Платоника и Плутос - Евгений Александрович Козлов
Иссохли житницы, но плодоносят нивы.
Душа там любит ночевать, ладанку храня, образок любимый.
Голоса утихли вездесущие химеры несбыточных надежд.
Верните время, вспять утерянное в любовной муке.
Мир исчезает, вновь оживает в последнем звуке.
Причитанья древ в наготе осенней, без одежд,
Зовут поэта в замок мрачный на холме из писем влажных.
Безответных, как и сердце девы, что томится в заключенье.
Оно свободы чувств боится, созидая предубежденье.
Ужель я не был из числа отважных?
И мы взрослели, но слез поток невольный не кончался.
За нас Бог распятый на кресте страдал, чего же радоваться ныне?
Восстанью, воскрешению из мертвых, будь счастлива отныне!
Грустишь поэт, что сердце не отдано любимой, за перо давно не брался.
Мечтал и в деве ощутить любовь, но взор ее холодно бездарен.
Ее ласка лишь учтивость, а для тебя амброзии божественные тайны.
Ее сердце молчанье избрало, ее глаза сухи, покойны.
А ты, мученик любви, твой путь пространен.
И даже малые мотыльки к сердцу взлетают.
Любовь – твое дитя, прикроет старческие веки.
Вспышка света – и ты влюблен навеки.
Они не знают, что за мгновенье радости жизнь теряют.
2012г.
Ариана
“Все плакали о ней.
Но Он сказал: не плачьте;
она не умерла, но спит”.
От Луки 8:52.
* * *
Нимб святости над главою воссияет,
И бледность изящества сменит красота.
Ложась невинно, над сновиденьем воспаряет,
И платьем подвенечным белым сокрыта девы нагота.
В застывшем лике отражается покой и тишина,
Смертью скорбной обагрена и святостью душа ее озарена.
Судьбой затворницей в сей юные года покорена,
Но для меня, лишь молчалива, лишь скромна.
Сомкнуты веки и уста, руки напоминают крест,
Дыханье затаилось, и сердце безмолвствует в пустоте груди.
Душа моя не блуждала средь тех блаженных мест,
И в воображении ее чистой и чарующей души.
Не касался, но взглядом единым упивался.
Но ныне вставши кротко у открытого гроба,
От слез потоков бурных печалью содрогался,
И на глазах, будто тумана пелена.
О Боже, милосердный, она была жива.
По тонким венам ее струилась кровь и дыханьем
Теплым сотрясала воздух… неужели умерла?
Проклят я сим горьким знаньем.
Восстань, об одном молю, ведь сей всего лишь сон,
Шутка удалась, так вставай, танцуй, с нами от души посмейся.
Но недвижима дева без движенья, утих ее последний стон.
Молись о нас, и за наши грехи пред Богом кайся.
Невинная душа, подобна ангелу, она чиста,
В Царство Небесное вознесена.
И описанью поэту неподвластна Арианы красота.
Оживлять очерствевшие сердца Всевышним благословлена.
* * *
Не дышит дева, но наши придыханья слышит.
Родные негодованьем пышут, на лик уединенный не взирают.
Творца я не виню, умерший жизнь вечную обрящет,
Забравши творенье прекрасное Свое, туда,
где свет божественный святые взыщут.
Мечтала и ее мечта не осуществлена, пока.
Старалась превозмочь штормы мира и забвенье сна,
В книгах находила утешенье, но печалила ее последняя строка,
Предречения эпитафии конца.
По земле ступала ее легкая нога, здесь рука коснулась до листка,
Глядела вдаль моего письма, сидела здесь, и на постели возлежала,
Головка покоилась вот тут, там упала капелька слеза,
Весною сидя у окна любви явление желала.
Улыбалась уголками рта, но веки прикрылись на века.
Не дождалась, не родилась еще в душе поэта песнь,
Покуда вторит ангелам глас отворяющий врата,
Где слышна благая весть.
Она сияла солнцем освещая облака,
Дарила счастье тем, кто одержим печалью лютой.
Ее нежности слова, словно целебная роса,
Омывала наши одинокие сердца любовной нотой.
* * *
Воображенье, но светел образ девы.
И нет в ней тьмы и нет скорбей разлуки.
Погребенье, в землю словно посевы,
И ветра дикого молчанья звуки.
Что остается мне, как не срезать цветы
И на могилке их оставить.
Дабы засохнув, отложил я писанья и холсты,
Поспешил букет новый приобрести, чтобы помнить и прославить.
Но лишь ты теплила во мне желанье жить,
Смыслом тусклы очи наполняла.
Научила сердцем пламенно творить,
Музой лиру вдохновляла.
* * *
Струится светоч по власам,
Дрожат ее ресницы.
Прикасаются устами к ее глазам,
Целуют лоб ее, ланиты.
Прощаются родные, они спокойны.
И тот, кто есть никто.
Последним я взгляну, тучи темны,
И вот, не осталось никого.
* * *
Поэт обожествляет ту, что его не знает.
Нет месту зависти и ропота на Бога.
Она была и есть, то помышленье усмиряет,
В душе играет голоса ее восьмая нота.
Взгляды ее дороже ваших поцелуев страстных,
Неслышное дыханье многословней воздыханья.
В глазах ее, в зеркалах прекрасных,
Сказочные миры в секунды мановенья, без осязанья
Прильну к душе ее своей душою,
И познаю мир, что больше мира.
Тогда, осеннею порою
Встретились поэт и его стихира.
Спи Ариана сладостно и спи недолго.
В Воскресенье обрящешь тело, что ныне потеряла.
Вместе не будем мы оттого мне горько, жалко.
Таинством венца нас церковь не связала.
Обречены по веленью мудрости судьбы,
Слагать легенды непостижимости любви.
Ее законы, кажется просты,
Бывши людьми,
Но мы, чудовище и ангел, сорняк и роза,
Неведома людская нам любовь, поэт иного рода,
Племени чужого, наш удел мгновенье,
И безответности любви нетленье.
Да будет так…
* * *
Они продолжат жить простившись,
Цветы цветут и плодоносят дерева,
Пастух пасет овец, утренней росой умывшись,
Пред началом дня хвалу Богу воздаст сперва.
Мир движется, Ариана спит.
Супругой верною не станет,
Детей счастливых не родит.
Не поверит и не обманет.
Слезы щек ее не окропят.
В монастырь пойдя, не наденет черный плат.
Во мне она живет, воспоминанья никогда не спят.
В тесноте души палат.
Помню трепетанье сердца от возвышенных речей.
Восхожденье солнца подобно души ее лучей.
Немыслимо представить жизнь без тех счастливых кратких дней,
В коих она никогда не была моей.
И усталость лишь во мне осталась.
Убеждать устал, что нераздельная любовь счастлива.
Прости, я устал страдать, одинокая душа не раз каралась
Унылыми слезами чувств порыва.
Ведь я люблю тебя, о том ты не узнала, сердце не взяла.
Опоздало здесь мое признанье, а там ты слишком занята,
С крылами ангела и аурой, что святости светла,
Услышь, молю, судьба предрешена…
* * *
