Шауль (Саул) Черниховский - Избранные стихи Черниховского
"Спросишь, пожалуй, откуда такая любовь, что подобна
"Ионафановой или Давидовой? Нет, дорогая!
"Ионафанова или Давидова просто ничтожны
"Перед моею. Моя — не из тленного сделана сердца,
"Непреходяща она, и ее пребывание вечно.
"Все отрады земные поток времен уничтожит,
"Все они моли и тли достоянье. Вовеки пребудет
"Только моя любовь. Не коснется рука разрушенья
"Только моей любви, потому что она не взрастает
"Злаком земных полей, — но злаком верного сердца.
"Листья на ней не увянут, а стебель пребудет вовеки.
"Как опаленную землю смягчает промчавшийся ливень,
"Так на разумную душу разумные речи ложатся —
"И растопляют ее, как слиток в пылающем горне,
"Крепость ее изменяют, и сущность меняют, и даже
"Ненависть самую злую в безмерность любви обращают...
"Вот каковы, дорогая, поэзии сила и свойства.
"(Впрочем, из них я еще отнюдь не все перечислил.)
"Вот почему и решил я: поэзии мудрые речи
"Каплями пусть упадают на душу моей нареченной.
"О, дорогая! Я верю: цветы красноречия смогут
"Сердце затронуть твое. И я знаю наверно, что путь твой
"Благочестив, что напрасно ты времени тратить не станешь,
"Руки сложа не сидишь... Посему, если только случится
"Встретить тебе человека, идущего к нашему граду, —
"Не откажись известить о своем драгоценном здоровьи,
"Ибо все сердце мое о тебе в непрестанной тревоге,
"Письма же слаще вина и меня, и родителей тешат. —
"Так говорит твой жених, ожидающий писем. — Ихуда".
Вместе с этим письмом пришла еще и записка,
Только родителям я читать ее не давала:
"Кроме того, дорогая, люблю я тебя в самом деле.
"Вот и пришло мне на ум, почему бы евреям не дважды
"Праздновать праздники все, чтобы дважды бывал и шевуот[52], —
"Так, чтобы снова я был на празднике в милой Подовке,
"Снова бы видел тебя... Ведь душа истомилась. Вчера же
"Видел тебя я во сне. Говорят, это к счастью. — И у д а.
"Боже тебя сохрани показывать эту записку
"Матери или отцу". Прослушавши, Геня спросила:
"Любишь ли ты жениха?" — "Про любовь ничего я не знаю...
Слышу, как молится он, и душа у меня замирает.
Входит он — сердце дрожит, а взглянуть на него не решаюсь.
Все говорят, что хорош он: учен, чернобров, да и ласков.
Сердце рвется к нему — а любовь... про любовь я не знаю.
Ты не знаешь ли, Геня?" — И розы на щечках зардели. —
"Впрочем, пора и домой: уж скоро вернутся с молитвы...
А про любовь я не знаю..."
Действительно, все возвратились
Из бет-медреша и ели: мужчины, а больше девицы.
Все же десятка два собралось за столом Мордехая.
После обеда вздремнули, — а там началось и веселье.
С месяц уже Мордехай размышлял, и один, и с женою,
И совещался с друзьями: где лучше отпраздновать свадьбу?
Дома устроить? Так тесно, что места наверно не хватит
Всем приглашенным гостям. А можно сыграть и в амбаре,
Там, где ссыпают зерно; стоит он готовый, широко
Двери свои распахнув для принятия хлеба, и пахнет
Рожью, и с лета хранит он тепло в полумраке. Конечно,
Можно долой из него на время снять переборки,
Стены коврами украсить, навешать цветных занавесок,
Гладкий дощатый пол по случаю танцев обильно
Тальком посыпать... Другие в подобных же случаях строят
Новый большой балаган, покрытый широким брезентом
С медными кольцами. Есть за таким балаганом не мало
Важных заслуг. Не мало тогда Мордехай поразмыслил,
Взвесил, — и вот, наконец, балаган построить решился.
Вскоре пришли мужики, притащили кирки да лопаты;
Все обсудив хорошенько, глубокие, узкие ямы
Вырыли. В ямы двенадцать столбов, обструганных гладко,
Вставили: им предстояло служить опорой для досок,
Двум же еще столбам — косяками дверными. Все ямы
Плотно засыпали щебнем, а сверху землею, и крепко
Ручками тех же лопат старательно утрамбовали.
Доску к доске пригоняя, вязали бечевками прочно:
В ход не пуская гвоздей, одною бечевкой крепили.
Сверху стропила сходились — и вот, за медные кольца,
Гладко по ним растянули брезент надо всем балаганом.
Был он высок и просторен, а Элька с подругами тотчас
Стены закрыли коврами. Красивые бра со свечами
Были прибиты к столбам; четыре яркие лампы
Свесились там с потолка, — и все балаган одобряли.
Все же не в том балагане девицы устроили танцы,
А в Мордехаевом доме, по многим и важным причинам.
Залу очистили им, — и схватила подруга подругу,
И припустились плясать; танцовали весь день неустанно,
Вплоть до вечерней зари.
А под вечер им подали ужин.
Всем угощали девиц: и медом, и всяким печеньем,
Вплоть до коржиков мелких, посыпанных сахарной пудрой.
После же ужина пуще, сильней разыгралось веселье.
Ловко схитрил Мордехай: не сказавши девицам, позвал он
Симху-жестянщика. Симха — хромой, да проворный. К тому же
Неугомонный скрипач: и вот, он играл им на скрипке.
И веселились девицы: схватила подруга подругу,
Все заплясали с восторгом, гуторили, пели, болтали.
А на дворе собрались — и в открытые двери смотрели
То на плясавших девиц, то на коржики в сахарной пудре.
И во второй уже раз петухи отдаленно запели,
Сон и покой возвещая: петух петуху по соседству
Передавал эту весть; обошла она все переулки,
Улицы все, все село, —
а все еще Симхина скрипка
Яростным визгом визжала, — а девушки все танцовали.
ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ
Воскресенье
Ночь напролет проплясавши, проснулись девицы поздненько.
Подали им и обед с опозданьем: семья Мордехая
Очень была занята, "ученых" гостей принимая.
Был, как обычай велит, обед устроен для низших
Членов местного клира: для служащих при синагоге,
Для переписчика Торы[53] и прочих. Обедали также
Местный "еврей из погоста", кладбищенский сторож... А с ними
Некий проезжий торговец еврейскими книгами. С водки
Начали; после же водки покушали жирного супу;
После — жаркое; компотом закончили: груши и сливы.
Три, как водится, блюда. Деньгами же каждому выдал
Рубль серебром Мордехай, а жена его всем на прощанье
Разных сластей надавала — для деток, оставшихся дома.
Стало девицам в тот день еще веселее — явилась
Из Мелитополя к ним капелла, пять музыкантов:
Первая скрипка, вторая, да бас, да кларнет, а к тому же
Был барабанщик еще, который привез и "тарелки".
Главный был Мазик, Рефуэл. Насмешники так говорили:
Дылда, паршивый, дурак, да косой, да безрукий — а вместе
Для сокращенья все это зовется капеллой. — Она-то
Из Мелитополя прямо сегодня явилась в Подовку,
Чтобы искусством своим веселить гостей Мордехая.
Весело Мазик вошел, поздоровался очень развязно,
Кстати, поклон передал от сватов из города: "Будут!"
Ловко ввернул в разговор, что они не обедали нынче.
Хьена намек поняла и капеллу за стол усадила.
Подали водки, закуски, компания в миг нагрузилась,
После чего разбрелась, помолившись. В тени, на крылечке
Скрипка, бас и кларнет легонько с часочек соснули.
Мазик пошел навестить старинных подовских знакомых,
А барабанщик один по дому слонялся, по саду,
Вышел на двор, наконец, — и по двору тоже слонялся.
Солнце изрядно пекло. Был праздничный день, воскресенье,
Тихо и мирно кругом. Как вдруг послышались крики,
Шум поднялся у сарая. Оттуда, — как видно, с размаху —
Вылетел наш барабанщик, за левую щеку рукою
Крепко держась. А щека огнем разгоралась и пухла.
За барабанщиком баба — и вся-то в соломе! за нею —
Рыжий соседский сын — и тоже в соломе. Мгновенье —
Вот уж и нет его там, исчез под шумок незаметно...
У Мордехая в прислугах жила плодовитая девка,
Крепкая, голос мужской, здоровенные икры. Она-то
За барабанщиком вслед из сарая и прыгнула шумно,
По двору криком крича: барабанщик тогда заметался —
Только бы скрыться ему... И никак понять невозможно:
Тот удирает, другой, — а раздетая баба бранится.
Много смеялись потом, но толком никто и поныне
Не разобрал ничего. Уж видно, такой незадачный
Выдался день. Не прошло, однако, и часу, — а парень
Снова слоняется всюду. (Щека — что у доброй хозяйки
Пышно взошедшее тесто.) Гуляет он по двору, глазки
Так и шныряют кругом. Как вдруг, почему — неизвестно,
Зорик, обшмыганный пес, на него неистово взъелся:
