Джакомо Леопарди - Стихотворения
Один твой друг, о досточтимый Джино, Маэстро опытный стихосложенья, Знаток наук, искусства критик тонкий, Талант, да и мыслитель из таких, Что были, есть и будут, мне сказал: "Забудь о чувстве. Никому в наш век, Который интерес нашел лишь в том, Что обществу полезно, и который Лишь экономикой серьезно занят, До чувства нету дела. Так зачем Исследовать сердца свои? Не надо В себе самом искать для песен тему! Пой о заботах века своего И о надежде зрелой!" Наставленье, Столь памятное мне! Я засмеялся, Когда комичный чем-то голос этот Сказал мне слово странное "надежда"Похожее на звуки языка, Забытого в младенчестве. Сейчас Я возвращаюсь вспять, иду к былому Иным путем - согласен я с сужденьем, Что, если хочешь заслужить у века Хвалу и славу - не противоречь Ему, с ним не борись, а повинуйся, Заискивая: так легко и просто Окажешься средь звезд. И все же я, Стремящийся со страстью к звездам, делать Предметом песнопений нужды века Не стану - ведь о них и так все больше Заботятся заводы. Но сказать Хочу я о надежде, той надежде, Залог которой очевидный боги Уже нам даровали: новым счастьем Сияют губы юношей и щеки, Покрытые густыми волосами.
Привет тебе, привет, о первый луч Грядущего во славе века. Видишь, Как радуются небо и земля, Сверкают взоры женские, летает По балам и пирам героев слава. Расти, расти для родины, о племя Могучее. В тени твоих бород Италия заблещет и Европа И наконец весь мир вздохнет спокойно, И вы, смеясь, привет пошлете, дети, Родителям колючим, и не бойтесь Слегка при этом поцарапать щеки. Ликуйте, милые потомки,- вам Заветный уготован плод - о нем Давно мечтали: суждено увидеть Вам, как повсюду воцарится радость, Как старость будет юности счастливей, Как в локоны завьется борода, Которая сейчас короче ногтя.
XXXIII
ЗАКАТ ЛУНЫ
Пустынной, тихой ночью Над спящими полями И серебром волны Блуждает легкий ветер; И тысячи видений Обманчиво волшебных Колышутся вдали: Деревья и озера, Руины и холмы... Но вот - луна заходит За Альпы, Апеннины Иль, исчезая, тонет В Тирренском море сонном,И обесцвечен мир! С него сбегают тени; Долины и холмы Окутывает сумрак; Осиротела ночь! Один, унылой песней Погонщик провожает Последний отблеск лунный, Ему сиявший нежно И озарявший путь.
Так исчезает грустно Мечтательная юность! С ней исчезают тени, Волшебные обманы, Скрывается надежда И сиротеет жизнь! Темна и одинока, Она пустеет мрачно. Напрасно путник ищет Во мраке непроглядном Конца пути глухому, Сверкающих огней... Одно он видит: стали Ему чужими - люди, И он - чужим земле!
Была бы слишком светлой Людская наша доля, Когда бы длилась юность Всю жизнь... хотя и юность Дарит крупицы счастья Ценой больших страданий! Но слишком был бы мягок Закон судьбы и смерти, Не будь поры унылой Пустой "средины жизни". А там готовят боги Венец мучений - старость, Когда желанья живы, А цели - безнадежны, Страданья неизбежны И впереди темно... О, горы и долины! Когда луна исчезнет И ночи темный полог Не серебрится больше Мерцаньем голубым,Недолго остаетесь Во тьме вы сиротами: Заря блеснет с востока, И просветлеет небо! Блистающее солнце Зажжет его лучами И все зальет сияньем! Но жизнь, когда покинет Ее богиня-юность, Не загорится больше Иным и ярким светом. Она - вдова навеки. Ночь старости уныла, И небом ей положен Предел один: могила.
XXXIV
ДРОК,
ИЛИ ЦВЕТОК ПУСТЫНИ
Но люди более возлюбили
тьму, нежели свет.
Евангелие от Иоанна, III, 19
Здесь, на хребте иссохшем
Немыслимой горы,
Везувия-злодея, Где ни деревьев, ни цветов не видно, Разбрасываешь редкие кусты
Лишь ты, душистый дрок. Я видел: стебель твой, пустыни друг, Был украшеньем диких мест вокруг
Стен города, когда-то Цветущего, как женщина; казалось, Великолепья прежнего утрата Была ясней из-за цветов твоих. И вот тебя я вижу вновь окрест,
Любитель мрачных мест,
Покинутых всем миром,
Несчастья спутник верный.
На этой почве, пеплом
Засыпанной бесплодным, Окаменевшей лавою покрытой, Звенящей под ногой скитальца; здесь, Где, извиваясь в солнечных лучах,
Змея ютится, здесь,
Где кролик убегает В знакомую извилистую норку, Когда-то были пашни и усадьбы Богатые, колосья золотились,
Стада мычали; тут
Владык дворцы стояли;
Цвели сады - приют Досугов их, и в славе города; Но их и всех, кто жил в них, затопил Поток, извергнут бешеной горой, Из огненного зева изрыгавшей Фонтаны молний. Нынче все вокруг
Развалинами стало, Где ты растешь, цветок прекрасный;
как бы Сочувствуя чужому горю, ты Шлешь в небо утешающий пустыню Свой запах нежный. Пусть на эти склоны Придет привыкший славить наш удел,
И пусть увидит он
Смысл истинный забот О человеке любящей природы.
И как могуч наш род, О том узнать здесь истину он сможет: Захочет - половину уничтожит Кормилица-природа, смертных, нас
Одним движеньем легким
В любой нежданный час,
А чуть сильнее вздрогнет
И вмиг исчезнут все. Тут, на земле, осталось следом дивным
То самое, что нынче Зовут "грядущим светлым, прогрессивным". Гляди на отражение свое,
Век глупый и надменный,
Покинувший стезю, Намеченную возрожденной мыслью, Вспять повернув, гордишься тем, что прав,
Попятный путь назвав
Движением вперед.
И все умы, которым Тебя в отцы дала судьбина злая, Твоим капризам потакают льстиво,
А за спиной глумливо
Кривляются, но я В могилу столь постыдно не сойду
Пусть будет на виду
Все, что душа моя
Скопила,- я откроюсь, Хоть знаю участь, ждущую того, Кто досаждает веку своему.
Над нашим общим злом
Смеюсь я до сих пор. Мечтаешь о свободе, но опять Мысль хочешь в слуги времени отдать, Ту мысль, благодаря которой мы
Из варварства едва лишь
Восстали, мысль во славу
Гражданственности, к высям Повсюду судьбы общества ведущей.
Тебе же не по нраву Прямая правда о ничтожном месте, Природою нам данном на земле. Поэтому ты стал спиною к свету, И - жалкий трус - ты называешь трусом Стремящегося к свету смельчака, Достойным же - глупца иль хитреца, Кто, над собой глумясь иль надо всеми, Наш бедный жребий славит без конца. И если бедный, слабый человек
Быть честным, благородным Желает - он ни называть не должен И не считать себя богатым, сильным,
Ни выставлять для нас И доблесть и богатство напоказ; Не должен и того стыдиться он, Что золотом и силой обделен.
Он это признает
Открыто, заставляя Ценить лишь то, что в нем и вправду есть. И благородным я не в силах счесть
Рожденного на гибель,
Возросшего в лишеньях
И говорящего: "Для наслаждений
Я создан!" Изливает Он смрадную гордыню на бумагу И соблазняет будущим блаженством
И полнотою счастья (Которые и небу неизвестны,
Не только что земле) Всех обитателей планеты нашей,
В то время как довольно
Морской обычной бури,
Землетрясенья или Тлетворных ветров, чтобы навсегда Несчастный смертный сгинул без следа.
А благороден тот,
Кто может без боязни Очами смертными взглянуть в лицо Уделу общему и откровенно,
Ни слова не скрывая, Поведать о несчастной доле нашей, О жизни беззащитной и ничтожной; Тот благороден - сильный и великий
В страданьях,- кто несчастья
Не углубляет тем, Что зло таит на брата (всяких бед
Опасней это), в горе Своем не человека обвиняя, Но истинно виновную, для смертных Мать - по рожденью, мачеху - по жизни. Ее-то благородный человек
Врагом и называет, И, полагая, что в боренье с ней
Сплоченней и сильней Все общество людское стать должно,
Считает он людей Одним союзом, предлагая всем Свою любовь сердечную, всегда Спеша на помощь или прося о ней В опасностях бесчисленных, в тревогах
Борьбы всеобщей. Он Считает глупым брать оружье, ставить
На ближних западни В ответ на оскорбленья их; они Друзья на поле битвы; разве можно Лицом к лицу с врагом, в разгар сраженья,
Противника забыть И учинить жестокий спор с друзьями
И собственные рати, Мечом сверкая, в бегство обращать?
Когда народ опять Узнает эти мысли, как когда-то,
И страх перед природой,
Всех издавна связавший В общественную цепь, чуть-чуть ослабнет Благодаря познанию - тогда
Содружество людей,
Добро и справедливость Взойдут не из чванливого безумства, На коем честность зиждется толпы, Хоть неизбежное грозит паденье Всему, что зиждется на заблужденье.
Сижу я часто ночью
Здесь, в безотрадном месте, Одетом в траур замершим потоком, Хранящим вид движенья; здесь, в степи
Унылой, вижу я, Как в чистом синем небе блещут звезды,
Там, в море, отражаясь; Как в ясной пустоте весь мир сверкает
И вспыхивают искры. Когда на них я устремляю взгляд,
Мне кажется, горят Лишь точки в вышине, а в самом деле
Земля с ее морями В сравненье с ними точка - так они Огромны, и не только человек
Им не видна планета, Где человек затерян; и когда Я вижу те далекие созвездья,
