Владислав Ходасевич - Тяжёлая лира
«Жив Бог! Умен, а не заумен…»
Жив Бог! Умен, а не заумен,Хожу среди своих стихов,Как непоблажливый игуменСреди смиренных чернецов.Пасу послушливое стадоЯ процветающим жезлом.Ключи таинственного садаЗвенят на поясе моем.Я — чающий и говорящий.Заумно, может быть, поетЛишь ангел, Богу предстоящий, —Да Бога не узревший скотМычит заумно и ревет.А я — не ангел осиянный,Не лютый змий, не глупый бык.Люблю из рода в род мне данныйМой человеческий язык:Его суровую свободу,Его извилистый закон…О, если б мой предсмертный стонОблечь в отчетливую оду!
4 февраля — 13 мая 1923 Saarow«Весенний лепет не разнежит…»
Весенний лепет не разнежитСурово стиснутых стихов.Я полюбил железный скрежетКакофонических миров.
В зиянии разверстых гласныхДышу легко и вольно я.Мне чудится в толпе согласных —Льдин взгроможденных толчея.
Мне мил — из оловянной тучиУдар изломанной стрелы,Люблю певучий и визгучийЛязг электрической пилы.
И в этой жизни мне дорожеВсех гармонических красот —Дрожь, побежавшая по коже,Иль ужаса холодный пот,
Иль сон, где, некогда единый, —Взрываясь, разлетаюсь я,Как грязь, разбрызганная шинойПо чуждым сферам бытия.
24–27 марта 1923 SaarowСлепой
Палкой щупая дорогу,Бродит наугад слепой,Осторожно ставит ногуИ бормочет сам с собой.А на бельмах у слепогоЦелый мир отображен:Дом, лужок, забор, корова,Клочья неба голубого —Всё, чего не видит он.
8 октября 1922, Берлин 10 апреля 1923, Saarow«Вдруг из-за туч озолотило…»
Вдруг из-за туч озолотилоИ столик, и холодный чай.Помедли, зимнее светило,За черный лес не упадай!
Дай посиять в румяном блеске,Прилежным поскрипеть пером.Живет в его проворном трескеВесь вздох о бытии моем.
Трепещущим, колючим токомС раздвоенного острияБежит — и на листе широкомОтображаюсь… нет, не я:
Лишь угловатая кривая,Минутный профиль тех высот,Где, восходя и ниспадая,Мой дух страдает и живет.
19—28 января 1923 SaarowУ моря
1. «Лежу, ленивая амеба…»
Лежу, ленивая амеба,Гляжу, прищуря левый глаз,В эмалированное небо,Как в опрокинувшийся таз.
Всё тот же мир обыкновенный,И утварь бедная всё та ж.Прибой размыленною пенойВзбегает на покатый пляж.
Белеют плоские купальни,Смуглеет женское плечо.Какой огромный умывальник!Как солнце парит горячо!
Над раскаленными песками,И не жива, и не мертва,Торчит колючими пучкамиБелесоватая трава.
А по пескам, жарой измаян,Средь здоровеющих людейНеузнанный проходит КаинС экземою между бровей.
15 августа 1922 Misdroy2. «Сидит в табачных магазинах…»
Сидит в табачных магазинах,Погряз в простом житье-бытьеИ отражается в витринахШирокополым канотье.
Как муха на бумаге липкой,Он в нашем времени дрожитИ даже вежливой улыбкойЛицо нездешнее косит.
Он очень беден, но опрятен,И перед выходом на пляжДля выведенья разных пятенУпотребляет карандаш.
Он всё забыл. Как мул с поклажейСлоняется по нашим дням,Порой просматривает дажеСтолбцы газетных телеграмм,
За кружкой пива созерцает,Как пляшут барышни фокстрот, —И разом вдруг ослабевает,Как сердце в нем захолонет.
О чем? Забыл. Непостижимо,Как можно жить в тоске такой!Он вскакивает. Мимо, мимо,Под ветер, на берег морской!
Колышется его просторныйПиджак — и, подавляя стон,Под европейской ночью чернойЗаламывает руки он.
2 сентября 1922 Берлин3. «Пустился в море с рыбаками…»
Пустился в море с рыбаками.Весь день на палубе лежал,Молчал — и желтыми зубамиМундштук прокуренный кусал.
Качало. Было всё немило:И ветер, и небес простор,Где мачта шаткая чертилаПетлистый, правильный узор.
Под вечер буря налетела.О, как скучал под бурей он,Когда гремело, и свистело,И застилало небосклон!
Увы! он слушал не впервые,Как у изломанных снастейМолились рыбаки Марии,Заступнице, Звезде Морей!
И не впервые, не впервыеОн людям говорил из тьмы:«Мария тут иль не Мария —Не бойтесь, не потонем мы».
Под утро, дымкою повитый,По усмирившимся волнамПоплыл баркас полуразбитыйК родным песчаным берегам.
Встречали женщины толпоюОтцов, мужей и сыновей.Он миновал их стороною,Угрюмой поступью своей
Шел в гору, подставляя спинуСтруям холодного дождя,И на счастливую картинуНе обернулся уходя.
9 декабря 1922—20 марта 1923 Saarow4. «Изломала, одолевает…»
Изломала, одолеваетНестерпимая скука с утра.Чью-то лодку море качает,И кричит на песке детвора.
Примостился в кофейне где-тоИ глядит на двух толстяков.Обсуждающих за газетойРасписание поездов.
Раскаленными брызгами брызжа,Солнце крутится колесом.Он хрипит сквозь зубы: «Уймись же!»И стучит сухим кулаком.
Опрокинул столик железный,Опрокинул пиво свое.Бесполезное — бесполезно:Продолжается бытие.
Он пристал к бездомной собакеИ за ней слонялся весь день,А под вечер в приморском мракеЗатерялся и пес, как тень.
Вот тогда-то и подхватило,Одурманило, понесло,Затуманило, закрутило,Перекинуло, подняло:
Из-под ног земля убегает,Глазам не видать ни зги —Через горы и реки шагаютСемиверстные сапоги.
10 декабря 1922—19 марта 1923 SaarowБерлинское
