Алексей Недогонов - Дорога моей земли
Венское шоссе
Связисты молча тянут линию —бессонные друзья пехотные.И рядом — с дымом цвета инея —в ярках земли костры походные.
И видно сквозь костров дыхание,сквозь легкий огонек березовый:столбы срезает расстояниеза горизонтом в дымке розовой.
Две бровки у подъема сужены.Здесь, оглушая гнезда плотные,как будто кашляют — простужены —крутые зевы минометные.
Здесь, на Дунае, как на Одере,над прусским полем поражения,ревут орудия до одури,нацеленные на движение.
И верится душой усталою,бессонницею ожидания,что вон за теми переваламиуже не выстрелит Германия.
И ляжет на траву, что ранена,оружье, тишину убившее,к ногам уставшего волжанина,покорное, уже остывшее.
Предчувствие! С его горением,с его неодолимой жаждоюидет пехота в наступление,сверяя с сердцем пулю каждую.
И нам идти с тобою веленов бои, где в стане неприятелейпространство гулкое простреленопрямой наводкой указателей.
Венгрия, г. Сомбатель, 1945 г.
Песня
Уж он такого склада человек —за миг до боя улыбнется просто:— Что б ни случилось, проживу свой век,коль не споткнусь на полдороге, до ста…
Он чудом воскресал и выживал.О нем проверьте списки в лазарете —за всю войну он, не ропща, бывална том побольше, чем на этом свете.
Он с песней воевал и с песней жил,она — его и горечь и удача,он с ней, как с человеком, подружил,и если пел,казалось — чуть не плача.
И грусть звучала в песенной строке,и не было тоски похлеще и почище:— Ты бы, земляк, поменьше о тоске.— Из песен слов не выбросишь, дружище!С любою песней жизнь люби свою —с ней смерть легка и счастье полновесней,а ежели придется пасть в бою,так умирать не одному, а с песней…
И если он ползет к черте атак,ползет, сжимая автомат до боли,спроси его: — Далече ли земляк? —ей-богу, он ответит точно так:— За песнями в Москву, не видишь, что ли?..
Так и живет он, песней обуян.Она — в дыму австрийского простораего души всесильный талисман,его молитва и его опора.
С такою песней он свое возьметздесь, в поймах Альп, в предгорьях и долинах,с такою песней он переживетземные тайны песен соловьиных.
1945 г.
Солдатский реквием
За тысячи верст от родимого домаон, пулей пронзенный, на землю упал:в долине венгерской, у стен Эстергома,москвич молодой умирал.
И вдруг над долиной, над телом солдататревожно повеяло ветром родным,как будто столетние клены Арбатаопять зашумели над ним.
Последним усилием сильного сердцав снегах, что казались ему горячи,на локти привстал он, чтоб видеть, как с немцемсойдутся в штыки москвичи.
И словно вдали, за вторым отделеньем,он видел, как двинулась наша земля.Во взоре героя мелькнули виденьеммосковские шпили Кремля.
За тысячи верст от родимого домав степи обелиск под звездою стоит:под небом венгерским, у стен Эстергома,московская слава шумит.
1945 г.
Бессонница
Торжественный финал похода,отбой бессонниц и дорог.У каждого —четыре годанедосыпаний и тревог.
В своих глазахв края чужиенесли, как отраженье, мыогонь сожженных сел России,пожаров красные дымы.
Полки бессонниц вместе с намивошли в Берлинсквозь Сталинград.
Волжане с красными глазамипод Красным знаменем стоят.
День Победы, 1945 г.
Откровение
У немецких плененных орудийкостромич с рябоватым лицомновичку похвалялся,что в Будеон сидел на смарагдовом чудеи шагал королевским дворцом.
И, намекза упрек принимая,«опоздавший»вздохнул тяжело:— Жаль, что ноне девятое мая,а не, скажем, второе число…
Вена, май 1945 г.
Номер без номера
В гостинице на Шенбруннштрассепортье мне номер отвела.Она, как интендант в запасе,нерасточительна была.
Сказала по-немецки слово,приподняла по-венски бровь,вручила медь ключа дверного,и — будь здоров, Иван Петров.
По коридору, словно по миру,блуждал я. В крайность изнемог.Но к причитавшемуся номерупричалить все-таки не мог.
Одиннадцать, потом двенадцать,потом четырнадцать идет,но вот злосчастную «тринадцать»сам черт с биноклем не найдет.
Я, прошагавший четверть века,почуял, так сказать, нутром,что и у венцев цифра этане гармонирует с добром.
Шут с ним, с несчастьем цифры этой!Коль счастлив мой победный путь,то с этой дьявольской приметойя потягаюсь как-нибудь.
…Проснулся утром — все в порядке.Навел по-русски туалет,проделал комплекс физзарядки —и сердце в клетке, а не в пятке,и никаких несчастий нет.
И ничего дурного в Венесо мною не произошло…И я, считая вниз ступени,оставил венской Мельпоменеразоблаченное число.
1945 г.
Башмаки
Открыта дорога степная,к Дунаю подходят полки,и слышно —гремит корпусная,и слышно —гремят башмаки.
Солдат Украинского фронтадо нервов подошвы протер —в походе емудля ремонтаминуту отводит каптер.
И дальше:Добруджа лесная,идет в наступленье солдат,гремит по лесам корпусная,ботинки о камни гремят.
И входят они во вторуюдержаву —вон Шипка видна!За ними вослед мастерскуюнесет в вещмешке старшина.
— Обужа ведь, братец, твоя-тоизбилась.Смени, старина…— Не буду, солдаты-ребята:в России ковалась она…
И только в Белграде ботинкиснимает пехоты ходок:короткое время починки —по клену стучит молоток.
(Кленовые гвозди полезней —испытаны морем дождей;кленовые гвозди железнейграненых германских гвоздей!)
Вновь ладит ефрейтор обмотки,трофейную «козью» сосет,читает московские сводкии — вдоль Балатона —вперед.
На Вену пути пробивая,по Марсу проходят стрелки:идет на таран полковая,мелькают в траве башмаки!
…С распахнутым воротом —жарко! —пыльца в седине на висках —аллеей Шенбруннского паркаефрейтор идет в башмаках.
Встает изваянием Штраус —волшебные звуки летят,железное мужество пауз:пилотку снимает солдат.
Ах, звуки!Ни тени,ни веса!Он бредит в лучах голосови «Сказкою Венского леса»,и ласкою Брянских лесов,и чем-то таким васильковым,которому —тысячи лет,которому в веке суровомни смерти,ни имени нет,в котором стояткак живыесвидетели наших веков,полотна военной Россиии пара его башмаков!
1945 г.
«Когда ученик в „мессершмитте“…»
* * *Георгию Нефедову
