Олег Ильинский - Стихи. Книга Пятая

2. «Спит душа. Душа живет пустая…»

Спит душа. Душа живет пустая,Но в нее врывается, как гром,Властной темой женственность вступает,Будит мысли, двигает пером.В птичьих крыльях, в птичьих перелетахБьется жизнь. Преобразился космос.Кто она? Весна? Виденье Гёте?Черный свод в летящих звездных космах…

«Ты думаешь о солнце ли, о лете…»

Ты думаешь о солнце ли, о лете,О камне Рима, о воде фонтанов —Ты, как мотив в Прокофьевском балете,Всегда просторна и всегда нежданна.Звук переходит в краски и в движенье,И вспыхивает золотом над бровью;Смеется и, ломая напряженье,Смешинки отдаются в каждом слове.Ты счастлива. Ты — в световом каскаде,Ты радостью и щедростью жива —Все золото взяла себе на пряди,Всю музыку — себе на кружева.

Витрины

Художник мучается завистьюК цветку. Он ловит образ шаткий;Как почка треснувшая, замыселраскроется весенней шляпкой.И смехом зазвенит по улицам,Затараторит о делахИ с отраженьем поцелуетсяВ витринах, в лужах, в зеркалах.Вниманью — впору разорваться,Гирлянда шляпок поплылаСмотреть балет витринных грацийЗа тонкой стенкой из стекла.Сквозь пантомимы манекеновЦветные брызнули лучи,И льется шелковая пенаС плеча и бедер, как ручьи.В окошках небо отразилось,Играет солнце дверью створчатой —Стоят витрины магазинов,Насквозь прохваченные творчеством.

Клойстерс[1]. Музыка Прокофьева

Прояснялась тема у Прокофьева:Флейта шла, боясь передохнуть;Воины единорогу копьями.Сквозь кустарник преграждали путь.Раздвигаясь, исчезали стены,Шла сияющая глубина,Ласковая музыка летелаВ амбразуру синего окна.В мокрых листьях утренняя кротость;Тема — солнечные два крыла;Музыка, как ты, вполоборотаПовернувшись, дух перевела.Двигаясь по солнечным минутам,В переходах сводчатых звуча,Обернулась королевой Утой,Плащ придерживая у плеча.Может, ты — лишь световая буря,Может, ты — всего лишь переходИз одной реальности в другую,Завихренное крещендо нот.И колонн тринадцатого века,Может, ты бессмертная сестра;Перспектива солнечная в некийНовый Китеж звука и добра.Голубые стрельчатые окна,Тень ветвей и ветреный простор;В листьях капли радужные сохли,Солнцем ослепленные в упор.Сад шумел всем лиственным размахом,В изумрудных жилках пела кровь его.Переходы вслушивались в Баха,Стены отзывались на Прокофьева.

Кусково

Пробираясь сквозь ветки на ощупь,Глядя окнами в ясную даль,В подмосковных смеющихся рощахДоморощенный бродит Версаль.Он стыдится величья и позы,Заслоняясь на легком ветруСеребристым изгибом березы,Опрокинутой в северный пруд.Люстра входит альпийским обвалом,Входит, гранями чуть шевеля,В белый блеск танцевального залаКолкой радугою хрусталя.В легком кружеве речи французской,Между старых сановных голов,Властно топает туфелькой узкойКоролева кусковских балов…Зацветая, колышутся травы,И сквозь лиственный легкий узорРовно дышит имперская славаВ камышовых свирелях озер.

Форты

Были утки. Чернели овраги,Проносились, играя, стрижи,Шелестели рулоны бумагиИ ложились на лес чертежи.Пахло тесом в бревенчатом доме,В окнах пенился белый поток,Наклонялся французский геометрНад неконченным планом фортов.По соседству с порогом веселымСтукотня топоров и пила.Разбежались по рвам частоколыИ траншея в траве поползла.В хриплый говор вечерних дозоровЧерез узкие щели бойницВходят куперовские озераПлеском листьев и шорохом птиц.Пуля свистнула вкось рикошетом,По-французски ругнулся капрал,На бегу разбирали мушкеты,Бросив карты спешили на вал.Приступ шел по следам готовален,Парень в красном валился в окоп,Офицерскую перевязь рвалиНа повязки для хмурых стрелков.Там, где циркуль чертил полукружья,Где линейка прорезала лес,Длинноствольные фыркали ружья,И таился в кустах ирокез.Там теперь только тусклые даты,Только яркий по склонам газон,Только отблеск хрустальных закатовНад притихшим простором озер.Чтобы ты свои мысли узналаПо порогам и по камышу,Я тебе от бобровых завалов,От фортов приозерных пишу.

Весной

Когда тебе улыбка губы тронет,Меня охватит голосами птиц,На сыроватом от дождя балконеСияние пойдет от половиц.Пойдут стихи. За стеклами окошекРаскроется сияющий закатИ выплеснутся книги из обложек,И выйдет в сад страница и строка.Раздвинутся пропорции и стены,И я увижу, что препятствий нет,Концепции построятся в системы,И заживут движением планет.И обернется шорохом зеленым,Просторной влагой обернется лесИ каждый лист забьется миллиономВеселых торопящихся сердец.Когда тебе улыбка губы тронет,Пронижет солнце светом этажи,Сойдя с листа поднимутся в бетоне,В железных скрепах станут чертежи.Весна ворвется ветреным порывом,Прохватывая листья с высоты.Смотри, твоя улыбка раствориласьИ стала жизнью солнца и воды.

Сон в лесу на рассвете

Вода озер, прозрачная как совесть,Сквозь листья смотрит на меня в упор.Как мне с тобой хитрить? Куда я скроюсьОт пристальной наивности озер?Я выдан им. Мне защищаться нечем,Я каждым шорохом изобличен.Весь лес — глаза. Весь лес очеловечен,Весь лес в едином слове заключен.Проглядывают птичьи голосаСквозь муть рассвета над зеленым полем,Лежит в траве белесая росаОзябшая от нежности и боли.Нет времени. Есть только полусон;Нет логики. Есть только птичий шорох,И лес в бреду глядит в твое лицо,Без счета повторенное в озерах.

Болото

Здесь все луговые тропинки заглохли,Здесь ропщет осина и хлюпает шаг,Здесь бродит канадский Аксаков с биноклемПо пояс в траве и в сырых камышах.Здесь лес гравирован на глади озернойИ косо сверкающей рябью задернут.Утиный закат на болоте кровав,Растерян бинокль в травяных островах.Янтарной иглой перелесок чуть тронут,Беспечная дичь налетела сюда.В ободьях бинокля — лесистые склоны,В оптических стеклах — камыш и вода.Деревья охвачены дрожью холодной,Укол комариный остер и летуч.Страница коробится в кочках болотных,Штрихи тростниковые брызжут из туч.Как проблеск сознанья, как радость в душе —Фрагменты воды в золотом камыше.Оставь разрастаться лесную свободу,Оставь зарастать голубые пруды,Не тронь тростника, и воды не уродуй,Пиши камышинкой на глади воды.

Белое и голубое

Под громыханье голубых трамваевВ предчувствии голубоватых Альп…

Дворцы белели в лиственной оправеИ в пику городским колоколамКуранты голосистые играли,Раскалывая сутки пополам.Плыл чайный запах скошенного сена,И цепь прудов терялась вдалеке,И золотистым отголоском ВеныЯвлялся Моцарт в светлом парике.Там музыка вечерняя казаласьПостроенной из безупречных призм,Там хрустали покачивались в залах,

И капал воск, и липа отзываласьНа беглый шум летящих водных брызг.Век молодел под пальцами свежея,А я был счастлив получить билетНа музыку зеркальных отражений,На вымыслы, которым имя — свет.Там флейта, поворот за поворотом,К каким-то уводила тростникам,И Моцарт алебастровым эротамСмеющиеся губы размыкал.Там голуби почтовые летелиСквозь нотный стан несбыточных химер,А добрый лев благословлял затею,И лапу клал на сине-белый герб.

Моцарт пишет реквием