Владимир Набоков - Стихи

1917–1922

Ясное, гладкое зеркало, утром, по улице длинной,будто святыню везли, туча белелась на мигв синем глубоком стекле, и по сини порою мелькалаласточка черной стрелой… Было так чисто оно,так чисто, что самые звуки, казалось, могли отразиться.Мимо меня провезли этот осколок живойвешнего неба, и там, на изгибе улицы дальнем,солнце нырнуло в него: видел я огненный всплеск.О, мое сердце прозрачное, так ведь и ты отражалов дивные давние дни солнце, и тучи, и птиц!Зеркало ныне висит в сенях гостиницы пестрой;люди проходят, спешат, смотрятся мельком в него.

1 января 1919

Как только лунные протянутся лучи,всплывает музыка в аллее…О, серебристая, катись и рокочивсе вдохновенней, все полнее!..Порхает до зари незримая рукапо клавишам теней и светаи замедляется, ленива и легка…Последний звук, — и ночь допета…

(Из John Keats)

"Ax, что мучит тебя, горемыка,что ты, бледный, скитаешься тут?Озерная поблекла осока,и птицы совсем не поют.Ax, что мучит тебя, горемыка,какою тоской ты сожжен?Запаслась уже на зиму белка,и по житницам хлеб развезен.На челе твоем млеет лилея,томима росой огневой,на щеке твоей вижу я розу,розу бледную, цвет неживой…"

Шла полем Прекрасная Дама,чародейки неведомой дочь:змеи — локоны, легкая поступь,а в очах — одинокая ночь.На коня моего незнакомкупосадил я, и, день заслоня,она с чародейною песнейко мне наклонялась с коня.Я сплел ей запястья и пояс,и венок из цветов полевых,и ласкалась она, и стоналатак нежно в объятьях моих.

Находила мне сладкие зелья,мед пчелиный и мед на цветке,и, казалось, в любви уверялана странном своем языке.И, вздыхая, меня увлекалав свой приют между сказочных скал,и там ее скорбные очипоцелуями я закрывал.

И мы рядом на мху засыпали,и мне сон померещился там…Горе, горе! С тех пор я бессонноброжу по холодным холмам;королевичей, витязей бледныхя увидел, и, вечно скорбя,все кричали: Прекрасная Дамабез любви залучила тебя.

И алканье они предрекали,и зияли уста их во тьме,и я, содрогаясь, очнулсяна этом холодном холме.Потому-то, унылый и бледный,одиноко скитаюсь я тут,хоть поблекла сырая осокаи птицы давно не поют.

* Безжалостная Прекрасная Дама (фр.). Джон Китс (1796–1821) — английский поэт.

С тонким псом и смуглым кубкомжарко-рдяного вина,ночью лунной, в замке дедая загрезил у окна.В длинном платье изумрудном,вдоль дубравы, на конев серых яблоках, ты плавнопроскакала при луне.

Встал я, гончую окликнул,вывел лучшего коня,рыскал, рыскал по дубраве,спотыкаясь и звеня;и всего-то только видел,что под трефовой листвойжемчуговые подковы,оброненные луной.

1917–1922

Я думаю о ней, о девочке, о дальней,и вижу белую кувшинку на реке,и реющих стрижей, и в сломанной купальнестрекозку на доске.

Там, там встречались мы и весело оттудапускались странствовать по шепчущим лесам,где луч в зеленой мгле являл за чудом чудо,блистая по листам.

Мы шарили во всех сокровищницах Божьих;мы в ивовом кусте отыскивали с нейто лаковых жучков, то гусениц, похожихна шахматных коней.

И ведали мы все тропинки дорогие,и всем березонькам давали имена,и младшую из них мы назвали: Мариясвятая Белизна.

О Боже! Я готов за вечными стенаминеисчислимые страданья восприять,но дай нам, дай нам вновь под теми деревцамихоть миг, да постоять.

1917–1922

Зелененьким юрким внучатамнаказывал леший в бору:"По черным ветвям, по зубчатым,жар-птица порхнет ввечеру;поймайте ее, лешенечки,и клетку из лунных лучейвозьмите у ключницы-ночки,да так, чтоб не видел Кощей.

Далече от чащи брусничнойумчите добычу свою,найдете вы домик кирпичныйв заморском, туманном краю.Оставьте ее на пороге:там кроткий изгнанник живет,любил он лесные дорогии вольный зеленый народ".

Так дедушка-леший на елишушукал, и вот ввечеру,как струны, стволы зазвенели,и что-то мелькнуло в бору.Маячило, билось, блестело.Заохал, нахохлился дед…Родимые, знать, улетелажар-птица из пестрых тенет.

Но утром, как пламя живое,на пыльном пороге моемлежало перо огневоес цветным удлиненным глазком.Ну что ж, и за этот подарокспасибо, лесные друзья.Я беден, и день мой неярок,и как же обрадован я.

7 июня 1921, Кембридж

Мы столпились в туманной церковенке,вспоминали, молились и плакали,как нечаянно двери бесшумныераспахнулись, и тенью лазоревойты вошла, о весна милосердная!Разогнулись колена покорные,прояснились глаза углубленные…Что за чудо случилось отрадное!Заливаются птицы на клиросе,плещут воды живые под сводами,вдаль по ризам колеблются радуги,и не свечи мы держим, а ландыши,влажной зеленью веет — не ладаном,и, расставя ладони лучистые,окруженная сумраком радостным,на иконе Весна улыбается.

Моей материЛюдям ты скажешь: настало.Завтра я в путь соберусь.(Голуби. Двор постоялый.Ржавая вывеска: Русь.)Скажешь ты Богу: я дома.(Кладбище. Мост. Поворот.)Будет старик незнакомыйвместо дубка у ворот.

3 мая 1920, Кембридж

Пока в тумане странных днейеще грядущего не видно,пока здесь говорят о нейкрасноречиво и обидно —сторонкой, молча проберусьи, уповая неизменно,мою неведомую Русьпойду отыскивать смиренно, —по черным сказочным лесам,вдоль рек да по болотам сонным,по темным пашням, к небесамбесплодной грудью обращенным.

Так побываю я везде,в деревню каждую войду я…Где ж цель заветная, о, где —непостижимую — найду я?В лесу ли — сумраком глухимсырого ельника сокрытой —нагой, разбойником лихимпоруганною и убитой?Иль поутру, в селе пустом,о, жданная! — пройдешь ты мимо,с улыбкой на лице простомзадумчиво-неуловимой?

Или старушкой станешь тыи в голубой струе кадильной,кладя дрожащие кресты,к иконе припадешь бессильно?Где ж просияет берег мой?В чем угадаю лик любимый?Русь! иль во мне, в душе самойуж расцветаешь ты незримо?

Шла мимо Жизнь, но ни лохмотий,ни ран ее, ни пыльных ногне видел я… Как бы в дремоте,как бы сквозь душу звездной ночи, —одно я только видеть мог:ее ликующие очии губы, шепчущие: Бог!

Гроздь

Посвящается памяти моего отца

I. Гроздь

Кто выйдет поутру? Кто спелый плод подметит!Как тесно яблоки висят!Как бы сквозь них, блаженно солнце светит,стекая в сад.И, сонный, сладостный, в аллеях лепет слышен:то словно каплет на песоктяжелых груш, пурпурных поздних вишенпахучий сок.На выгнутых стволах цветные тени тают,на листьях солнечный отлив…Деревья спят, и осы не слетаютс лиловых слив.Кто выйдет ввечеру? Кто плод поднимет спелый?Кто вертограда господин?В тени аллей, один, лилейно-белый,живет павлин.

1922