Миражи искусства - Антон Юртовой
Хорошо было чувствовать медленно спадавшую усталость онемевших за день мышц, перекинуться парой фраз с кем-нибудь из приятелей, также ставивших здесь машины в соседних боксах. Владимир Петрович, казалось, менялся на глазах. Я, было, начинал подумывать, что вот ведь как хорошо всё пошло, может, он наберётся воли и растопчет, искоренит свою пагубную привычку. Как бы изменилась его жизнь!
Одно вот это выпрашивание денег с последующей отдачей, одно это каких стоит моральных трат и усилий. Я ни разу не заводил с ним разговора на эту щекотливую тему. Уже можно было от души радоваться хотя бы тому, что получалось. Наречённый алкоголиком, учитель приобретал облик приличного и доброго человека.
Но однажды мне пришлось глубже рассмотреть наши с ним отношения и не на шутку встревожиться его состоянием. Я что-то чинил и чистил в подкапотной части, когда Солодовников появился в проёме гаражных ворот. Он принёс взятый долг, и, как всегда в прежних таких случаях, смотрелся уже в привычном для меня слегка приподнятом и раскованном виде. Был, как я считал, удобный момент, чтобы разговорить его о том неясном и почти таинственном, державшем его, что называется, на поводке.
– Мы с вами уже достаточно знакомы, – сказал я, – могу я спросить вас, из-за чего вам нужно пить? Почему вы не решитесь бросить?
– Да, разумеется, я не собираюсь ничего скрывать, – начал он обстоятельно и ровно. – Однако раньше, когда я пытался кому-нибудь говорить об этом, надо мной смеялись, и мне становилось обидно. Надеюсь, что когда я начну говорить с вами, такого не произойдёт. Хотя – не знаю…
Объяснение, перетекавшее в некое условие, которому я должен следовать, было совершенно уместным.
Каких-нибудь пять минут назад ко мне подходил один из водителей – приятелей по гаражному ряду. В смысле выпивки он числился «обычным», не отказывал себе после трудового дня, и, когда, бывало, он просил у меня в долг, я давал, зная, что напоминать ему о возврате не нужно. Василий, так звали этого приятеля, и на этот раз обратился ко мне с тем же, но сказал, что ему понадобится побольше. С кем-то и не с одним он собирался обсудить и решить какой-то важный для него вопрос прямо сейчас, в этот вечер, в его гаражном боксе. Непременно с распитием спиртного.
Я заглянул в свой бумажник, вынул оттуда все деньги, какие в нём были, и, спросив, хватит ли столько, отдал их. Помню, мы даже успели коротко поговорить «за жизнь», и в одной из фраз, кажется, когда прозвучала просьба приятеля о займе, он, видимо, желая сказать, что ведь и такую сумму я не откажу ему, как бы в тему, с едва заметным пренебрежением упомянул о моих преференциях Владимиру Петровичу. Дескать, ему-то, вечному попрошайке, ты, верно, теперь не отказываешь?
Это был бесцеремонный выпад в отношении нас двоих с Солодовниковым, но более всего в отношении учителя.
Выходило, что на нём как лежало пятно пьяницы, так оно и оставалось во мнении местного сообщества. Я знал Василия как парня грубоватого, любившего кого-нибудь поддеть, как бы испытывая этим на выдержку, всегда извинял ему эту его темноватую слабость, но в данном случае я был серьёзно задет и уязвлён. Возразить ему просто не нашлось времени, так как Василий спешил и скоро ушёл.
Но теперь эпизод с ним служил мне дополнительным пунктом, который я вынуждался учитывать в начатом разговоре с учителем.
– Заранее приношу извинения и обещаю не делать ничего, что бы обижало вас, – сказал я ему.
– Спасибо. Впрочем, я сам давно уже хотел кое-чем поделиться с вами, да остерегался.
– Ну, вот теперь-то вам ничего, кажется, не препятствует. Смелее.
Я посмотрел через открытый проём ворот наружу, где уже спускались плотные вечерние сумерки, включил внутреннее освещение, достал находившиеся под верстаком две небольшие самодельные деревянные одноместные скамеечки, расставил их поблизости от заднего номерного знака машины, так, чтобы каждый из нас мог поудобнее усесться на них друг перед другом, жестом руки пригласил Владимира Петровича сесть, и теперь, глядя, как он охотно усаживается, оставалось лишь позаботиться о том, как бы правильнее выбрать тональность и содержание нашей беседы, провести её ровнее и эффективнее.
– Для начала я хотел бы знать: вы считаете себя алкоголиком?
– Другие это скрывают, а я – нет. Зачем? Да – я из их числа.
– Но с тех пор, как я даю вам в долг, я не видел вас выпившим.
– Это лишь черта моего организма. Я, знаете ли, не пьянею.
– Разве такое возможно?
– У меня с этим нет проблем. Когда вы или кто-то другой даёт мне денег, у меня проходит неуверенность, что выпить мне будет не на что. Я обретаю, конечно, не душевный покой в его желательном идеальном виде, но всё же мне становится спокойнее. В таком режиме я пью меньше, и мне достаточно. А сам приём спиртного у меня тоже особенный: я пью ночью. Легче спится. И на работе я в меру свеж.
– Пьёте частями или всю вашу «норму» сразу?
– Бывает, что и по-раздельно, а чаще – сразу.
– Каждую ночь?
– Нет. Иногда через раз, иногда и через пять дней, через неделю.
– А запои – случаются?
– Всё вместе взятое, собственно, и есть запой. Иногда он более выраженный, это когда я вынуждаюсь пропустить не только ночью, но ещё и днём, как бы в похмелье. Однако такое редкость. В основном, когда нет денег, когда они кончились, а взять, занять не у кого, и портится настроение, самочувствие…
– А у жены вы разве не могли бы иногда брать? Я наслышан о её строгости к вам, но это ведь в семьях принято и, если в пределах допустимого, то бюджет особо не страдает. Не обходятся ведь и без домашних, пусть и нечастных застолий с приглашениями гостей. В вашем случае это бы тоже могло снимать обеспокоенность…
– Прекрасно понимаю, о чём вы сейчас говорите. Мы с супругой, когда я настаивал, пробовали выкраивать, но мне при этом всегда казалось, что уговор с нею не может быть долгим. Даже имея свои, то есть – от неё, шёл и находил в долг, репетиторствовал. Сущие крохи, поймите. Как говорится, – для гарантии. Сейчас, когда она знает, что я беру у вас, она не отказывает, уступает мне, это ведь при таком порядке не столь уж и много. Супруга, скажу вам, хорошо понимает вашу заслугу перед домом и
