Дирижабль осатанел. Русский дада и «адские» поэмы - Борис Юлианович Поплавский

автомат,Рыцарь, тонкое подняв забрало,Пил у стойки изумрудный яд.И с гармоникой-четырёхрядкою,В сапогах, в манишке колесомПляшет дьявол, старый друг порядка,С отвращением землёй несом.И насмешливо потупив взорыНа оранжевые сапоги,Стихотворные идут танцоры,Человеческие враги.И красавцы черти на машинах,На шарах, кивая с высоты,Расточают молодым мужчинамРозовые тихие цветы.И бесстрашный мир глядит назадИ свистит, скользя и уплываяПо лиловому асфальту в ад,В преисподнюю, шутя, вливаясь.

“Dies irae”. Вариант в «Воле России» (1929. № 1)

103. Неправдоподобная весна

Запылённые снегом поляЗацветают лиловыми грозами.В океане шумят тополя,И луна покрывается розами.Волны ходят по лестнице дней.Ветром полны подземные залы.Стало счастие льда холодней.А железо становится алым.Возникают вещей голоса.Перекличка камней, как солдаты.А немой человек-соглядатайТолько зависть и весь в волосах.Паровозы читают стихи,Разлегшись на траве на диване,А собаки в облачной ваннеШумно плавают, сняв сапоги.И не будет сему убавленья,Избавленья бессмертью зимы,Потому что отходит от лениПароход, говоря: вот и мы.Поднимается он, толстобрюхий,На белёсый блистательный лёд,И зима, разрываясь, как брюки,Тонет в море, как в рте бутерброд.

104.

Так я живу последний из людейОтрезанный от верха и от низаО посредине полон весь идейКак тот маляр забытый на карнизе[И сложную] систему наших бедОтсюда зрю по линии трамваяИ смерть предовкушая свой обедСидит внизу я так подозреваюСадятся птицы на носки моиМеня за грязный камень принимаяИ думают он дурака ломаетПочто труба не испускает дымПочто губа что терпит снов окурокНе подымается углами как усыИ нос к чему лиловые носыИ волос впрямь чалма как бишь у турокНо я проворно ногу заношуНа воздух он совсем не уступаетЯ двигаюсь гуляю и вишуКак странно что так все не поступаютА ниже на десяток этажейВ кружок друзей сошлись городовыеИ девушки им только бы глазейНедопустимо вытянувши выюКак будто голова лежит с ногойИ тулово поодаль до свиданьяЯ по верхам дерев иду нагойКак тот жених на первое свиданье1926

105. L’ange de la Melancolie

A A. Dürer

Tristesse du Moyen Âge est la tristesse de l’ignorance naïve soif motivée une de celles qui peut être et fut soulagée mais vous mon maître et celui de Gérard de Nerval vous étiez le premier en Europe avec le grand pessimiste de Florence à éprouver un beaucoup plus grand et hélas mortel ennemi: la tristesse de connaître l’angoisse d’avoir exploré tout le globe de connaissance rationnelle – sans y trouver aucun soulagement à cette grande et noble maladie des hommes et des anges tendres prisoniers du trépas sentimental d’un explorateur des ténèbres – monsieur soyez glorifié dans l’éternité de la folie humaine.

(Triste) octobre MCMXXVI

Осень девушка в серой чалмеРасточает последние грозыБезнадёжность поёт на землеСобирая стеклянные розыГолубые кресты облаковПрилетают по воздуху с моряИ всплывают от странного горяВ горожанах сердца моряковИ туда под обрывом усатымЖелтовато сползает рекаИ клубясь над общественным садомВозвращаются влажно векаИ во сне проливаясь из кадкиДождь шумит по листве золотойВ ресторане где тень акробаткиВозникает на сцене пустойИ тогда в пароксизме печалиВ истеричном припадке дождяРазрываются воздуха шали;Сожаленья, мечты и года!Безнадёжно хмелея и реяДуши падших от пуль ледяныхВидят флаги восходят на реиСлышат странные выстрелы-сныНо хрустальные руки из мракаПростираются тонущих девПрокажённые с крыши баракаМашут красные кости воздевИ Христос в неразглаженных брюкахЧто-то кратко кричит на дождеНо огромные мёртвые звукиЗаглушают слетевших к водеСтрашный голос знакомый ликуетИ на красных слоновых ногахОглушительно ангел танцуетВ окровавленных облакахИ тотчас уроняя калошуИ безумно предчувствуя светУлетает в своём макинтошеОпозоривший землю атлетОн растёт точно дым орудийныйТочно пушечный выстрел цветёт(А внизу головой лошадинойВажно ржёт сатана-идиот)И кружась по оранжевым волнамУбегает фуражка тудаГде к луне подымается в полночьИзумрудная дева вода.Paris 1926.X.

106.

А.С. Гингеру

Синий синий рассвет восходящийБеспричинный отрывистый сонАбсолютный декабрь настоящийВ зимнем небе возмездье за всёБелый мир поминутно прекрасенМноголюдно пустынен и немБезупречно туманен и ясенВсем понятен и гибелен всемТёмно море где нежатся рыбыПод нагретыми камнями скалИ уходит кораблик счастливыйС непонятным названьем «Тоска»Неподвижно зияет пространствоНад камнями змеится жараИ нашейный платок иностранцаСпит сияя как пурпур царяОпускается счастье и вечноЖдёт судьбы как дневная лунаА в тепле глубоко и беспечноТрупы спят на поверхности дня1926

107. Ars póetique

А. Гингеру

Поэзия ты разве развлеченьеТы вовлеченье отвлеченье тыБессмысленное горькое реченьеПисьмо луны средь полной темнотыОн совершён твой фокус незаметныйМолчу и жду сквозь мокрые лесаУже несётся Филомелы беднойРассветный стон волнующий сердцаСедалище земного АполлонаДуша почит в печальном шутовствеВ огромном галстуке в парах одеколонаС ущербным месяцем на каменном лицеНо вот летят над подлецом идеиОн слушает с прищуренным лицомКак режиссёр что говорит с борцомЗакуривает он кредиткой денегСлегка идёт почёсывая бланкНаполовину спит в иллюзионеГде Чарли Чаплин и Дуглас ФербанксВ экране белом ходят как в хитонеЗаходит в писатьер в публичный садСпешит вперёд потом ползёт назадИ наконец вытаскивает фишкуВсе падают и набивают шишкуИ подают пальто их благородьюС немытыми ногами слон в хитонеОн смутно движется к жилищу ГесперидЗапутываясь в фалдах в смехе тонетЯвляя задом безотрадный видИзвержен бысть от музыки отверженОн хмуро ест различные супыОн спит лицом в холодный суп поверженСредь мелких звёзд с различной высоты.

108. Петя Пан

Стеклянная жена моей душиЛюблю твой непонятный быстрый голосЯ ль тя когда отшил иль заушилИль сверзил ниц един свинцовый волосБезлунную мадеру шустрых днейЯ пил закусывая пальцем как индеецЖил всё бедней смешней и холоднейСмеялись Вы: «Он разве европеец»Но жёлтого окна кривая пастьВысовывала вдруг язык стеклянныйЯ наклонялся с рисками упастьИ видел тя (с улыбкой деревянной)Зелёными пальц́ами шевеляИграла ты на мостовой роялеВокруг же как срамные кобеляЧитатели усатые стоялиИ ты была тверда кругла худаВертлява точно мельница экранаЛожились спать посереди прудаА утром встав как Ио слишком раноВерхом вбегала на парохода(О если бы добраться до попаЧто нас венчал (всадить как в землю пулю)Но он на солнце с головой клопаПоказывает огненную дулю)Слегка свистишь ты пальцы набеливОтчаливаю я беспрекословноКак пуля подымаюсь от землиНо мир растёт кругом клубясь условноИ снова я стою среди домовЗелёные скелеты мне киваютИ покидая серое трюмоПолзут бутылки яды выливаяВращается трактирщицы душаТрясётся заводное пианиноИ на меня как лезвие ножаТы смотришь проходя спокойно мимоИ рвётся мостовая под тобойИз-под земли деревья вылетаютКлубятся скалы с круглой головойИ за волосы феи нас хватаютИдут пираты в папиросном дымеПолзут индейцы по верхам деревНо ты им головы как мягкий хлебСрезаешь ножницами кривымиБегут растенья от тебя бегомРека хвостом виляя уползаетИ даже травы под таким врагомОбратно в землю быстро залезаютСтекают горы ќо морю гуськомОно как устрица соскальзывает с брегаА из-под ног срывается с разбегаЗемля и исчезает со свисткомНо далее влачится наважденьеОпять с небес спускается водаЛеса встают и без предупрежденьяИдёт трамвай взметая проводаНо страшный рай невозвратимо длитсяИ я трясом стеклянною рукойБеру перо готовый веселитьсяИ шасть зашаркал левою ногой.1926

109.

Но солдаты и офицерыК вам с любовью отношусьВ башмаках или в брюках серыхВы стоите ночью в лесуХодят в небе трамваи их стаиВоздух полон домов и усовИ газетчика крик нарастая[Не снимает в лесу сапогов]Тихо