Антология - Западноевропейская поэзия XХ века
ДЖОН MEЙСФИЛД
Джон Мейсфилд (1878–1967). — Родился в семье юриста в Лед-бери (Хередфордшир). Служил в торговом флоте, в течение нескольких лет жил в США, где сменил множество профессий. В 1902 г. вышел в свет первый сборник его стихов, «Морские баллады». В творчестве Мейсфплда, особеньо до 1915 г., сильно влияние Р. Киплинга. В стихах последующих лет, объединенных в сборники «Сонеты» (1916), «Порабощенные» (1920) и др., сказалось сближение поэта с «георгианцами». Мейсфилд воскресил жанр большой повествовательной поэмы. Часто использовал античные мифы. В 1930 г. Джон Мейсфилд стал поэтом-лауреаюм.
Стихи Д. Мейсфилда переводили на русский язык И. Кашкин, С. Маршак, Б. Лейтин и др.
МОРСКАЯ ЛИХОРАДКА
Перевод С. Маршака
Опять меня тянет в море,где небо кругом и вода.Мне нужен только высокий корабльи в небе одна звезда,И песни ветров, и штурвала толчки,и белого паруса дрожь,И серый, туманный рассвет над водой,которого жадно ждешь.
Опять меня тянет в море,и каждый пенный прибойМорских валов,как древний зов,влечет меня за собой.Мне нужен только ветреный день,в седых облаках небосклон,Летящие брызги,и пены клочки,и чайки тревожный стон.
Опять меня тянет в море,в бродячий цыганский быт,Который знает и чайка морей,и вечно кочующий кит.Мне острая, крепкая шутка нужнатоварищей по кораблюИ мерные взмахи койки моей,где я после вахты сплю.
РУССКИЙ БАЛЕТ
Перевод А. Сергеева
При лунном свете на крылах ШопенаСлетает к нам танцовщица — онаПрелестна, как ушедшая весна.Ее улыбка и движеньяЗабыть нас заставляют на мгновеньеЖестокий мир, заботы и терзанья.Она юна, прекрасна, вдохновенна.Она воздушна в вихре пируэта,Мечта мальчишки и восторг мужчины.Пусть царства превращаются в руины —Сейчас улыбка и движеньяВселяют в нас безумье вдохновенья —Все то, чему средь будней нет названья.По лунному встревоженному морюСкользит она, дарительница света.
Но вскоре музыка прикажет ейВспорхнуть с эстрады и переселитьсяТуда, где незабвенное таится,Туда, где фавн, единорог,Мерлина волшебство, Роландов рог…Мечта, загадка и очарованьеВсех будущих и всех минувших дней.
ТРЕТИЙ ПОМОЩНИК
Перевод А. Ибрагимова
Поскрипывают канаты, жалобно стонут блоки.Лужи на нижней палубе пенисты и глубоки.Зарифлены топселя, и свист мне буравит уши.Я думаю о любимой, о той, что оставил на суше.
Глаза ее светло-серы, а волосы золотисты,Как мед лесной, золотисты, — и так нежны, шелковисты.Я был с ней свинья свиньею, плевал на любовь и ласку.Когда же увижу снова ее, мою сероглазку?
Лишь море — передо мною, мой дом — далеко за кормою.А где-то в безвестных странах, за пасмурью штормовою,Нас всех поджидают красотки; их смуглые щеки — в румянах.Любого они приветят — водились бы деньги в карманах.
Там будет вино рекою, там будут веселье и танцы.Забвенье всего, что было, забвенье всего, что станется.И вот — как отшибло память о верной твоей подруге,О той, что ночами плачет в тоске по тебе и в испуге.
А ветер воет все громче в собачью эту погоду,И судно кренится круто, зачерпывая воду.Как облако дыма, пена взметается над бушпритом.Я думаю о любимой, о сердце ее разбитом.
МОСТОВАЯ АДА
Перевод А. Ибрагимова
Как только в Ливерпуль придем и нам дадут деньжонок, —Вот мой вам всем зарок, —Я с морем распрощусь. Женюсь на лучшей из девчонок —И заживу как бог.Довольно с дьяволом самим я поиграл в пятнашки.Всю жизнь — акулы за кормой, — и по спине мурашки.Нет, лучше ферму заведу: мне труд не страшен тяжкий,Открою кабачок. Так он сказал.
И вот мы в Ливерпуль пришли. Закреплены швартовы.Окончен долгий путь.Наш Билли, получив расчет, побрел в трактир портовый —Хлебнуть винца чуть-чуть.Для Полли — ром, для Нэнни — ром.Все рады даровщине.В одном белье вернулся он, издрогший весь и синий,И, вахту отстояв, прилег на рваной мешковине —Часок-другой вздремнуть. Так он поступил.
ТОМАС СТЕРНС ЭЛИОТ
Томас Стернс Элиот (1888–1965). — Родился в США. Учился в Гарварде, Оксфорде и Сорбонне. В 1914 г. переселился в Англию, в 1927 г. получил британское подданство. Первые свои стихи он опубликовал в 1915 г. К самым значительным его поэтическим произведениям относятся «Пруфрок и другие наблюдения» (1917), «Бесплодная земля» (1922), «Полые люди» (1925), «Страстная среда» (1930), «Четыре квартета» (1943). Творчество Т.-С. Элиота оказало большое влияние на дальнейшее развитие англоязычной поэзии. Постепенное нарастание религиозно-мистических настроений, приближение к позициям «чистого искусства», труднодоступность стихов Элиота для неподготовленного читателя очевидны. Но трудно переоценить значение произведенной Т.-С. Элиотом реформы английского поэтического языка: с одной стороны, полноправное включение в него современной обыденной речи, с другой — громадная гуманитарная культура поэта, сказавшаяся во введении в стихи сложного подтекста, в мастерском использовании намеков и цитат.
Т.-С. Элиот написал несколько пьес в стпхах и много работ по псторпп и теории поэзии. В 1948 г. он стал лауреатом Нобелевской премии в области литературы. Первые переводчики стихов Т.-С. Элиота на русский язык — И. Кашкин, С. Маршак, М. Зенкевич. В 1971 г. в издательстве «Прогресс» вышла книга Т.-С. Элиота «Бесплодная земля. Избранные стихотворения и поэмы» в переводе А. Сергеева.
ЛЮБОВНАЯ ПЕСНЬ ДЖ. АЛЬФРЕДА ПРУФРОКА
Перевод А. Сергеева
S’io credesse che mia risposta fosse
A persona che mai tornasse al mondo,
Questa fiamma staria senza piu scosse.
Ma pero che giammai di questo fondo
Non torno vivo alcun s’i’odo il vero,
Senza tema d’infamia ti rispondo[9].
Ну что же, я пойду с тобой[10],Когда под небом вечер стихнет, как больнойПод хлороформом на столе хирурга,Ну что ж, пойдем вдоль малолюдных улиц —Опилки на полу, скорлупки устрицВ дешевых кабаках, в бормочущих притонах,В ночлежках для ночей бессонных:Уводят улицы, как скучный спор,И подведут в упорК убийственному для тебя вопросу…Не спрашивай, о чем.Ну что ж, давай туда пойдем.
В гостиной дамы тяжелоБеседуют о Микеланджело.
Туман своею желтой шерстью трется о стекло,Дым своей желтой мордой тычется в стекло,Вылизывает язычком все закоулки сумерек,Выстаивает у канав, куда из водостоков натекло,Вылавливает шерстью копоть из каминов,Скользнул к террасе, прыгнул, успеваетПонять, что это все октябрьский тихий вечер,И, дом обвив, мгновенно засыпает.
Надо думать, будет времяДыму желтому по улице ползтиИ тереться шерстью о стекло;Будет время, будет времяПодготовиться к тому, чтобы без дрожиВстретить тех, кого встречаешь по пути;И время убивать и вдохновляться,И время всем трудам и дням[11] всерьезПеред тобой поставить и, играя,В твою тарелку уронить вопрос,И время мнить, и время сомневаться,И время боязливо примерятьсяК бутерброду с чашкой чая.
В гостиной дамы тяжелоБеседуют о Микеланджело
И, конечно, будет времяПодумать: «Я посмею? Разве я посмею?»Время вниз по лестнице скорееЗашагать и показать, как я лысею, —(Люди скажут:«Посмотрите, он лысеет!») Мой утренний костюм суров, и тверд воротничок,
Мой галстук с золотой булавкой прост и строг —(Люди скажут: «Он стареет, он слабеет!»)Разве я посмеюПотревожить мирозданье?Каждая минута — времяДля решенья и сомненья, отступленья и терзанья.
Я знаю их уже давно, давно их знаю —Все эти утренники, вечера и дни,Я жизнь свою по чайной ложке отмеряю,Я слышу отголоски дальней болтовни,Где под рояль в гостиной дамы спелись.Так как же я осмелюсь?
И взгляды знаю, я давно, Давно их знаю,Они всегда берут меня в кавычки,Снабжают этикеткой, к стенке прикрепляя,И я, пронзен булавкой, корчусь и стенаю.Так что ж, я начинаю.Окурками выплевывать свои привычки?И как же я осмелюсь?
И руки знаю я давно, давно их знаю,В браслетах руки, белые и голые впотьмах,При свете лампы — в рыжеватых волосках!Я, может быть,Из-за духов теряю нить…Да, руки, что играют, шаль перебирая,И как же я осмелюсь?И как же я начну?……………………………Сказать, что я бродил по переулкам в сумеркиИ видел, как дымят прокуренные трубкиХолостяков, склонившихся на подоконники?..
О, быть бы мне корявыми клешнями[12],Скребущими по дну немого моря!…………………………….А вечер, ставший ночью, мирно дремлет,Оглажен ласковой рукой,Усталый… сонный… или весь его покойУ ваших ног — лишь ловкое притворство…Так, может, после чая и пирожногоНе нужно заходить на край возможного?Хотя я плакал и постился[13], плакал и молился,И видел голову свою (уже плешивую) на блюде,Я не пророк и мало думаю о чуде;Однажды образ славы предо мною вспыхнул,И, как всегда, Швейцар, приняв мое пальто, хихикнул.Короче говоря, я не решился.
И так ли нужно мне, в конце концов,В конце мороженого, в тишине,Над чашками и фразами про нас с тобой,Да так ли нужно мнеС улыбкой снять с запретного покров,В комок рукою стиснуть шар земной,И покатить его к убийственному вопросу,И заявить: «Я Лазарь[14] и восстал из гроба,Восстал, чтоб вам открылось все, в конце концов», —Уж так ли нужно, если некая особа,Поправив шаль рассеянной рукой,Вдруг скажет: «Это все не то, в конце концов,Совсем не то».
И так ли нужно мне, в конце концов,Да так ли нужно мнеВ конце закатов, лестниц и политых улиц,В конце фарфора, книг и юбок, шелестящих по паркету,И этого, и большего, чем это…Я, кажется, лишаюсь слов,Такое чувство, словно нервы спроецированы на экран:Уж так ли нужно, если некая особаНебрежно шаль откинет на диванИ, глядя на окно, проговорит:«Ну, что это, в конце концов?Ведь это все не то».………………………………..Нет! Я не Гамлет и не мог им стать;Я из друзей и слуг его, я тот,Кто репликой интригу подтолкнет,Подаст совет, повсюду тут как тут,Услужливый, почтительный придворный,Благонамеренный, витиеватый,Напыщенный, немного туповатый,По временам, пожалуй, смехотворный,По временам, пожалуй, шут.
Я старею… я старею…[15]Засучу-ка брюки поскорее.
Зачешу ли плешь? Скушаю ли грушу?Я в белых брюках выйду к морю, я не трушу.Я слышал, как русалки пели, теша собственную душу.Их пенье не предназначалось мне.
Я видел, как русалки мчались в мореИ космы волн хотели расчесать,А черно-белый ветер гнал их вспять.
Мы грезили в русалочьей стране[16],И, голоса людские слыша, стонем,И к жизни пробуждаемся, и тонем.
ГИППОПОТАМ[17]
