Бенедикт Лившиц - Французские лирики Xix и Xx веков
АНРИ де-РЕНЬЕ
ЭПИТАФИЯ
Я умер. Я навек смежил глаза свои.Вчерашний Прокл и ваш насельник, Клазомены,Сегодня — только тень, всего лишь пепел тленный,Без дома, родины, без близких, без семьи.Ужель настал черед испить и мне струиЛетейских вод? Но кровь уж покидает вены.Цветок Ионии, в пятнадцать лет надменныйУзнав расцвет, увял средь вешней колеи.Прощай, мой город! В путь я отправляюсь темный,Из всех своих богатств одной лишь драхмой скромнойЗапасшись, чтоб внести за переправу мзду,Довольный, что и там в сверкающем металлеЯ оттиск лебедя прекрасного найду,Недостающего реке людской печали.
ПЛЕННЫЙ ШАХ
Я — шах, но все мои владенья в этом мире —Листок, где нарисован я.Они, как видите, увы, едва ли ширеНа много, чем ладонь моя.Я, любовавшийся денницей золотоюС террас двухсот моих дворцов,Куда бы я ни шел, влачивший за собоюТолпу угодливых льстецов,Отныне обречен томиться в заточеньи,Замкнут навеки в книжный лист,Где рамкой окружил мое изображеньеИранский миниатюрист.Но не смутит меня, не знающего страхаНи пред судьбой, враждебной мне.Ни пред убийственным бесстрастием Аллаха,Изгнанье в дальней стороне,Пока бумажных стен своей темницы теснойЯ — благородный властелин,И, в мой тюрбан вкраплен, горит звездой чудеснойНа шелке пурпурный рубин;Пока гарцую я на жеребце кауром,И сокол в пестром клобучке,Нахохлившись, застыл в оцепененьи хмуром,Как прежде, на моей руке;Пока кривой кинжал, в тугие вложен ножны,За поясом моим торчит;Пока к индийскому седлу, мой друг надежный,Еще подвешен круглый щит;Пока, видениям доверившись спокойным,Я проезжаю свежий луг,И всходит в небесах над кипарисом стройнымЛуны упавший навзничь лук;Пока, с моим конем коня пуская в ногу,Подруга нежная мояВ ночном безмолвии внимает всю дорогуПечальным трелям соловьяИ, высказать свою любовь не смея прямо,Слегка склоняется ко мне,Строфу Саади иль Омара ХайямаНашептывая в полусне.
АЛЬБЕРТ САМЕН
КОНЕЦ ИМПЕРИИ
В просторном атрии под бюстом триумвираАркадий, завитой, как юный вертопрах,Внимает чтению эфеба из Эпира…Папирус греческий, руки предсмертный взмах —Идиллия меж роз, у вод синей сапфира,Но стих сюсюкает и тлением пропах.Вдыхая лилию, владыка полумираЗастыл с улыбкою в подведенных глазах,К нему с докладами подходят полководцы:Войска бегут… с врагом уже нельзя бороться,Но императора все так же ясен вид.Лишь предок мраморный, чело насупив грозно,Затрепетал в углу, услышав, как трещитКостяк империи зловеще грандиозной.
НОКТЮРН
Ночное празднество в Бергаме. Оттого ли,Что мягким сумраком весь парк заворожен,Цветам мечтается, и в легком ореолеХолодная луна взошла на небосклон.В гондолах медленно подплыв к дворцу Ланцоли,Выходят пары в сад. За мрамором колоннОркестр ведет Люли. При вспышках жирандолейБал открывается, как чародейный сон.Сильфид, порхающих на всем пространстве залы,Высокой пошлостью прельщают мадригалы,И старых сплетниц суд не так уже суров,Когда, напомнивши о временах регентства,Гавотов томное им предстоит блаженствоВ размеренной игре пахучих вееров.
ФРАНСИС ЖАММ
* * *
Зачем влачат волы тяжелый груз телег?Нам грустно видеть их понуренные лбы,Страдальческий их взгляд, исполненный мольбы.Но как же селянин без них промыслит хлеб?Когда у них уже нет сил, ветеринарыДают им снадобья, железом жгут каленым.Потом волы опять, в ярем впрягаясь старый,Волочат борону по полосам взрыхленным.Порой случается, сломает ногу вол:Тогда его ведут на бойню преспокойно,Вола, внимавшего сверчку на ниве знойной,Вола, который весь свой век послушно брелПод окрики крестьян, уставших от труда,На жарком солнце брел, не зная сам, куда.
* * *Послушай, как в саду, где жимолость цветет,Снегирь на персике заливисто поет!Как трель его с водою схожа чистой,В которой воздух преломлен лучистый!Мне грустно до смерти, хотя меняДарили многие любовью, а одна и нынче влюблена.Скончалась первая. Скончалась и вторая.Что сталось с третьей — я не знаю.Однако есть еще одна.Она — как неявная луна.В послеобеденную поруМы с ней пойдем гулять по городу —Быть может, по кварталам богачей,Вдоль вилл и парков, где не счесть затей.Решетки, розы, лавры и воротаСплошь на запоре, словно знают что-то.Ах, будь я тоже богачом,Мы с Амарильей жили б здесь вдвоем.Ее зову я Амарильей. ЭтоЗвучит смешно? Ничуть — в устах поэта.Ты полагаешь, в двадцать восемь летПриятно сознавать, что ты поэт?Имея десять франков в кошельке,Я в страшной нахожусь тоске.Но Амарилье, заключаю я,Нужны не деньги, а любовь моя.
Пусть мне не платят гонорара даже
В «Meркюре», даже в «Эрмитаже» —Что ж? Амарилья кроткая мояУмна и рассудительна, как я.Полсотни франков нам бы надобно всего.Но можно ль все иметь — и сердце сверх того?Да, если б Ротшильд ей сказал: «Идем ко мне…»Она ему ответила бы: «Нет!«Я к платью моему не дам вам прикоснуться:«Ведь у меня есть друг, которого люблю я…»И если б Ротшильд ей сказал: «А как же имя«Того… ну, словом, этого… поэта?»Она б ответила: «Франсисом Жаммом«Его зовут». Но, думаю, бедаБыла бы в том, что Ротшильд о такомПоэте и не слышал никогда.
ЗЕВАКИ
Проделывали опыты зевакиВ коротких панталонах, и шутникМог искрой, высеченною во мраке,Чудовищный баллона вызвать взрыв.Взвивался шар, наряднее театра,И падал в ахающую толпу.Горели братья Монгольфье отвагой,И волновалась Академия наук.
ПОЛЬ ФОР
ФИЛОМЕЛА
Пой в сердце тишины, незримый соловей!Все розы слушают, склоняясь со стеблей.Крыло серебряной луны скользит несмело.Среди недвижных роз тоскует Филомела.Среди недвижных роз, чей аромат сильнейОт невозможности отдать всю душу ей.Как пенье соловья в ночи совсем беззвезднойПохоже на призыв к богам подземной Бездны!Нет — к розам, аромат которых тем сильней,Чем больше этот гимн влечет их в мир теней!Не сердце ль тишины теперь само поет?Куст облетевших роз — дремоты сладкой гнет…Безмолвье, молньями насыщенное бури,Иль безмятежное, как облако в лазури,Всю ночь подчинено тебе лишь одному,Пэан, навеянный луною Филомеле!О, песнь бессмертная! Не птичьи это трели!Ах, волшебства ее нельзя преодолеть.Не из Аида ли исходят эти трели?Но даже вздоха нет у роз, чтоб умереть.И все же, без него что за метаморфозы!Луна присутствует при том, как гибнут розы,Уже на всех кустах они склонили стебли,И вихрь опавших роз проносится, колебляТраву, и без того смятенную твоейБессмертной песнею, незримый соловей!Объятый трепетом, роняет листья сад,Блеснув из облака, луна ушла назад.Продрогнув в мураве пугливой и во мгле,О, лепестки, скорей прислушайтесь к земле.Прислушайтесь: идет гроза из бездн Аида.Сердцебиением вселенной полон сад.Глухой удар. Второй и третий вслед восходят.Другие, звонкие и чистые, восходят.Плененное землей, все ближе сердце. СтукЕго все явственней в траве, примятой ветром.Порхают лепестки. Земля уже разверзлась.И в розах, голубых от лунного сиянья,Богиня вечная, всесильная Кибела,Подъяв чело, тебе внимает, Филомела.
ЖАН МОРЕАС
