Томас Элиот - Полые люди. Стихотворения
Поруганной царем фракийским зверски,
И вот она рыдает, соловей
Пустыню вечным пеньем наполняет,
Как будто целый мир ушам нечистым
Кричит: "Фьюить - Фьюить - Фьюить".
Со стен в глаза бросались и другие
Обломки времени, что извивались,
Вопили, комнату сдушив в объятьях.
По лестнице прошаркали шаги.
Пылал камин, бросая свет на пряди
Ее волос, как языки огня,
Под гребнем вившихся, чтоб раскалить
Слова и в дикой ярости затихнуть.
"Под вечер расшалились нервы. Нервы.
Побудь со мной. Скажи хоть слово. Слово.
О чем ты думаешь? О чем? Скажи!
Я никогда того не знала. Ну о чем ты?"
"Я думаю, мы на крысьей тропе,
Где кости свои мертвецы растеряли".
"Что там за шум?"
"Под дверью ветер воет".
"О чем шумит, о чем так воет ветер?"
"Да все о том же - ни о чем".
"Ты
Ничего не знаешь? Ты ничего не видишь?
Ничего
Не помнишь?"
"Нет, помню:
Стали перлами глаза".
"Ты жив иль нет? Неужто голова твоя пуста?"
"Однако
Ох Ох Ох Уж эти мне Шекспи-ки-ровские штучки
Так элегантно, так умно".
"Что же мне делать? Что же делать?
На улицу что ль выскочить в таком вот виде,
С растрепанными волосами? Что нам делать
завтра?
И вообще что делать?
Горячий душ с утра,
Коль будет дождь, машину подадут в четыре.
Мы будем в шахматы играть,
Тереть глаза, не знающие сна,
И стука в дверь, как прежде, дожидаться".
Когда демобилизовали мужа Лил,
Я ей сказала в лоб, без обиняков:
Прошу Поторопиться: Время
Альберт вернется скоро, пора бы за собою
последить.
Он спросит, что с деньгами стало, которые
при мне оставил он тебе на зубы.
"Давай-ка, вырви эти, Лил, - сказал он, -
И вставь нормальные, а то смотреть, ей-богу,
тошно".
"Подумай о бедняге, - я сказала. - Альберт
Четыре года вшей кормил, ему, конечно, хочется
пожить,
Не будет радости с тобою - так с другими".
"Ах вот как?" - говорит она. А я в ответ: "Да, так
и будет".
Она мне: "Буду знать, кому сказать спасибо". И
как-то странно на меня взглянула.
"Не хочешь - как хочешь. Продолжай в том же духе,
Его отобьют, - говорю, - и пиши пропало.
Если Альберт бросит тебя, знай, что сама виновата.
Стыдись, я сказала, ты выглядишь, как старуха
(А ей только тридцать один)".
"Что теперь делать, - сказала она с кислым видом. -
Все от таблеток, я принимала их, чтобы вытравить
это...
(У нее уже пятеро, когда Джорджа рожала, чуть не
загнулась.)
Аптекарь сказал, что это совсем безвредно, а со
мной вот что стало".
"Дура ты, - сказала я ей. - Набитая дура,
Для чего ты за него выходила, коли не хочешь
рожать?"
Прошу Поторопиться: Время
Прошу Поторопиться: Время
Альберт в воскресенье вернулся, и у них было жаркое,
Они позвали меня на обед, торопили, чтоб не остыло...
Прошу Поторопиться: Время
Прошу Поторопиться: Время
Спокночи, Билл. Спокночи, Лу. Спокночи, Мэй.
Спокночи.
Спокойной ночи, дамы, милые дамы, Спокойной
вам ночи.
III. Огненная проповедь
Речной шатер снесли, и кисти последних листьев
Цепляются за скользкий мокрый берег. Нимфы
удалились.
О Темза милая, пока я песнь пою, смири теченье.
В реке не видно ни пустых бутылок, ни окурков,
Ни носовых платков из шелка, ни оберток, ни
других
Свидетельств летних вечеринок. Нимфы удалились.
А с ними их дружки, бездельники, сынки
директоров из Сити
Исчезли, не оставив адресов.
У вод Лемана я сидел и плакал...
О Темза милая, пока я песнь пою, смири теченье,
О Темза милая, негромким и недолгим будет пенье.
Когда порыв ударит ледяной,
Ехидный смех и лязг костей услышу за спиной.
В траве чуть слышно крыса прошуршала,
На берег брюхо скользкое втащив,
У вод безжизненного я сидел канала,
Удил за газовым заводом в зимний вечер,
Грустя о том, что брат-король погиб,
А перед ним король, отец мой, умер.
Белеет груда голых тел в низине,
На чердаке сухом скрежещут крысы
По сваленным костям который год.
Порою по весне мотор взревет
И загудит клаксон машины -
То к миссис Портер едет Суини.
Ах, льет лучи луна, блистая,
У миссис Портер дочка молодая,
Они в растворе соды ножки моют в мае.
Et О ces voix d'enfants, chantant dans la coupole!
Грех грех грех
Фьюить фьюить фьюить
Поруганная зверски
Терей
О город-призрак,
Под бурой пеленой тумана в зимний полдень
Купец из Смирны мистер Евгенидис,
Небрит, с карманами, набитыми коринкой,
Все документы наготове: свободная торговля,
Лондон,
Сказал мне на французском просторечье,
Что приглашает в "Кэннон-стрит Отель"
На ленч, затем уик-энд, конечно, в "Метрополе".
В лиловый сумеречный час, когда спина и взгляд
От стула и конторки оторвутся, а человечий
двигатель дрожит
И ждет, как ждет такси, стуча мотором,
Я, Тиресий,
Мятущийся между своих двух жизней, я, слепой
Старик с обвислой женской грудью, вижу,
Как сумеречный час лиловый вновь ведет домой
Из плаванья матроса, и под крышу
Свою вернулась секретарша: разожгла
Плиту, готовит ужин, достает консервы.
А за окном полощется белье,
Трепещет на ветру, рискуя вниз сорваться,
Бельем завален и диван (кровать ее) -
Чулки, бюстгальтер, пара комбинаций.
А я, старик с увядшими сосцами,
Увидел все и предсказал конец:
Сам принимал таких гостей - юнец
Прыщавый - страховой агент, однако
Самоуверен и нахален до предела,
Как будто без него все страховое дело, -
Как брэдфордский миллионер без фрака.
Она устала, ужин завершен,
Он полагает, можно без опаски
Начать игру, ее ласкает он,
Она бесстрастно терпит эти ласки.
Он распалился: вот уж в наступленье
Идут, преграды не встречая, руки,
Он словно рад ее бесстрастью, лени -
Не ропщет самолюбие от скуки.
(А я перестрадал все наперед,
Как будто сам на том диване был,
Ведь у Фиванских я сидел ворот,
В Аиде среди падших я бродил.)
Он снисходительно ее целует
И прочь идет по лестнице впотьмах...
Еще не осознав, что он исчез,
Помедлила у зеркала немного,
Обрывок мысли в мозг ее пролез:
"Теперь все позади - и слава Богу".
Когда красавица, греху поддавшись вдруг,
Одна по комнате потом все ходит -
То прядь взовьет она движеньем рук
Бесчувственных, то граммофон заводит.
"Та музыка подкралась по воде"
Вдоль Стрэнда, вверх по Квин-Виктория стрит,
О город, город, иногда я слышу,
Как сладостно вздыхает мандолина
На Лоуэр Темз-стрит, у пивной,
А там, внутри гудит народ хмельной,
Там рыбаки бездельничают днем,
А Магнус Мартир за стеной
Блистает бело-золотым огнем.
По взбухшей реке
Баржи плывут
Взопрела река
На воде мазут
Попутного ветра
Хлопая ждут
Широкие полотнища
Алых парусов.
Вниз по реке
Бревна плывут
На Гринвич минуя
Остров Псов
Вейа-ла-ла лейа
Вал-ла-ла лейа-ла-ла
Элизабет и Лейстер
От страсти сгорая
Плывут в челноке
Точно морская
Ракушка корма его
Красно-золотая.
Свежий юный ветер
Нагнетая волны
Несет их по реке
Мимо белых башен
Звон колокольный
Вдалеке
Вейа-ла-ла лейа
Вал-ла-ла лейа-ла-ла
"Родил меня Хайбери, совратили
Ричмонд и Хью... Деревья с пыльной листвою.
У Ричмонда чести меня лишили,
Раздвинув колени в узком каноэ".
"В Мургейте ноги мои, возле ног -
Сердце. Он каялся, клялся в любви,
Плакал. А я проглотила упрек -
К чему изливать обиды свои?"
"На Маргейтских песках
Свяжу ничего
С ничем в пустоте.
Обломаны кости на грязных руках.
Мои старики из простых, из тех,
Кто не ждет ничего".
ла ла
Тогда в Карфаген я пришел
сгорая сгорая сгорая
О Боже, Ты вырвешь меня
О Боже, Ты вырвешь
сгорая
IV. Смерть от воды
