Николай Асеев - Маяковский начинается

ПЛОЩАДЬ МАЯКОВСКОГО

Если б был я

Вандомская колонна,

я б женился

на Place de la Concorde.

Нет, не она,не площадь Согласия,стала его настоящей женой,и не в ее фонарей желтоглазиесердце расплавлено и обожжено.Другая,глазу привычней и проще,еще не обряженная в гранит,еще в лесах строительныхплощадьимя его несет и хранит.Когда на троллейбусепублика едущаяуслышит надсадныйкондукторшин крик:«Площадь Пушкина,Маяковского — следующая!» —поймешь,как город к нему привык.

Как стал он вхожв людские понятья!Как близок строчкой,прям и правдив!Ведь ни по приказу,ни на канатек себе не притянешь,сердца обратив…Читая,начнешь стихи его путать, —сейчас жесто голосов —на подсказ! —как будтоне я,     а они          как будтовстречались с нимпо тысяче раз.

Ведь этоне выдумка барда бахвальная:вот этот асфальт,и эти огни,и площадь —не старая Триумфальная,и — с Пушкиным рядомвстали они!И все повседневней,все повсеместнейстановитсямиромего родня.Сюда он шагалс Большой своей Пресни,с шагов своих первых,о мальчишьего дня.Сюда по Садовым,по Кудринским вышкам,по куполам твердыхбулыжных мозгов,по снежным подушкам,по жирным одышкам —широких шаговнаправлял он разгон.

ОнаМаяковского площадьюназвана;не очень еще ее пышен уют;и много народа, самого разного,ее заполняют, толкутся, снуют.Еще не обрушеныплоские здания,но уже тем онахороша,что — въявь пределы еестародавниераздвинулановых привычек душа.Две буквы стоятквадратные, стрóчные,как сдвоенный вензель печати ММ,как плечи широкие,крепкие,прочныеу входа —открытого всем, всем, всем.Москвы в нутроведет метро;один вагон,другой вагон;а он на немне ездил;не видел онстальных колонн,подземных ламп —созвездий.

И — глянешь в пролетобновляемых улиц:не тень ли метнуласьширокой полы?Не эти ли плечис угла повернулись?Не шляпой ли машетон издали?Он здесь.Он с намиостался навечно.Ему в людской густоте —по себе.Он — вон он — шагает,большой и беспечный,к своей неустроеннойславной судьбе!Как он шагал,как проходил,как пробивался Москвоюшагом широким,шагом большим, —крупной походкой мужскою.Ботинки номер сорок шесть!Другим — вдвоем бы можно влезтьи жить уютно в скинутом,согнув дугою спину там.А он — не умел сгибаться дугою,он весь отличалсяповадкой другою, —шагал,развернувшитяжелые плечи,высокой походкоючеловечьей.И после каждогоего шагаметелью за нимзавивалась сага.

Однажды мы выехалис Оксанойвдвоем из гостейпо дорожке санной…А он рядкомзашатал пешком,подошвы печатаясвежим снежком.Тогда еще в модеизвозчики былии редко работалиавтомобили.Возница на клячучмок да чмоки все же егообогнать не смог.И насна полсажня опередя,дорогу под носому нас перейдя,он стали палкой нам отсалютовал,дескать: «Привет!До свиданья! Покудова!»

И в этом жестемальчишеском, гордом.который движенье и радость таит,хотел бы я,чтоб стал оннад городом,как в памяти нынче в моейон стоит.Стоял,весельеми силою вея,чтоб так бы егонаблюдала толпа:в пальтишке коротенькомот Москвошвея,в шапчонке,сбитой к затылку со лба.Вот так,во всем и вездевпереди, —еще ты и слова не вымолвишь, —он шел,за собой увлекая ряды,Владимир Необходимович!

Но мысли о памятнике —пустые.Что толку,что чучело вымахнут ввысь?!Пускай эти толпылюдские густыенесут его силу,движеньеи мысль.Пока потокне устанет струиться,пока не иссякнетнапор буревой,он будет в глазахдвоиться, троиться,в миллионные массывнедряясь живой.На Мехико-сити,в ущельях Кавказа,в протоках парижского сквозняка —он будет повсюдув упор, большеглазо,строкою раскручиваясь,возникать.И это —не окаменелая глыба,не бронзовой маскиусловная ложь,а вечная зыбьчеловечьих улыбок,сердец человеческихвечная дрожь!

ЭПИЛОГ

Сегодняс дерев срываются листья,и угол меняетземная ось,и лескак шуба становится лисья —продути вызолочен насквозь.И в свистеэтих порывов грубых,что мусорный шлейфподымают, влача, —писательзадумывается о шубахи прочем отребьес чужого плеча.Писательство —не искусство наживы,и зря нашу жизньпроверять рублем.При этомвсплывут —которые лживы,потонут —кто в строчку до слез влюблен…

А впрочем,к чему предъявлять обвиненья, —нужны организмуи нервы,и слизь.Страна была — светом,они были — тенью,а свету без тенине обойтись.Пускай существуют,меня не тревожа,и еслио них я теперь и пишу, —крепка моя сила,груба моя кожа, —я землюдля будущего пашу.Чтоб новаярадостная эпоха —отборным зерном человечьимгуста —была от бурьянаи чертополохаобезопашенаи чиста.Чтоб не было в нейни условий,ни местадля липких лакеев,ханжейи лжецов,для льстивого слова,трусливого жеста;чтоб люди людей —узнавали в лицо.Чтобы Маяковскогооблик веселыйсквозь гущу вековпродирался всегда…Им будет —я знаю! —Земли новоселы,какая-то названавамизвезда.

1936–1939.

ЗНАМЕНОСЕЦ РЕВОЛЮЦИИ[1]

Чем дальше вглубьуходят года, —острей очертания лет, —тем резче видишь,какой он тогдабыли осталсяпоэт!Не только ростаи голоса сила,не то,что тот или тавлюблена, —егона вершине своейвыносилалюдского огромного моряволна.Он понималее меры могучесть;он каплей в море был, —но какой!—стране поручивсвою звонкую участь,свой вечно взволнованныйнепокой.

Стихи до негопосвящались любви,училилюбовные сцены вести.А он,кто землю бв объятья обвил,учил насвысокой ненависти!Ненавистико всему,что на месте стало,что в мясокогтями вросло,что новых страниц бытияне листало,держасьза прочитанное число.Ненавистико всему,что реваншемгрозилореволюционной борьбе,что в лад подпевалои нашим и вашим,а в общем итогетянуло к себе.Зато и плевал онна все прописное,на все,чем питалосьупрямство тупиц.Его бы нетрудно поссоритьс весною,за вид ее общепримерныйвступись!Скривил бы губу он:«Цветочки да птички?В ежи готовитесь?Иль в хомяки?Весенниетех привлекают привычки,чьи не промокают в водебашмаки!»

Емуреволюциибыли по нраву.Живи —он бы не пропустилни одной;он каждой бы сталзнаменосцем по праву,народным восстаниямвечно родной.Он был быс рабами восставшими Рима;дубину взвивая,глазами блестя,он шел бы упорнои непокоримона рыцарейв толпах восставших крестьян.С парижскимисблизился бсанкюлотами,за спины б не скрылся,в толпе не исчез, —пред Тьера огнемозмеенными ротами,он был погребен бына Пер-Лашез.И сновапод знойною Гвадалахарою,в атаке пехоты на Террикон,восстанию верностьи ненависть яруюна белых,возникнув,обрушил бы он.Он был быотборных словполководцемв Великой Отечественной войне;он нашимвезде помогал бы бороться,фашистамущерб наносил бы вдвойне.Чтоб вновь,вдохновляяк победе влеченьем,звучало зовущее слово:«Вперед!»Чтоб выросв своем величавом значеньесоветского времени патриот.

Но что говоритьо том,что бы было, —он зова не слышалтревожной трубы;военное времяеще не трубило,а шло исступленьебезмолвной борьбы.«Идиотизм деревенской жизни…»великая мысльэтих яростных слов!Вот в этомкулацком идиотизменемало запуталосьбуйных голов.У них песнопевцемсчитался провитязь,мужицкого образаизобразист,стихи обернувшийв березовый ситец,в березахукрывшийразбойничий свист.Против Маяковскоговыставлен в драке,кудрями потряхивал,глазом блистал,в отчаянной выхвалке забиякикоровуподтягивал на пьедестал.«Бессмертнамужицкая жисть,и, покудазаветам отцовона будет верна,достанет и брагиу сельского люда,и хлеба, и сена,икон и зерна…»И, вкусам кулаческимвтайне радея,под видом естественностии простоты,готовиластарой закваскиВандеяобрезы, обломы,кнуты и кресты.Они,в Маяковском почуя преграду,взрывали петарды,пускали шутих:«Да он моссельпромщик!Да ну его к ляду!Он классики строгойковеркает стих!..»Так банда юродствующихорала,хлыстовски кликушествуяо былом,но, как их досадани разбирала,они,а не он,обрекались на слом!

А ондоверял коммунизму свято.Коммунак нему обращаласьна «ты»!Не фраза,не вызубренная цитата, —живыеее наблюдал ончерты.С ней близкою встречеюозабочен,не в блеске парадови мраморных зал,он памятник строилкурским рабочим,он голос рабочих Кузнецкаслыхал.По всем безраздельнымсоветским просторам,и в жгучих песках,и в полярных снегах,он шагом гиганта,упрямым и спорым,хотелв скороходах пройти сапогах.Он ездить любил,и летать,и плавать;он вихрился в поезде,мчался в авто!..Ни в чьютихоходную,мелкую заводьего заманитьне сумел бы никто.Огромны мечты,беспредельна фантазия!На стройке заводов,дворцов,автострад,по вышкам строительстваяростно лазая,он стих на подмогурасплавить был рад,чтоб строчки сверкали,по-новому ярки,чтоб слышал их даже,кто на ухо туг,чтоб пламя стиховэлектрической сваркилюбую детальосвещало вокруг!Он рад былновой рабочей квартире,леченью крестьянв Ливадийском дворце,всему,что в советском прибавилось мире,что рвалось впередв человеке-творце.Он знал,в чем сила народа-героя,он чувствовал,кто встает, величав,в партийном содружьесоветского строя,в заветах Владимира Ильича.И эти заветыв последней поэмебез всякой напыщенности и лжи —под марш пятилеток:«Вперед, время!» —простым языкомон сумел изложить.И эти заветыреальностью стали,когда ихиз планов, наметок и схемгода пятилетокконвейером гналии сделали ныненаглядными всем!

ОТКРЫТИЕ АМЕРИКИ