Бенедикт Лифшиц - Полутораглазый стрелец

В потоке легком небоската

Ты луч отвергнешь ли один,

Коль зодчий тратил, точно злато,

Гиперборейский травертин?

Не тленным камнем - светопада

Опоясался ты кольцом,

И куполу дана отрада

Стоять Колумбовым яйцом.

56. ДВОРЦОВАЯ ПЛОЩАДЬ

Копыта в воздухе, и свод

Пунцовокаменной гортани,

И роковой огневорот

Закатом опоенных зданий:

Должны из царства багреца

Извергнутые чужестранцы

Бежать от пламени дворца,

Как черные протуберанцы.

Не цвет медузиной груди,

Но сердце, хлещущее кровью,

Лежит на круглой площади:

Да не осудят участь вдовью.

И кто же, русский, не поймет,

Какое сердце в сером теле,

Когда столпа державный взлет -

Лишь ось жестокой карусели?

Лишь ропоты твои, Нева,

Как отплеск, радующий слабо,

Лелеет гордая вдова

Под куполом бескровным Штаба:

Заутра бросится гонец

В сирень морскую, в серый вырез, -

И расцветает наконец

Златой адмиралтейский ирис.

57. АДМИРАЛТЕЙСТВО

«Благословение даю вам…»

Простерши узкие крыла,

Откинув голову, ты клювом

Златым за тучу отошла.

И - вековое фарисейство! -

Под вялый плеск речной волны

К земле крыла Адмиралтейства

Штандартами пригвождены.

Но кто хранит в гнезде стеклянном

Скорлупу малого яйца,

Издалека следя за рьяным

Плесканьем каждого птенца?

И если ты не здесь, на бреге, -

Над Балтикою замерла,

Кто остановит в легком беге

Птенцов безумных вымпела?…

58. АДМИРАЛТЕЙСТВО

II

Речным потворствуя просторам,

Окликнут с двух концов Невой,

Не мог не быть и стал жонглером

И фокусником зодчий твой.

Угасшей истины обида

В рустах глубоко залегла:

Уже наперекор Эвклида

Твои расправлены крыла,

И два равнопрекрасных шара

Слепой оспаривают куб,

Да гении по-птичьи яро

Блюдут наличника уступ.

И разве посягнет лунатик

Иль пятый в облаке солдат

На воинохранимый аттик,

Навеки внедренный в закат,

Когда вдали, где зреет пена,

Где снов Петровых колыбель, -

Единственна и неизменна

Иглы арктическая цель?

2 ноября 1917

С. Демиевка

59. БИРЖА

Здесь логосом и паевою пылью

Вершится торг, и, весом заклеймен,

Трезубый жезл невыносимой былью

Терзается средь чисел и имен.

Как плоть в Аиде, робок скиптр Нептунов

И легче тени тяжкий призрак стен,

Где некий ветр, едва заметно дунув,

Подъемлет волны судорожных цен.

Ужель не жалко, что в табачной сини

Не светятся червонцы никогда?

Не дремлют - равнодушные рабыни -

У круглых спусков грузные суда?

Иль вымысел - диковинный и острый

Заморский запах, зов иной судьбы?

Жаровни на треножниках, и ростры,

Рассекшие пурпурные столбы?

И целый век жемчужные шеренги,

Как мертвецов, обходит аквилон,

Чтоб утешался мстительный Гваренги

Слоновьим горем пестумских колонн?…

60. ЛЕТНИЙ САД

Еще, двусмысленная суша,

Ты памятуешь пены спад

И глас Петра: «Сия Венуша

Да наречется Летний сад».

Полдневных пленниц мусикия

Тебе воистину чужда:

Недаром песни не такие

Вокруг тебя поет вода,

И в каждом ветре, с водной воли

Врывающемся в гущу лип,

Ты жадно ловишь привкус соли

И отсырелой мачты скрип!

Средь полнощеких и кургузых

Эротов и спокойных муз -

В нерасторжимых ропщет узах

Душа, не волящая уз.

Как будто днесь не стала ясной

И меньших помыслов тщета,

И вызов кинут не напрасно

Устами каждого щита!

61. ДОЖДЬ В ЛЕТНЕМ САДУ

О, как немного надо влаги,

Одной лишь речи дождевой,

Чтоб мечущийся в саркофаге

Опять услышать голос твой!

Мы легковерно ищем мира,

Низвергнув царствие твое,

И в связке ликторской секира

Утоплена по острие.

Но плеск - и ты в гранитном склепе

Шевелишься, и снова нов

Твой плен, и сестры всё свирепей

Вопят с Персеевых щитов:

Ничто, ничто внутрирубежный,

Двухвековой - ничто - союз!

И полон сад левобережный

Мятежным временем медуз.

1915

62. РЕШЕТКА КАЗАНСКОГО СОБОРА

Уйдя от ясных аллегорий

И недомолвок чугуна,

На хитром виноградосборе

Ты осторожна и скромна.

В зародыше зажатый туго,

Смиренен змий, и замысл прост:

По равным радиусам круга

Внизу сбирать за гроздом грозд;

При каждом веточном уклоне

Лукавый сдавливать росток,

Да всходит на змеином лоне

Цветка внезапный завиток.

А к вечеру - призыв небесный,

И циркуля последний взмах,

И ты на молнии отвесной

Недавний покидаешь прах,

Где суемудрого барокко

Увертливый не встанет змий,

Когда промчишься ты высоко

Над фугой бешеных острий.

63. НЕВА

Вольнолюбивая, доныне

Ты исповедуешь одну

И ту же истину, рабыней

В двухвековом не став плену.

Пусть нерушимые граниты

Твои сковали берега,

Но кони яростные взвиты

Туда, где полночь и пурга.

Пусть не забывший о героях

И всех коней наперечет

Запомнивший ответит, что их

В стремнину темную влечет?

Иль эти мчащиеся, всуе

Несбыточным соблазнены,

Умрут, как Петр, от поцелуя

Твоей предательской волны?

64. НЕВА

О, как не внять зловествованию

Невы, когда, преодолев

Себя и гневы младших Нев,

Истощена вседневной данью,

Она, природе вопреки,

Во тьме свершая путь попятный,

Неистовство глухой тоски

Влагает в плеск лицеприятный -

И словооборот Невы

Едва скрывает воплощенье

Ее последнего реченья

В речной глагол Иеговы.

65. МАРСОВО ПОЛЕ

Не прозорливец окаймил

Канавами и пыльной грустью

Твое, река народных сил,

Уже торжественное устье.

Воздеты кони на дыбы,

И знают стройные дружины,

Что равен голосу судьбы

Единый выкрик петушиный.

О, только поворот и зов -

И лягут лат и шлемов блески

На чашу мировых весов,

Как золотые разновески!

Но между каменных громад

И садом мраморных изгнанниц

Суровый плац - презренный клад,

А князь Суворов - чужестранец.

66. АЛЕКСАНДРИНСКИЙ ТЕАТР

Когда минуешь летаргию

Благонамеренной стены,

Где латник угнетает выю

Ничтожествующей страны,

И северная Клеопатра

Уже на Невском, - как светло

Александринского театра

Тебе откроется чело!

Но у подъезда глянет хмуро,

Настороженна и глуха,

Сырая площадь, как цезура

Александрийского стиха.

Быть может, память о набеге

Вчерашней творческой волны

Почиет в ревностном ковчеге

Себялюбивой тишины,

И в черном сердце - вдохновенье,

И рост мятущейся реки,

И страшное прикосновенье

Прозрачной музиной руки, -

76

На тысячеголосом стогне

Камнеподобная мечта,

И ни одно звено не дрогнет

По-римски строгого хребта.

67. НАБЕРЕЖНАЯ

Кто здесь плотник, Петр или Иосиф,

Поздно было спрашивать, когда,

Якоря у набережной бросив,

Стали истомленные суда.

Как твоим, петровский сорожденец,

Куполам не надо звонаря,

Так полуулыбкой - невских пленниц

Держит двуединая заря.

Кораблестроитель черноокий -

Крепче клятв завязаны узлы! -

Знал: река не перестанет в доки

Подплывать тюленями смолы,

Но всегда отыщет меж судами

Знак медузы утлый рыболов:

В розовато-черном Саардаме

Золотые гроздья куполов.

68. НОВАЯ ГОЛЛАНДИЯ

И молнии Петровой дрожи,

И тросы напряженных рук,

И в остро пахнущей рогоже

О землю шлепнувшийся тюк -

Заморские почуяв грузы

И тропиками охмелев,

Как раскрывался у медузы

Новоголландской арки зев!

Но слишком беглы очерк суден

И чужеземных флагов шелк:

Пред всей страною безрассуден

Петром оставленный ей долг.

Окно в Европу! Проработав

Свой скудный век, ты заперто,

И въезд торжественный Ламотов -

Провал, ведущий нас в ничто!

Кому ж грозить возмездьем скорым

И отверзать кому врата,

Коль торг идет родным простором

И светлым именем Христа?