Эмиль Верхарн - Эмиль Верхарн Стихотворения, Зори; Морис Метерлинк Пьесы

Гимн

Перевод Ф. Мендельсона

Хотел бы я иметь, чтобы тебя воспеть,Глас торжествующий и грозный океана,Неукротимое дыханье урагана.

Хотел бы заглушить гремящих молний медьИ грома дальнего в ночи слова глухие,Чтоб славили тебя одну стихии!

О, как хотел бы я, чтоб разом все моряНа берег хлынули, и чтобы пела пенаЗемле, как ты прекрасна и священна.

Еще хотел бы я, чтоб, в небесах горя,Над ревом бурь и грозами шальнымиКометой ярче звезд твое сияло имя!

Как ящерицы, те, что солнце пьют,Зеленым длинным телом извиваясь,К тебе мои желания ползут.

В полдневный зной я над тобой склоняюсь;Вокруг поля, и полыхает рожь,И не унять томительную дрожь.

Ласкает ветер нас, мы от жары устали.Среди холмов Эско сверкает там и тут,Все небо в золоте, и необъятны дали.

Как ящерицы, те, что солнце пьют,Ты предо мной лежишь, бесстыдно сладострастна,И снова я горю, и наша страсть прекрасна!

Притча

Перевод Ф. Мендельсона

Над золотом глади озерной,Где белые лилии спят,Усталые цапли скользят,В воде отражаются черной.

Их крыльев широк размах,Медлительны их движенья;Плывут они в небесах,Гребут в воде отраженья.

Но рыбак туповатый и важныйНа них расставляет сети,Не видя, что птицы этиГребут в высоте отважно,

Что в мокрые сети скукиПтицы не попадают.Напрасно он в тине их ищет, —Птицы все выше взмывают,

И мчатся, как призраки, мимо,Безумны и неуловимы!

Лодка

Перевод Ф. Мендельсона

Морозит к ночи. На деревьях инейАлмазами сверкает под луной.И в чистом небе тучки ни одной:Плывет луна над белою пустыней.

Как сталь с серебряным узором, черный лед,И звезды смотрят на реку в печали:Там лодка вмерзла, весла в плен попали,Одна, недвижна, но чего-то ждет.

Вдруг сокрушит оковы ледяныеКакой-нибудь герой, и лодку поведетВ моря, где пламенем охвачен небосвод,В далекий рай, к теплу, в края иные?

А может быть, она обреченаСледить, в безмолвье белом прозябая,Как птицы вольные над ней за стаей стаяЛетят туда, где вечная весна?

Не знаю, где

Перевод В. Брюсова

Это где-то на севере, где, я не знаю,Это где-то на полюсе, в мире стальном,Там, где стужа когтями скребется по краюСелитренных скал, изукрашенных льдом.

Это — холод великий, едва отраженныйВ серебряном зеркале мертвых озер;Это — иней, что точит, морочит — бессонный,Низкорослый, безлиственный бор.

Это — полночь, огромный скелет обнаженныйНад серебряным зеркалом мертвых озер,Это — полночь, что точит, морочит, хохочет,Но раздвинуть руками гигантскими хочетХолодный и звездный простор.

В дали полуночной безвольнойЭто смолкнувший звон колокольный,Это убранный снегом и льдами собор.

Это хор похоронный, с которым без слов я рыдаю,Литургия Великого Холода в мире стальном.Это где-то, — не в старом ли северном крае? — не знаю!Это где-то, — не в старом ли северном сердце? — в моем!

Дурной час

Перевод Г. Шенгели

С тех пор как схлынули прощальные огни,Все дни мои в тени, всё тяжелей они.

Я верил в разум мой, где не гнездились тени,И мысль моя (в ней солнца шар пылал,В ней гнев светился, яростен и ал)Кидалась некогда на скалы заблуждений.

Надменный, радость я немую знал:Быть одиноким в дебрях света;Я верил лишь в могущество поэтаИ лишь о творчестве мечтал,Что нежно и спокойно возникаетИ движется (а путь широк и прям)К тем очагам,Где доброта пылает.

Как темен был тот вечер, полный боли,Когда сомненьями себя душа сожглаДотлаИ трещины разъяли стену воли!

Вся твердость рухнула во прах.Персты? Без сил. Глаза? Пусты. Надменность? Смята.Стучится кровь печальная в висках,И жизнь, как пьявками, болезнями объята…

Теперь, сходя во гроб, летя невесть куда,О, как хотел бы я, чтобы над мглой бездонной,Как мрамор, пыткою и славой опаленный,Мое искусство рдело бы всегда!

Ноябрь

Перевод Г. Шенгели

Вот листья, цвета гноя и скорбей, —Как падают они в моих равнинах;Как рой моих скорбей, все тяжелей, желтей, —Так падают они в душе моей.

Лохмотьями тяжелых облаковОкутавши свой глаз слепой,Поник, под ветра грозный вой,Шар солнца, старый и слепой.

Ноябрь в моей душе.

Над илом ивы чуть видны; в туманы,Мелькая, черные уносятся бакланы,И льется крик их, долгий, точно вечность,Однообразный, — в бесконечность.

Ноябрь в моей душе.

О, эти листья, что спадают,Спадают;О, этот бесконечный дождьИ этот вой средь голых рощ,Однообразный, рвущий все в душе!..

Где-то там

Перевод Б. Томашевского

Блаженство тишины и ладан ароматный,Плывущий от цветов в закатный час глухой,И вечер медленный, прозрачный, необъятныйНа ложе золотом покоится с землейПод алым пологом, — а тишина все длится!

Блаженство тишины, и облаков простор,И жемчуг островов, и берег серебристый,Коралл и перламутр, а дальше, в выси чистой,Неуловимых звезд в листве мелькнувший взор;На небесах река молочная струитсяВ неведомую даль, в недостижимость сфер,Чтоб, оторвавшись, ускользнутьВ похожий на любовь палящий тихий путь,Ушедший в дым легенд, как плаванье галер.

Некоторые

Перевод Б. Томашевского

За далью всех светил пред ними возникаетВиденье города — безбрежный черный бред,В триумфе траура, как склеп, где жизни нет…Земля? Ушла во мрак. А небо? Чуть мерцает!Гигантский мир теней раскинулся кругом,Туманный горизонт покрыл, как саван, горы,Могильные холмы теперь предстали взору,И в них погребена вся память о былом.Толпа немых людей бредет во мгле заката,И горбит их тоска, и путь их одинок.

И гнет прошедших лет на них надгробьем лег,Как память тусклая о том, что жгло когда-то;Им одинаково страшны добро и зло,Бескровны их сердца, бесцветна страсти сила,Душа в борьбе за жизнь о божестве забыла.В глазах застыла мысль, молчанье в них вошло,И неподвижность льдом сковала их навеки…Мертвы желанья в них, раскаянье и страх;Они мечтать — увы! — не могут о крестах,И алой смерти свет им не закроет веки!

Представшие на моих путях

{8}

Видение на горизонте

Перевод Г. Шенгели

Гляжу в окно, войдя в покинутый маяк,Дождем бичуемый: вдали — туннели в саже,Громады поездов и хлопья дымной пряжи,Где кровью фонари пропитывают мрак.

В асфальтных берегах дремал огромный порт,Как масло, зыбилась его вода густая;Железным кулаком ствол мачты подымая,Чернел подъемный кран, в пустую ночь простерт.

И в пестром мраморе текучей тьмы сверкалРяд редких фонарей, бегущий по ущельямВ кварталы кабачков, где все полно весельем,Где похоть рыскает меж золотых зеркал.

Как рана страшная алея, подошелРаздутый на ветру громадный парус к молам,И тут явился он с упорным и тяжелымЛбом, где начертано томленье скук и зол.

Как меч сверкающий в железные ножны,Он заключил в себя свой гнев и пламень дикий,И эхо берегов его разбили крики,Пересекая мрак и тишину волны.

Из океана он. Он одряхлел, поник,Устал, хлеща простор, измятый бурей черной, И слыша, что всегда, всему вразрез, упорноК терзаньям вечера его взывает крик.

Он казни собственной хотел. Себя он зналРабом желания. И на кресте распятый,И кровью исходя, и пламенем объятый, —Изведал он всю смерть, что так упорно звал.

А жизнь его? Она тем пронзена была,Что существует он, себя страшась жестоко;Он острой молнией своей души глубокойУпрямо бичевал в себе кипенье зла.

Ужасен, устрашен, он жаждал полететьТуда, где вся бы жизнь сияла чудесами,Где знаки вещие горели б над скалами,Где шелестел бы дуб и говорила б медь;

Где было б гордостью: впивая дикий страх,Слыхать вокруг себя богов глубокий голос,Пока бы грудь земли в куски не раскололасьПод хладным золотом, пролитым в небесах.

И много тысяч лет он бьется, над волнойВздувая паруса и мчась путем ужаснымВ неведомую даль, к невыносимо краснымСозвездьям, чей хрусталь дробится под волной.

Иная равнина