольское царство, а крестный ход всего крымского духовенства, с иконами вместо пушек и хоругвями вместо винтовок. Увидав это священное шествие, красноармейцы, благочестивые русские крестьяне, благоговейно снимут шапки, вонзят штыки в землю и падут ниц перед святыми иконами. Не пролитием крови сокрушится богоненавистная большевицкая власть, а силою Креста Господня», — утверждал духовник и проповедник армии генерала Врангеля протопресвитер о. Владимир (Востоков).