Константин Симонов - Жди меня (стихотворения)

Безыменное поле

Опять мы отходим, товарищ,Опять проиграли мы бой,Кровавое солнце позораЗаходит у нас за спиной.

Мы мертвым глаза не закрыли,Придется нам вдовам сказать,Что мы не успели, забылиПоследнюю почесть отдать.

Не в честных солдатских могилах —Лежат они прямо в пыли.Но, мертвых отдав поруганью,Зато мы – живыми пришли!

Не правда ль, мы так и расскажемИх вдовам и их матерям:Мы бросили их на дороге,Зарыть было некогда нам.

Ты, кажется, слушать не можешь?Ты руку занес надо мной...За слов моих страшную горечьПрости мне, товарищ родной,

Прости мне мои оскорбленья,Я с горя тебе их сказал,Я знаю, ты рядом со мноюСто раз свою грудь подставлял.

Я знаю, ты пуль не боялся,И жизнь, что дала тебе мать,Берег ты с мужскою надеждойЕе подороже продать.

Ты, верно, в сорочке родился,Что все еще жив до сих пор,И смерть тебе меньшею мукойКазалась, чем этот позор.

Ты можешь ответить, что мертвыхЗавидуешь сам ты судьбе,Что мертвые сраму не имут, —Нет, имут, скажу я тебе.

Нет, имут. Глухими ночами,Когда мы отходим назад,Восставши из праха, за намиПокойники наши следят.

Солдаты далеких походов,Умершие грудью вперед,Со срамом и яростью слышатПолночные скрипы подвод.

И, вынести срама не в силах,Мне чудится в страшной ночи —Встают мертвецы всей России,Поют мертвецам трубачи.

Беззвучно играют их трубы,Незримы от ног их следы,Словами беззвучной командыИх ротные строят в ряды.

Они не хотят оставатьсяВ забытых могилах своих,Чтоб вражеских пушек колесаК востоку ползли через них.

В бело-зеленых мундирах,Павшие при Петре,Мертвые преображенцыСтроятся молча в каре.

Плачут седые капралы,Протяжно играет рожок,Впервые с Полтавского бояУходят они на восток.

Из-под твердынь Измаила,Не знавший досель ретирад,Понуро уходит последнийСуворовский мертвый солдат.

Гремят барабаны в Карпатах,И трубы над Бугом поют,Сибирские мертвые ротыУ стен Перемышля встают.

И на истлевших постромкахВспять через Неман и ПрутАртиллерийские кониРазбитые пушки везут.

Ты слышишь, товарищ, ты слышишь,Как мертвые следом идут,Ты слышишь: не только потомки,Нас предки за это клянут.

Клянемся ж с тобою, товарищ,Что больше ни шагу назад!Чтоб больше не шли вслед за намиБезмолвные тени солдат.

Чтоб там, где мы стали сегодня, —Пригорки да мелкий лесок,Куриный ручей в пол-аршина,Прибрежный отлогий песок, —

Чтоб этот досель неизвестныйКусок нас родившей землиСтал местом последним, докудаПоследние немцы дошли.

Пусть то безыменное поле,Где нынче пришлось нам стоять,Вдруг станет той самой твердыней,Которую немцам не взять.

Ведь только в Можайском уездеСлыхали названье села,Которое позже РоссияБородином назвала.

1942, июль

В Заволжье

Не плачь! – Все тот же поздний знойВисит над желтыми степями.Все так же беженцы толпойБредут; и дети за плечами...

Не плачь! Покуда мимо насОни идут из Сталинграда,Идут, не подымая глаз, —От этих глаз не жди пощады.

Иди, сочувствием своимУ них не вымогая взгляда.Иди туда, навстречу им —Вот все, что от тебя им надо.

1942

Песня о веселом репортере

Оружием обвешан,Подкравшись по тропе,Неукротим и бешен,Он штурмом взял КП.

Был комиссарский ужинИм съеден до конца.Полковник был разбуженИ побледнел с лица.

Но вышли без задержкиНаутро, как всегда,«Известия», и «Правда»,И «Красная звезда».

О взятии плацдарма,Что только в полдень пал,Он раньше командармаНа полчаса узнал.

Во избежанье спораНапоен был пилот,У генерал-майораБыл угнан самолет.

Но вышли без задержкиНаутро, как всегда,«Известия», и «Правда»,И «Красная звезда».

В блокноте есть три факта,Что потрясут весь свет,Но у Бодо контактаВсю ночь с Москвою нет;

Он, чтобы в путь неблизкийОтправить этот факт,Всю ночь с телеграфисткойНалаживал контакт.

Но вышли без задержкиНаутро, как всегда,«Известия», и «Правда»,И «Красная звезда».

Под Купянском, в июле,В полынь, в степной просторУпал, сраженный пулей,Веселый репортер.

Блокнот и «лейку» другаВ Москву, давясь от слез,Его товарищ с югаРедактору привез.

Но вышли без задержкиНаутро, как всегда,«Известия», и «Правда»,И «Красная звезда».

1942

Корреспондентская застольная

От Москвы до БрестаНет такого места,Где бы не скитались мы в пыли,С «лейкой» и с блокнотом,А то и с пулеметомСквозь огонь и стужу мы прошли.

Без глотка, товарищ,Песню не заваришь,Так давай по маленькой хлебнем!Выпьем за писавших,Выпьем за снимавших,Выпьем за шагавших под огнем.

Есть, чтоб выпить повод —За военный провод,За «У-2», за «эмку», за успех...Как пешком шагали,Как плечом толкали,Как мы поспевали раньше всех.

От ветров и водкиХрипли наши глотки.Но мы скажем тем, кто упрекнет:– С наше покочуйте,С наше поночуйте,С наше повоюйте хоть бы год.

Там, где мы бывали,Нам танков не давали,Репортер погибнет – не беда.Но на «эмке» дранойИ с одним наганомМы первыми въезжали в города.

Помянуть нам впоруМертвых репортеров.Стал могилой Киев им и Крым.Хоть они пороюБыли и герои,Не поставят памятника им.

Так выпьем за победу,За свою газету,А не доживем, мой дорогой,Кто-нибудь услышит,Снимет и напишет,Кто-нибудь помянет нас с тобой.Припев:Жив ты или помер —Главное, чтоб в номерМатериал успел ты передать.И чтоб, между прочим,Был фитиль всем прочим,А на остальное – наплевать!

1943

Сказка о городе Пропойске

Когда от войны мы устанем,От грома, от пушек, от войск,С друзьями мы денег достанемИ выедем в город Пропойск.

Должно быть, название этоНедаром Пропойску дано,Должно быть, и зиму и летоТам пьют беспробудно вино.

Должно быть, в Пропойске по-русскиГрешит до конца человек,И пьет, как в раю, – без закуски,Под дождик, под ветер, под снег.

Мы будем – ни слуху ни духу —Там жить, пока нас не найдут,Когда же по винному духуНас жены отыщут и тут, —

Под нежным влиянием женским,Мы все до конца там допьем,И город Пропойск – ПротрезвенскомНа радость всех жен назовем.

Домой увозимые ими,Над городом милым взлетим,И новое трезвое имя,Качаясь, начертим над ним.

Но буквы небесные тленны,А змий-искуситель – силен!Надеюсь, опять постепенноПропойском окрестится он.

Такое уж русское горе:Как водка на память придет,Так даже Каспийское мореНет-нет и селедкой пахнет.

1944

Старая солдатская

Как служил солдатСлужбу ратную,Службу ратную,Службу труднуюДвадцать лет служилИ еще пять лет, —Генерал-аншефЕму отпуск дал.

Как пришел солдатВо родимый дом —Вся-то грудь в крестах,Сам седой, как лунь.На крыльце стоитМолода жена —Двадцати годовСловно не было.

Ни морщинки нетНа щеках ее,Ни сединки нетВ косах девичьих.Посмотрел солдатНа жену свою,И сказал солдатСлово горькое:

– Видно ты, жена,Хорошо жила.Хорошо жила,Не состарилась! —А в ответ с крыльцаГоворит она,Говорит она,Сама плачет вся:

– Не жена твояЯ законная,А я дочь твоя,Дочь сиротская.А жена твояПятый год лежитВо сырой землеПод березонькой.

Как вошел в избу,Сел за стол солдат,Зелена винаПриказал подать.Пьет всю ночь солдат,По седым усамТо ль вино течет,То ли слезаньки.

1943

Возвращение в город

Когда ты входишь в город свойИ женщины тебя встречают,Над побелевшей головойДетей высоко поднимают;

Пусть даже ты героем был,Но не гордись – ты в день вступленьяНе благодарность заслужилОт них, а только лишь прощенье.

Ты только отдал страшный долг,Который сделал в ту годину,Когда твой отступивший полкИх на год отдал на чужбину.

1943

У огня