Василий Аксенов - «Юность». Избранное. X. 1955-1965

Сергей Смирнов

Это было на войне

Гаданью в наш серьезный век,Конечно, мы не верим.

А я вот раз нашел ночлег —Избушка, словно терем.Хозяйка,    женщина-душа.Собой немолодая.Достала карты не спеша:— Давайте погадаю!

Даю согласие свое, —Гадайте, мол, не жалко.Гляжу с улыбкой на нее:Война,   а тут гадалка.

И карты говорят о том.Что ждет меня дорога.Большой марьяж,Заветный домИ дама-недотрога.

Что я добьюсь,       чего хочу.Стараньем и трудами,Что буду жив     и прикачуК своей бубновой даме.

Уснул военный человек.А утром:— До свиданья,Благодарю вас за ночлег,За доброе гаданье!..

И я о нем не забывалПод ливнем,     под обстрелом.Среди убитых наповал,В снегу, как саван, белом.

За мной ходило по пятамПрямое попаданье.Но я хитрил:Я падал тамИ вспоминал гаданье.Оно, как тайная броня.Становится с годами.Оно ведет,     ведет меняК моейБубновой даме.

И впереди,     в дыму седом,Та дама-недотрога,Большой марьяж.Заветный дом.Далекая дорога!..

Ярослав Смеляков

На поверке

Бывают дни без фейерверка,когда огромная странаосенним утром на поверкевсе называет имена.

Ей надо собственные силыума и духа посчитать.Открылись двери и могилы,разъялась тьма, отверзлась гладь.

Притихла рожь, умолкла злоба,прилежно вытянулась спесь.И Лермонтов встает из гробаи отвечает громко: «Здесь».

Он, этот Лермонтов опальный,сын нашей собственной земли,чьи строки, как удар кинжальный,под сердце самое вошли.

Он, этот Лермонтов могучий,сосредоточась, добр и зол,как бы светящаяся туча,по небу русскому прошел.

Комсомольский вагон

Пробив привокзальную давку,Прощальным огнем озарен,Уже перед самой отправкойЯ сел в комсомольский вагон.

И сразу же, в эту же пору.Качнувшись и дернув сперва,В зеленых кружках семафоровПошла отдаляться Москва.

Шел поезд надежно и споро.Его от знакомой землиВ иные края и просторыДалекие рельсы вели.

Туда уходила дорога.Где вечно — с утра до утра —В районе Падунских пороговСурово шумит Ангара.

Где на берегах диковатых.На склонах нетронутых горВас всех ожидают, ребята,Взрывчатка, кайло и лопата,Бульдозер, пила и топор.

Там все вы построите сами,Возьмете весь край в оборот…Прощаясь с родными местами,Притих комсомольский народ.

Тот самый народ, современный,Что вовсе недавно из школ,Как это ведется, на сменуОтцам или братьям пришел.

И я, начиная дорогу,Забыв о заботах иных,Пытливо, взыскательно, строго,С надеждой и скрытой тревогойГляжу на людей молодых.

Как будто в большую разведку,В мерцанье грядущего дняК ребятам шестой пятилеткиЯчейка послала меня;

Как будто отважным народом.Что трудно и весело жил,Из песен тридцатого годаЯ к ним делегирован был.

Мне с ними привычно и просто,Мне радостно — что тут скрывать! —В теперешних этих подросткахТогдашних друзей узнавать.

Не хуже они и не краше.Такие же, вот они, тут!И песни любимые нашиС таким же азартом поют.

Не то что различия нету,Оно не решает как раз;Ну разве почище одетыДа разве ученее нас.

Не то чтобы разницы нету.Но в самом большом мы сродни.И главные наши приметыУ двух поколений одни.

Ну нет, мы не просто знакомы,Я вашим товарищем стал,Посланцы того же райкома,Который и нас принимал.

Иное за окнами время,Ко так же отважно живетОдно комсомольское племя,Один комсомольский народ.

Борис Слуцкий

К дискуссии об Андрее Рублеве

Нет, все не сунешь в схему,И как бы ни совали,Рублев,   принявший схиму,Невером    был едва ли.

Он на колени падал предВ начале бывшим        Словом,И мужиков искать не следВ архангелах Рублева.

А спас его — не волопас —Начал труда носитель,А просто: Спас,     Спас,     Спас(По-нашему спаситель).

Пожертвуем еще однимБезбожником возможным —Ведь голубь — дух         летал над ним,Смиренным,Бестревожным.

Нет, не носил Рублев пиджакПод иноческим платьем.(А с господом мы кое-какИ без Рублева       сладим).Как убивали мою бабку?

Как убивали мою бабку!

Мою бабку убивали так:Утром к зданию горбанкаПодошел танк.Сто пятьдесят евреев города.Легкиеот годовалого голода,Бледные    от предсмертной тоскиПришли туда, неся узелки.Юные немцы и полицаиБодро теснили старух, стариковИ повели, котелками бряцая,За город повели,        далеко.

А бабка, маленькая, словно атом,Семидесятилетняя бабка мояКрыла немцев,Ругала матом,Кричала немцам о том, где я.Она кричала: «Мой внук на фронте.Вы только посмейте,Только троньте!Слышите,     наша пальба слышна!»

Бабка плакала и кричала.Шла. Опять начинала сначалаКричать.Из каждого окнаШумели Ивановны, Андреевны,Плакали Сидоровны, Петровны:«Держись, Полина Матвеевна!Кричи на них! Иди ровно!»Они шумели: «Ой, що робытьЗ отым нимцем, нашим ворогом!»И немцам     бабку        пришлось убитьДосрочно,     пока еще шли городом.Пуля взметнула волоса,Выпала седенькая коса,И бабка наземь упала.Так она и пропала.

«Ленина звали „Ильич“ и „Старик“…»

Ленина звали «Ильич» и «Старик» —Так крестьянина зовет крестьянин.Так рабочий с рабочим привык,Ленина не звали «Хозяин».«Старик» — называли его, покаОн был еще молод — в знак уваженья.А «Хозяин» — это словцо батрака,Тихое от униженья.

Весь наш большой материкИ все другие страны землиХороших людей называют «старик»И лучшего слова найти б не смогли.

«О чем он думает, спортсмен, дыханье затая…»

О чем он думает, спортсмен, дыханье затая.Идя на запрещенный риск, приняв неравный бой!«Потом — ругай меня жюри, суди меня судья,А нынче не судьба со мной, а я шучу с судьбой».

О ком он думает, солдат, в окопе у врага,И не «ура», а просто «а» рыдая, как пурга,Россия-а — «а», отчизна — «а» и «а» — родная мать.О чем кричит, и как его, солдата, понимать!Как понимать его судьбу, его душевный рост?

Простой советский человек             совсем не так уж прост.

Владимир Соколов