Андрей Белый - Петербург. Стихотворения (Сборник)

Весенняя грусть

Одна сижу меж вешних верб.Грустна, бледна: сижу в кручине.Над головой снеговый серпПовис, грустя, в пустыне синей.

А были дни: далекий друг,В заросшем парке мы бродили.Молчал: но пальцы нежных рук,Дрожа, сжимали стебли лилий.

Молчали мы. На склоне дняРыдал рояль в старинном доме.На склоне дня ты вел меня,Отдавшись ласковой истоме,

В зеленоватый полусветПрозрачно зыблемых акаций,Где на дорожке силуэтОбозначался белых граций.

Теней неверная играПод ним пестрила цоколь твердый.В бассейны ленты серебраБросали мраморные морды.

Как снег бледна, меж тонких вербОдна сижу. Брожу в кручине.Одна гляжу, как вешний серпЛетит, блестит в пустыне синей.

Предчувствие

Чего мне, одинокой, ждать?От радостей душа отвыкла…И бледная старушка матьВ воздушном капоре поникла, —У вырезанных в синь листовЗавившегося винограда…Поскрипывающих шаговИз глубины немого сада

Шуршание: в тени аллейУрод на костылях, с горбами,У задрожавших тополей,Переливающих листами,

Подсматривает всё за мной,Хихикает там незаметно…Я руки к выси ледянойЗаламываю безответно.

Паук

Нет, буду жить – и буду питьВесны благоуханной запах.Пусть надо мной, где блещет нить,Звенит комар в паучьих лапах.Пусть на войне и стон, и крик,

И дым пороховой – пусть едок: —Зажгу позеленевший ликВ лучах, блеснувших напоследок.Пусть веточка росой блеснет;Из-под нее, горя невнятно,Пусть на меня заря прольетЖемчужно-розовые пятна…Один. Склонился на костыль.И страстного лобзанья проситДуша моя…

И ветер пыльВ холодное пространство бросит, —В лазуревых просторах носит.И вижу: —Ты бежишь в цветахПод мраморною, старой аркойВ пурпуровых своих шелкахИ в шляпе с кисеею яркой.Ты вот: застенчиво мила,Склоняешься в мой лед и холод;Ты не невестой мне цвела:Жених твой и красив, и молод.Дитя, о улыбнись, – дитя!Вот рук – благоуханных лилий —Браслеты бледные, – блестя,Снопы лучей озолотили.Но урони, смеясь сквозь боль,Туда, где облака-скитальцы, —Ну, урони желтофиольВ мои трясущиеся пальцы!Ты вскрикиваешь, шепчешь мне:«Там, где ветвей скрестились дуги,Смотри, – крестовик в вышинеПовис на серебристом круге…»Смеешься, убегаешь вдаль;Там улыбнулась в дали вольной.

Бежишь – а мне чего-то жаль.Ушла – а мне так больно, больно…

Так в бирюзовую эмальНад старой, озлащенной башнейКасатка малая взлетит —И заюлит, и завизжит,Не помня о грозе вчерашней;За ней другая – и смотри:За ней, повизгивая окол,В лучах пурпуровой зари

Над глянцем колокольных стекол —Вся черная ее семья…

Грызет меня тоска моя.И мне кричат издалека, —Из зарослей сырой осоки,Что я похож на паука:Прислушиваюсь… Смех далекий,Потрескиванье огонька…Приглядываюсь… Спит река…В туманах – берегов излучья…

Туда грозит моя рука,Сухая, мертвая… паучья…

Иду я в поле за плетень.Рожь тюкает перепелами;Пред изумленными очамиСвивается дневная сень.И разольется над лугамиВ ночь умножаемая тень —Там отверзаемыми мглами,Испепеляющими день.

И над обрывами откоса,И над прибрежною косойПопыхивает папироса,Гремит и плачет колесо.И зеленеющее просоРазволновалось полосой…Невыразимого вопроса —Проникновение во всё…Не мирового ль там хаосаЗабормотало колесо?

Мать

Она и мать. Молчат – сидятСреди алеющих азалий.В небес темнеющих глядятМглу ниспадающей эмали.«Ты милого, – склонив чепец,Прошамкала ей мать, – забудешь,А этот будет, как отец:Не с костылями век пробудешь».

Над ними мраморный амур.У ног – ручной, пуховый кролик.Льет ярко-рдяный абажурСвой ярко-рдяный свет на столик.

Пьет чай и разрезает торт,Закутываясь в мех свой лисий;Взор над верандою простерВ зари порфировые выси.

Там тяжкий месяца кораллЗловещий вечер к долам клонит.Там в озера литой металлТемноты тусклые уронит; —

Тускнеющая дымом ночьТам тусклые колеблет воды: —Там – сумерками кроет дочь,Лишенную навек свободы.

Судьба

Меж вешних камышей и вербОтражена ее кручина.Чуть прозиявший, белый серпЛетит лазурною пустыней —В просветах заревых огнейСквозь полосы далеких ливней.

Урод склоняется над ней.И всё видней ей и противнейНапудренный, прыщавый нос,Подтянутые, злые губы,Угарный запах папирос,И голос шамкающий, грубый,И лоб недобрый, восковой,И галстук ярко огневой;И видит: —где зеленый сукЦветами розовыми машетПод ветром, – лапами паукНа паутинных нитях пляшет;Слетает с легкой быстротой,Качается, – и вновь слетает,И нитью бледно-золотойКачается, а нить блистает:Слетел, и на цветок с цветка

Ползет по росянистым кочкам.И падает ее рукаС атласным кружевным платочком;Платочек кружевной дрожитНа розовых ее коленях;Беспомощно она сидитВ лиловых, в ласковых сиренях.

Качается над нею нос,Чернеются гнилые зубы;Угарной гарью папиросРастянутые дышат губы;Взгляд оскорбительный и злойВпивается холодной мглой,И голос раздается грубый:«Любовницей моею будь!»Горбатится в вечернем светеВ крахмал затянутая грудьВ тяжелом, клетчатом жилете.

Вот над сафьянным башмачкомВ лиловые кусты сирениГорбатым клетчатым комкомСрывается он на колени.Она сбегает под откос;Безумие в стеклянном взгляде…Стеклянные рои стрекозЛетят в лазуревые глади.

На умирающей зареУпала (тяжко ей и дурно)В сырой росе, как серебре,Над беломраморною урной.

Уж в черной, лаковой каретеУехал он…В чепце зеленом,В колеблемом, в неверном свете,Держа флакон с одеколоном,Старушка мать над ней сидит,Вся в кружевах, – молчит и плачет.

То канет в дым, то заблеститСнеговый серп; и задымитТуманами ночная даль;Извечная висит печаль;

И чибис в полунощи плачет…

Свадьба

Мы ждем. Ее всё нет, все нет…Уставившись на паперть храмаВ свой черепаховый лорнет,Какая-то сказала дама.

Завистливо: «Si jeune… Quelle ange…»[4]Гляжу – туманится в вуалях:Расправила свой флер д’оранж, —И взором затерялась в далях.Уж регент, руки вверх воздев,К мерцающим, златым иконам,Над клиросом оцепенев,Стоит с запевшим камертоном.

Уже златит иконостасВечеровая багряница.Вокруг уставились на насСоболезнующие лица.

Блеск золотых ее колец…Рыдание сдавило горлоЕе, лишь свадебный венецРука холодная простерла.

Соединив нам руки, попВкруг аналоя грустно водит,А шафер, обтирая лоб,Почтительно за шлейфом ходит.

Стою я, умилен, склонен,Обмахиваясь «Chapeau claque’oм»[5].Осыпала толпа княжонНас лилиями, мятой, маком.

Я принял, разгасясь в углу,Хоть и не без предубежденья,Напечатленный поцелуй —Холодный поцелуй презренья.

Между подругами прошлаСо снисходительным поклоном.Пусть в вышине колоколаНерадостным вещают звоном, —

Она моя, моя, моя…Она сквозь слезы улыбнулась.Мы вышли… Ласточек семьяНад папертью, визжа, метнулась.Мальчишки, убегая вдаль,Со смеху прыснули невольно.Смеюсь, – а мне чего-то жаль.Молчит, – а ей так больно, больно.

А колокольные крестыСквозь зеленеющие елиС непобедимой высотыНа небесах заогневели.

Слепительно в мои глазаКидается сухое лето;И собирается гроза,Лениво громыхая где-то.

После венца

Глядят – невеста и женихИз подвенечной паутины,Прохаживаясь вдоль куртины,Колеблемой зефиром; их —

Большой серебряный дельфин,Плюющийся зеркальным блеском,Из пурпуровых георгинОкуривает водным блеском.

Медлительно струит фонтанШушукающий в выси лепет…Жених, охватывая стан,Венчальную вуаль отцепит;

В дом простучали костыли;Слетела штора, прокачавшись.Он – в кружевной ее пыли,К губам губами присосавшись.Свой купол нежно-снеговойХаосом пепельным обрушит —Тот облак, что над головойВзлетающим зигзагом душит;

И вспучилась его золаВ лучей вечеровые стрелы;И пепел серый сеет мгла,Развеивая в воздух белый;

Чтоб неба темная эмальВ ночи туманами окрепла, —Там водопадом топит дальБеззвучно рушимого пепла.

Город