Глеб Горбовский - Сижу на нарах (из непечатного)
1956
Бригада
Литого Сталина в шинелипилили ночью, как бревно.А утром, заспанные, ели,не находили в жизни цели,и… грохотало домино!
1963
Поэт из коммуналки
На кухню вызвали поэта!И подбоченились жильцы.Соседка пепельного цветавзяла поэта под уздцы.Затем на спину взгромоздилась,затем — пришпорила бока!Отцы-самцы заходят с тыла,как безысходная тоска.«Вы что же, милый, в туалетене сполоснули унитаз?И на общественном паркете —дежурство ваше — ваша грязь!У вас дебоши каждодневно:поют, стихами говорят!» —жильцы притоптывают гневно,кусить десною норовят.«Па-ает! Рифмач! Наверно, контра?!Небось похабщина? Смотр-ри!»Поэт отрезал руку бодро —свою… Отдал соседке: жри.Оттяпал ногу по коленои протянул отцу-самцу.Затем чугунно-вдохновенносебя ударил по лицу.И голова тугим арбузомупала в мерзкое ведро…Жильцы ушли с набитым пузом.Их богатырское нутроне поглотило только красный,расплавленный комок в груди…О, как прекрасно-безобразномаячит слава впереди!
1957
Моей соседке
Я мою соседку искалечу.Я мою соседку изобью.Я ее в стихах увековечу,чуждую, и все-таки — мою!Я соседку выдерну на кухню,я обрежу ей электросвет.Пусть, непросвещенная, потухнет.Я куплю в «Березке» пистолет.Наведу его на всю квартиру,разнесу филенки и мозги.Я принципиально против мира,я — за бомбу! Не за пироги.…Что насторожились, дураки?
1956
У своей могилы
В. Топорову
Плита чиста. Могила без названья.Два лопуха: в ногах и в головах.Сижу на металлическом диване,как птица или скорбная вдова.
Я знаю, что лежу под этим камнем,что я исчез с лица моей земли,что я лежу с уставшими ногами,что женщины меня не сберегли.
…Удар слезы потряс лопух дремавший.Известно, что я умер молодым.Что я зарыт в поношенной рубашке,голодный и нечесанный, как дым.
По кладбищу слоняются старухи,неслышные, как заспанные мухи.А я лежу, считая от тоски —
слоновые старушечьи шаги.
1959
«А я живу в своем гробу…»
Р. Грачеву
А я живу в своем гробу,табачный дым летит в трубу,окурки по полу снуют,соседи счастие куют.
Их наковальня так звонка,победоносна и груба,что грусть струится, как мука,из трещин моего гроба.
Мой гроб оклеен изнутригазетой «Правда», — о, нора.Держу всеобщее пари,что смерть наступит до утра,
до наковальни, до борьбы,до излияния в клозет…Ласкает каменные лбыповетрие дневных газет.
1960
Вот моя деревня
Пыль, безлюдье. Как обычно.Квохчет радио в дому.На дороге — кака бычья —потому что потому.Клуб. Пристанище культуры.Баба движется с мешком.Здоровенный куль у дуры,в коем — сено с запашком.Дед, рожденный в прошлом веке,дремлет в новом амплуа:на его дубленом векемуха делает а-а.Парень хату молоточкомзаколачивает впрок.Точка, значит. Мало точки:ржавый вешает замок.…Тишина над сельской новью.Я стою — в руке блокнот.Новый стих веретеном вьюбез прикрас и без длиннот.И колышет слабым ветромутро зябкий матерьял —красный флаг над сельсоветом,что изрядно полинял.
1974
«Лучшие люди»
На заборе, не при деле,на осеннем ветеркелюди лучшие висели —от плохих невдалеке.
Фотографии поникли,пробрала их, с ветром, дрожь.И серьезные те ликиполивал осенний дождь.
А в квартирах в это времялюди худшие, в тепле,потребляли чай с вареньем…Словом, жили на земле.
А меж тем и этим братством,сам не свой, стоял поэт…И решал: куда податься?Середины-то ведь нет!
1970
«У меня такая боль безбожная…»
У меня такая боль безбожнаянабухает в жилке — на виске.Погостишь, как гвоздик у сапожника,и сидишь — по шляпку в каблуке!
В нашей дымной, в нашей вздорной комнатеполовицы пляшут под ногой.Заходите, трагики и комики,поделитесь серенькой тоской.
У меня такая жизнь протезная,что и запрокинуться невмочь…А вчера соседку перерезалона две половины: День и Ночь.
1963
«На Колымском тракте — трактир…»
На Колымском тракте — трактир.Пьет проезжий преступный мир.Пролетают с воплем машины,тянут бешеный свой пунктир.А в трактире преют плешины.Вышла девушка на крыльцо —кровью вымазано лицо.
1963
«Какое страшное лицо!..»
Какое страшное лицо!Глаза ночные, без просвета,а губы вылились свинцом…Кому-то будет он отцом?Чье тело будет им согрето?Он молча пьет из кружки пиво.И жмется очередь тоскливо.
1963
«Эта песня, птичка-песня…»
Эта песня, птичка-песняв горле мечется.Над деревней бледный месяцбражкой лечится.
Это сосны, тянут соснышеи медные.Надо мною воздух просто —блажь рассветная.
Скоро утро вспыхнет мудро!Сердцу некогда!Спи, лахудра, — в сердце тундра…Ехать некуда.
Ах, дорога, вниз полога, —крах предчувствую…Вот бы Бога, хоть немного,Хоть бы чуточку.
1961
Из цикла «Прощание с алкоголем»
I
В. Конецкому
За окнами — лежание зимы.Стоят дымы, и мечутся машины.И не добиться радости взаймы.…Белым-белы палатные мужчины.Они, ворча, прощаются с вином.Их точит зло, им выдана обида.А за окном, за розовым окномзарей морозной улица облита.А добрый врач — стерильная душа —внушает нам, довольствуясь гипнозом:«Вино — говно. Эпоха хороша!Великолепна якобы глюкоза.»…Там, за окном, где винный перегар,стоячий дым и меховые бабы, —из-за ларька шагнул на тротуарпоследний мой мучительный декабрь!
II
Износилась нервная система,черепушка лопнула по швам.Я грызу незыблемые стены,бью больных по мягким головам!То — пою затравленные песни,то — пишу прошение в ЦК.Я живу, как солнце в поднебесье,остываньем тронутый слегка.Захочу и вылечу простуду.Захочу и вылечу в окно.Приходила девушка оттуда —из вчера… Заплакала смешно.Я ее погладил по запястью.И… залаял. И захохотал.И зубами, прущими из пасти,душный воздух резал и хватал!
III
Под пологом электропроводовдымит морозно улица ночная.Мы дети ядовитых городов.Мы серый день покорно начинаем.
Мы давим кнопки, валим рычаги.Душа людей танцует и коптится, —как будто в пене вольтовой дугитрепещет окольцованная птица!
Клубок улыбок, висельных гримас,потоки лжи, разряды поцелуев!Рабочий класс. На башне вечный Час!И вечный мат плывет, как аллилуйя!
IV
