Вадим Андреев - Стихотворения и поэмы в 2-х томах. Т. II
«Чуть срезан накось яблоновый черенок…»
Чуть срезан накось яблоновый черенок.Казалось бы, и жизни нет в обрубке.Будь меньше он — его бы муравей сволок,тоб снизу подпереть свой город хрупкий.А черенок меж тем тихонько под землейУже пускает розовые корни,Питается азотом, любит перегной,Стараясь утвердиться попросторней,Он пьет… Нет, я пишу не руководство дляИ без меня ученых садоводов,А потому что мне моя жена-земляДана для счастья матерью-природой,И потому еще, что в сорок девять летДалекий путь становится короткимИ точно через лупу на любой предметСмотрю — и близок мир, простой и четкий…
1952«Не уступая осени ни шагу…»
Не уступая осени ни шагу,Пролив над перепуганной землейВ тяжелых грозах огненную влагу,Как на цепи влача июльский знойПришел сентябрь. К покосу зеленелаТрава, и на встревоженных поляхРасправила слежавшееся телоРазбуженная ливнями земля.На южных склонах яблони и грушиДоверчиво раскрыли лепестки,И всех растений маленькие душиЦвели грядущим вьюгам вопреки.
И вот, когда подул скрипучий ветерИ крепкий иней выпал поутру,Деревья, как испуганные дети,Столпились на лугах и на юру,И с розоватым облаком цветеньяСливался снег на ветках миндаля,И, точно лебедь, в смертном опереньеЧуть трепетала крыльями земля.
1952Death valley[16]
1
Скелет реки, камней продолговатых ребра,В щели — намытый паводком песок.Жарою опаленный навзничь легИ спит в беспамятстве пустыни мир недобрый.Чем злое солнце пополудни горячей,Тем больше кровь холоднокровных рада, —Мир скалапендр и всевозможных гадов,Пятнистых ящериц, тарантулов и змей.
2
Струятся в рыжем мареве барханы,Который век торчат засохшие кусты.Никак не могут их угрюмой наготыПрикрыть песком свистящие бураны.Из норки выглянул тушканчик. СаранчаВзлетела облаком и с полоским трескомРаспалась и исчезла в синем блескеПочти что перпендикулярного луча.
3
Змея на огненной гранитной сковородкеВо сне кольцом свернула позвонки,Как будто крестиком и от рукиУзор ее на тусклой коже вышит четкий.Вдоль по руслу скользит сухая тень орла,Но, жаркий сон змеи оберегая,Торчит гремучего хвоста тугая,Звенящая громоотводная стрела.
4
Когда весною радуга на ключ закрылаСтремительные ливни и дожди,Она воздвигла арку посредиПустыни и на миг пески заворожила.Непрошенную гостью солнце обожгло,Она к скале приникла, и слинялоНа склон горы густое покрывало,Когда-то по небу летевшее крыло.
5
С тех пор в ущельях узких линиями спектраРазмечены породы горных жил:Их ветер изваял и обнажил,А радуга дополнила работу ветра.Змеиная приплюснутая голова,Двенадцатикольцовая трещотка,Пергаментные веки, взгляд короткий…Долина смерти, — нет, она всегда жива.
1954, 1955«Ветер шагал по вершинам деревьев…»
Ветер шагал по вершинам деревьев,Но постоянно сбивался с ноги.Он ускорял перед каждой деревней,Как человек перед домом, шаги.
По полю прыгали злые шутихи —Скрученных вихрей живые тела.Ветви сгибая, как пьяная, лихоНа перекрестке плясала ветла.
Засуха шла на деревню, на приступВыжженных и обескровленных нив.Засуха жгла, и по небу со свистомДальних пожаров метались огни.
Голод вползал в беззащитные избы,В клети, в подвалы и на чердакиИ, как собака, тихонько повизгивал,И пожелтевшие скалил клыки.
1968«Уже вечерело. Раздвинув костлявые ветки…»[17]
Н. Резниковой
Уже вечерело. Раздвинув костлявые веткиБезжизненных сосен я вышел на берег морской.Здесь пахло бессмертником, солнцем, трескучей смолой,Здесь воздух был крепок — веселый, тревожный и едкий.
Высокую дюну одели колючие травы.На плоские скалы всползал беспокойный прилив,Все ближе и ближе, и вскоре широкий заливДо края был полн, словно ковш, бирюзовою лавой.
И глядя на низкое солнце, расплавленным змеемСползавшее в ночь в ореоле сияющих стрел,Я понял, что сами мы ставим дыханью предел,Что сами мы можем гореть, лишь гореть не умеем.
…Закат изнемог и остыл над моей головою,Но там, вдалеке, торжествуя над мраком и сном,Беспокойная тучка, прозрачным блистая крылом,Как тяжелая бабочка, билась в окошко ночное.
1946–1955СОЛНЕЧНЫЙ ЛУЧ (1–3)
1. «Внимательный луч взошел на пригорок…»
Внимательный луч взошел на пригорок,Оттуда взглянул, робея, на нас,А мы, — что ни слово, минут уже сорок,Возможно и больше — считай, целый час —
О том говорим, что ясно обоим,Что любящим только — порой невдомек:Едва лишь мы нужную фразу построим,Как все лепестки разметет ветерок.
Как знать нам и кто объясненью поможет?Быть может, вот этот почти золотой,Расплывчатый луч, тот, который тревожитТебя и меня своей простотой…
2. «Куда ни ступишь, — всюду острый зной…»
Куда ни ступишь, — всюду острый зной.Прилечь в тени, — как будто нету тени.Запачканы и солнцем и смолойТвои незагорелые колени.
Кусочек солнца соскользнул на грудьИ платье отвернул, и обжигает щеки,И вот скользит, увертливый, как ртуть,Настойчивый, счастливый и жестокий.
Тяжелым жаром пахнет хвойный домСтреляют шишки, раскрываясь в зное,И муравей бежит, совсем забыв о том,Что в этом мире нас с тобою двое.
3. «Солнечный заяц присел на столе…»
Солнечный заяц присел на столе,Поднял торчком лазурные уши.Иней на окнах, а здесь он в тепле.Сел и мое одиночество слушает.
Нет, не поймешь, почему же скрипят,Сами собой ожив, половицы.Прошлые дни не вернутся назад,Знаем мы оба, что не возвратиться им.
Вздрогнул. Уходишь? Я знаю — пора.Прежних шагов опять не услышим.Вечер, такой же, как все вечера,Солнце потушит и встанет над крышами.
1956«Сияющая ночь под утро овдовела…»
Сияющая ночь под утро овдовела:Луна зашла. На черные леса,На землю — как она похолодела! —Сгущаясь, падает роса.
О, этих рос целительный избыток!Не для того ль, прощаясь, плачет мгла,Чтоб для земных цветов ночной напитокВесь день природа берегла?
И в зной на самом дне воронки узкойХранит цветка кудрявый лепестокБессмертной влаги ласковый и тусклый,Успокоительный глоток.
Скажи, что делать мне? Как ты неосторожноС цветка стряхнула зябкую росу!Теперь любви моей сквозь зной тревожныйДо ночи я не донесу.
1948–1956«Оттепель. Лес, и в лесу — ни тропинки…»
