Александр Големба - Я человек эпохи Миннезанга: Стихотворения
ПЯТОЕ ВРЕМЯ ГОДА
Это пятое время года,не как прочие времена:человеческая природапробуждается ото сна.
Голубеют земные реки,и, дурное успев побороть,всё хорошее в человекеобретает и кровь и плоть.
Он опять не один на свете,неприкаянный нелюдим;он на звезды глядит, как дети,ну а мы на него глядим.
Не запекшейся в сердце ранойи не тем, как душой поник, –мы улыбкой его долгожданнойутешаемся в некий миг!
Он у неба не просит: «Сжалься!»весь он облако и земля;расцветают тонкие пальцы,словно веточки миндаля.
Ты глядишь на меня, Природа,ну а я на тебя смотрю, –это пятое время года,неизвестное календарю!
В это время года впервыеобращается счастья круг, –в миг, когда говорят немые,обретают глухие слух.
Это светлый миг лицезреньяпотаенных досель путей, –это радостный день прозреньявсех слепых на планете всей.
Это трех измерений бремяи четвертого – непокой,это в нашем земном эдемепробужденье души людской.
МЕЖЗВЕЗДНЫЙ СТРАННИК
«Эпохою металла и стекла…»
Эпохою металла и стекламы чванно называли нашу эру,но невозбранно наша кровь теклаи наполняла мира полусферу:печаль мутила наши зеркала.
«Кони темной проседи…»
Кони темной проседи,дивной красотыв ночь вселенной вбросилиалые хвосты:кони быстрой поступи,яростных приметмчатся високоснымикольцами планет.Кони мои, лошади,кони первый класс,до чего ж хорошиечелочки у вас,до чего ж отличныеуши и бока,кони необычные,радость седока.Вас кормить не надобно,ваше стойло – ночь,темными шарадамивы летите прочь,темными загадкамив темную судьбу,с голубыми прядками,с вызвездью на лбу.
«В юный мир весенних почек…»
В юный мир весенних почек,с тростью толстою в руке,он вступает, старый летчикв чесучовом пиджаке.
Узкоплечий и сутулый,незаметный старичок –выступающие скулыи сухой пергамент щек.
Что ж! Пошел восьмой десяток:жизнь была к нему добра,только пращуру крылатыхна покой уже пора.
А когда-то в день багряный,в золотое торжествонеуклюжие «фарманы»поднимали и его.
И народ обыкновенныйрасшумелся и притих,и гремел оркестр военныйяркой медью духовых.
А когда-то над Касторной,сталью рельс, травой полянпроносился тенью чернойнезалатанный биплан.
Тень крыла его ширялапо некошеной траве,слава след его терялав горной синей мураве!
Сел бы он, захлопнул дверцу,взвился б ввысь в небесный быт,да хромающее сердцеподниматься не велит.
И глядит он, старый летчик,сквозь сплетения ветвей,сквозь налив весенних почек,в ясный мир мечты своей:
там, заламывая крылья,синеву беря в полон,пролетает эскадрильяреактивных веретен.
И глядит он, авиатор,в синеву из-под руки,и за стеклами двойнымислезы теплые легки.
«Между тем как вздыхает забота…»
Между тем как вздыхает заботав кузовах голубой тишины, —неким ангельским чувствомполета небожители наделены.И о чем они плачут ночами,знают только лазурь да судьба;и как крылья у них за плечамивырастают земные гроба.Человек, обретающий крылья,дьяволеныш кошмаров земли,вознесись над бесплодною пыльюи развейся, истаяв вдали.Перехожий, прохожий калика,не вступая с вселенною в спор,перед святостью Божьего ликаопусти свой двусмысленный взор.Обреченному жить неохота,но в шатрах голубой тишинынеким сказочным чувством полетанебожители наделены!
ЯЩИК ПАНДОРЫ
Люблю деревянный ящик,эфирных приют голубей,веселый вокзал настоящихи выдуманных скорбей.
Люблю стоголосое пенье,лингвистов таинственный вой,живые аккорды шопеньинад полузаснувшей Москвой.
И это Попова наследство,волшебную эту молву,невнятную музыку детствапечалью своей назову!
Люблю я смычки лимитрофьи,тоску канифоли сберечь –Шопена лирический профиль,певцов замогильную речь!
Вселенную снова облапив,разбив элегический лед,шеллачной пластинкой Шаляпиниз пышного гроба встает.
Люблю золотые раздоры,разрядов тревожную грусть —и весь этот Ящик Пандоры,как в детстве, учу наизусть.
ОБРАЗ КОРАБЛЯ
Не призрак длинного рублявлечет в далекие скитанья,а некий блеск, земное таяньеи водный образ корабля.Он где-то там – на грани вод,описанный в житейских книгах,он где-то там – на грани вод,в атмосферических веригахеще не узнанный – плывет.Не призрак длинного рубляменя влечет в простор стихии,а подчиненный мусикии,предвечный, как зрачки сухие,морозный образ корабля.Плыви. Отчаливай. Звени.Томись в девическом законеи в паруса на небосклонелазурь безумья заверни!
ТРЕЗВЫЙ КОРАБЛЬ
Нет, я не оклик чайки жалобный,не опьяненный небосвод:я волжский, рейсовый, трехпалубный,я пассажирский теплоход.
Мне нипочем волны качание –куда желанней и милейтрудолюбивое урчаниемоих могучих дизелей.
Взойди смелей – я понесу тебясквозь сутки ясности и тьмы,сквозь все хитрое плетенья сутеми,от Углича до Костромы!
Мы, юные, не плещем плицамибылых фультоновских колес,и перед нами, светлолицыми,вовсю распахнут нижний плес.
И, меж водой и небом плавая,как песня влаги и земли,неспешно движутся кудрявые,разлапистые Жигули.
Плыви за нами, теплоходами,и за буксирами вослед,и всей душою слейся с водами,прозрачным стань, как звездный свет.
Ах, как теплы ночные поручни,как звезд печальна череда,как всё, что было горькой горечью,уносит волжская вода!
Во мгле усеянная бликами,светясь мирьядами огней,уносит вдаль река великая всё,что ты вымечтал над ней.
Мерцают свечки в звездных лапочках,гудки заводят разговор,и капитан в казанских тапочкахвыходит в общий коридор.
И с каждым мигом всё знакомееи всё родней навернякапунцовая физиономияиспытанного речника.
Неси меня, река великая,влеки меня, моя земля,сквозь мглу, усеянную бликами,до астраханского кремля!
«Ни белила тебе не нужны, ни румяна…»
Ни белила тебе не нужны, ни румяна,океанская глубь, синева океана,где в неведомых недрах безмолвные рыбы,где на пляжах нещедрых, – замшелые глыбы.Не нужны ни румяна тебе, ни белила,океанская небыль, подводная сила,океанская небыль, океанская нежить,не приходит волна плавники твои нежить!
ПЛАНЕТАРИЙ В ДЕКАБРЕ
