Семён Раич - Поэты 1820–1830-х годов. Том 2

338. БОРОДА

Борода ль моя, бородушка!Борода ль моя бобровая!Поседела ты, бородушка,До поры своей, до времени!Поведешь, бывало, гаркнувши,Усом черным, молодецкиим —Красна девица огнем горит,Дочь боярска тает в полыми!Прикушу тебя, косматая,—Басурманин злой с коня летит,Дряблый немец в норы прячется!

Занесло тебя, кудрявую,Да не снегом, да не инеем —Сединой лихой, кручиною!Растрепал тебя, родимую,Да не ветер, да не лютый враг —Растрепал тебя мудреный зверь,Что мудреный зверь — змея-тоскаБорода ль моя, бородушка!Борода ль моя бобровая!

Е. БЕРНЕТ

Биографическая справка

Выступавший в печати под псевдонимом Е. Бернет поэт Алексей Кириллович Жуковский был сыном беспоместного дворянина, закончившего свою служебную карьеру незначительной должностью секретаря губернского суда в Царицыне.

Бернет родился в Пензе 10 сентября 1810 года. Начальное образование он получил в уездном царицынском училище, затем, когда семья осела в Саратове, был определен в местную гимназию, которую посещал в течение 1822–1827 годов. Многим в своем культурном развитии Бернет был обязан матери (урожденной Е. И. Тутчек, происходившей из немецкой фамилии).

К середине 20-х годов относятся первые пробы пера Бернета. В 1827 году, незадолго до официального срока окончания гимназии, он оставляет ее в связи с необходимостью приступить к военной службе, где уже с 1825 года числился фейерверкером. В дальнейшем Бернет служил в конноартиллерийских и конноегерских частях, а еще позже — в гусарах. Участвовал он в турецкой (1828–1829) и польской (1831) кампаниях, после чего несколько лет провел в Польше.

В апреле 1836 года, будучи в чине ротмистра, Бернет выходит в отставку и отправляется в Петербург. В мае следующего года он устроился в департамент государственного казначейства на место секретаря секретной комиссии. Сослуживцем его был поэт В. Г. Бенедиктов. Через него и В. И. Карлгофа Бернет расширяет связи с литературным миром Петербурга. Известно, что он был знаком со своим прославленным однофамильцем — В. А. Жуковским.

В 1837 году Бернет дебютирует в «Современнике» (т. 5) отрывком из поэмы «Елена», озаглавленным «Одиночество». Вслед за тем выходит его сборник «Стихи» и первая часть драматической поэмы «Граф Мец», написанная еще в 1834 году.

Бернет заинтересовал Белинского, который из Москвы запрашивал о нем сведения у И. И. Панаева (в письме к нему от 10 августа 1838 года). На изданную в 1838 году поэму «Елена» критик откликнулся строгой и вместе с тем сочувственной рецензией. По его словам, «сквозь мрак фраз, вычурностей и прозаизма» в этом сочинении «чудится какой-то таинственный свет красоты эстетической». Определив поэму как «смесь чистого золота с грубой рудою»[237], он объяснял ее недостатки незрелостью авторского дарования. Белинский призывал Бернета максимально повысить требовательность к своей работе и не обольщаться похвалами «приятелей-журналистов», намекая прежде всего на О. И. Сенковского, уже успевшего завербовать Бернета в сотрудники своего журнала и напечатать лестный отзыв о «Елене» («Библиотека для чтения», 1838, № 3).

В период с 1837 по 1846 год поэт преимущественно печатался в журнале Сенковского. Здесь были помещены поэмы: «Перля, дочь банкира Мосшиеха» (1837, № 9), «Луиза Лавалльер» (1838, № 4), «Вечный жид» (1839, № 6) — самая интересная и совершенная из них, наконец «Чужая невеста» (1843, № 8).

Нетрудно догадаться о причине, побудившей Бернета отказаться в литературе от своей настоящей фамилии. Выбор же иностранного псевдонима имеет, очевидно, связь с общим характером его художественных устремлений и складом личности. Все поэмы Бернета (кроме самой поздней из них) переносили читателя в обстановку европейского быта, а лирика его, как правило, отличается полной неопределенностью национального колорита. Скудные реалии русской жизни попадаются в ней крайне редко. Использование западноевропейского антуража отвечало целям художественного абстрагирования, хотя была и другая причина: резко обостренный индивидуализм сознания Бернета не находил достаточно широкой опоры в отечественной традиции.

Любовь в произведениях Бернета — это не то емкое чувство, которое излучает свое тепло на окружающих людей и незримым образом воссоединяет романтического поэта с родиной. Оно, напротив, отлучает его от всяких других жизненных интересов и привязанностей. Власть любви над человеком неодолима: он либо жертва ее («Перля, дочь банкира Мосшиеха»), либо губитель чужих сердец («Граф Мец», «Елена»).

В поэме «Елена» герой обрушивает всю силу своей грозовой страсти на кроткое, хрупкое существо и этим убивает его. Нравственное чувство поэта восстает против темного, антигуманистического начала этой страсти. Возникает характерная для Бернета тема возмездия за эгоистическую любовь, отразившаяся также в «Графе Меце» — произведении, где прихотливо переплелись влияния, идущие от Байрона («Дон-Жуан», «Манфред»), Гете («Фауст»), Пушкина («Евгений Онегин») и даже Кюхельбекера («Ижорский»).

Подобная проблематика, замкнутая в своем собственном заколдованном кругу, сообщает тем не менее манере письма Бернета то «драматическое движение», на которое с сочувствием указывал Белинский. Индивидуальность поэтического голоса Бернета улавливается без особого труда. Целый ряд его стихотворений подкупает своеобразным лирическим разбегом: чувство, словно неудержимо катящаяся волна, увлекает весь поток стиховой речи, идущий как бы «на одном дыхании». В лиризме Бернета хорошо прослушивается также настойчивая, властная интонация, иногда звучащая приглушенно, а порой грубовато и резко.

Судьба Бернета была типичной для многих поэтов-романтиков второго-третьего ряда, потерявших своего читателя в середине 40-х годов. Попытку отозваться на новые веяния времени Бернет предпринял в поэме «Чужая невеста», писанной пушкинской октавой и ориентированной на бытописательную традицию. Но никаких серьезных перемен в его творчестве это произведение не обещало.

В 1845 году, в связи с публикацией последней части «Графа Меца» (в альманахе «Метеор»), Белинский разочарованно писал: «Г-н Бернет некогда подавал надежды. Но ему суждено было на всю жизнь остаться тем, чем он обнаружил себя в то время, когда подавал надежды. Теперь, кажется, уже нечего от него надеяться»[238].

С 1846 года имя Бернета как поэта исчезает со страниц прессы. В 1850 году он выступил с двумя повестями: «Черный гость» и «Не судите по наружности» («Отечественные записки», №№ 1 и 7). Все эти годы Бернет по-прежнему служил в департаменте государственного казначейства. Чиновничья карьера его продвигалась туго, и он испытывал стесненность в средствах. Только в 1861 году дела его поправились — Бернет занял пост вице-директора своего департамента.

Последняя попытка поэта возобновить свою литературную деятельность относится к 1859–1862 годам. Около десятка его стихотворений, в том числе и в обличительном духе, появилось на страницах «Искры». В конце 50-х годов были напечатаны роман Бернета «На старый лад» (1859) и несколько повестей. Скончался поэт 8 декабря 1864 года в Петербурге.

239. <ИЗ ПОЭМЫ «ЕЛЕНА»>

НОЧЬ ДЕСЯТАЯ ЕЩЕ СВИДАНИЕ

«Затворница, открой свое окноНа краткое, последнее свиданье!..О, ежели звездам позволено́В темницу лить зловещее блистанье,Прими теперь мой безотрадный взгляд:В нем все огни страстей и мук горят.

О, ежели полночным крикам птицы,Иль реву вод, иль бури грозовойВнимаешь ты в безлюдии темницы, —Открой окно, послушай голос мой.Что грустный мрак и громы небосвода?Что бури вой и шум кипящих рек?Нет, никогда скорбящая природаНе плакала, как плачет человек!..

О, ежели порою с этой башни,Благословя лилейною рукойНесчастливых, собравшихся толпой,Целила ты болезнь тоски всегдашнейИли, слова роняя с высотыНа их сердца, как дождь на луг иссохший,Вновь оживляла травы и цветыВ степи без вод, покинутой, заглохшей, —Небесная! во имя той любви,Которая была нам общим чувством,Несчастного теперь благослови!..Вокруг меня и горестно и пусто!Отвергнутый, я жизни не люблю, —Найду тебя, отрада отнятая,Иль грудь свою об камни раздроблю…Открой окно, услышь меня, святая!..»

Оно раскрылось: при лунеЕлена бледная в окне…Когда, сломив цепей кольцо,Окончив долгий путь разлуки,Мы видим милое лицо,Внимаем радостные звуки,Когда восторги грудь стеснят, —Уста в тот миг не говорят…Напрасно сердце ищет речи:Огонь очей, мгновенный крик —Вот все приветы сладкой встречи,Вот счастья огненный язык!Так было с ним. Весь — исступленье,Он руки поднял к высоте,К печальной, дивной красоте,К своей возлюбленной Елене!..Он к ней хотел наверх лететь,Сожечь горящими устами,Схватить в объятья, умереть…Но руки не были крылами!Потом очнулся бурный ум,Созрел перун во мраке дум —И речи брызнули огнями.

«О, ты опять передо мной,Моя сестра, моя царица!Ты заблистала вновь, денница!Ты рассветал, день голубой!Ты разлилася, нега лета!Ты веешь, вешний ветерок!Цветнеешь, радуга завета!Кипишь, живительный поток!..И вся тепла ты, как моленье,Тверда, как серафимов мочь,Возвышенна, как вдохновенье,Повита в таинства, как ночь!

Так, это ты! твой стан прекрасный,Твое высокое чело!О, не напрасно, не напрасноМеня намеренье вело!Я знал: ты оживишь мне душу,Я жизнь опять тобой спасу;Ты мне на сердце, как на сушу,Прольешь небесную росу!Я долго по страна́м скитался,Водил безумные толпы́, —Один лишь пепел оставался,Где провлеклись мои стопы.Свиреп, отвергнут, раздраженный,Деяний жаждою томим,Носил огонь, меч обнаженный —И жил отчаяньем одним.Предательство повсюду видел,Без чувства кровь людскую лил —И всё губил, всё ненавиделЗа то, что я тебя любил!..

За то одно, за то, Елена,Давно мне опостылел свет,Давно мне общество — геенна,Давно отечества мне нет!Давно луг жизненный бесцветен,Сомненья избраздили лоб,Давно свод неба безответен,Давно ношу я в сердце гроб!..Мы встретились — и ты умелаЗажечь звезду в повсюдной тьме,Любить, надеяться велела —И веровать велела мне.И верил я до той минуты,До страшного разлуки дня,Когда мой рок, гонитель лютый,С тобой всё вырвал у меня…

Дочь кротости, молитвы, света!Не спрашивай о тех путях,По коим бурная кометаТекла в погибельных лучах!Смиренный ангел сожаленья,Дел прошлых не желай узнать,Не приходи на разрушеньеСвятые слезы проливать!..

Я каменел: мольбы и стоныНе внятны деспоту-уму,Когда, отвергнув все законы,Он ринется в хаос и тьму;Когда железные понятьяСвоих страстей, своих забавДает он угнетенным братьямВ неизменяемый устав.Беды́ их мог ли понимать я,Лишенный счастья и любви?Гром славы заглушал проклятья,И возрастал мой лавр в крови!

Но пред безмерною долиной,Идущей прямо в темный ад,Остановясь на миг единый,Задумал я идти назад.Я вспомнил: где-то было местоБлаженства, тишины, добра —И вновь пришел к тебе, невеста,Подруга милая, сестра!

Я не могу скитаться одиноким,В страданьях жить надеждою одной,Дух обольщать наград венцом далекимЯ не могу!.. Увы! я весь земной!Мне грудь нужна, мне надобны объятья,Мне надо сердца верного ответ,Чтоб темные расчеты, предприятьяГрел, освещал души невинной свет.Предчувствую: мой ум и нрав кипучий,Страстей моих и пламень и поток —Губительны, как градовые тучи!Я без любви ужасен и жесток!..Прекрасная! когда мое спасенье,Загробных дней далекая судьбаТебе хоть мысль, хоть каплю опасеньяВливают в грудь — не будь людей раба!Беги со мной! Покинь немые стены,Отринь навек торжественный обряд:Нас бог простит, любовью умиленный,Нас ангелы с небес благословят!Беги со мной! Я тихий кров имеюИ поселян отцов моих… О, будьИм матерью — царицей будь моею!Дай мир забыть и в счастьи утонуть!В семействе их — примером, увещаньемЯ выкуплю прошедшие вражды,Я заплачу страданью — состраданьем,Я кровь отдам — за траты и беды.Беги со мной, беги со мной, черница!Звезда любви к спасенью потечет —И твой восход, желанная денница,Меня с собой до неба увлечет!..

Но посмотри: лазурные селеньяПокрылися румянцами зари,Я весь дрожу от нетерпенья, —О, говори, ответствуй, говори!..»

В наряде пышном и зеленом,Под теплым, светлым небосклоном,Ветрам противится сирень —И каждый листик в летний деньРоняет с ропотом и стоном.Когда же вьюга набежитИ хлад до корня обнажитВесны любимое растенье,Утратив жизнь, оледенев,Безгласно тяжкий божий гневНесет оно, симво́л терпенья.

Подобно деревцу зимой,В печали хладной и немой,Душа убитая не ропщет!Пускай беда ведет беду,Пускай ее презренье топчет,Молчание зовет враждуИ червь страстей догробных точит, —Есть чувство в ней, но жалоб нет!..

Был тих затворницы ответ:«Господь и мать моя не хочет —Я умираю и нейду!..»

Но искра с божьего кадила,Дым благовоний воскурив,Зачем себя не угасилаИ пала в порох? — Страшен взрыв!..

«Нейдешь, нейдешь?.. Внемли же мне, природа!Я разрываю с обществом союз!Восстань, моя ужасная свобода,Проснись, мой дух! Нет больше в мире уз!Безумной злобою народы закипите,Мне все равны, все чужды, далеки;С огнем, с мечом, с отравою бегите, —Я поведу свирепые полки,Я лютость дам невиданную строю!Давно велик я общим грабежом,Что здесь зовут неправедной войною,Но я грабеж стократ теперь удвою,Я жен убью, детей осирочу,Пройду косой, заразой пролечу,Улыбкою слезу не удостою,В ответ на плач — как зверь захохочу…

И пусть тогда распуганное стадоБлеянием сулит мне казни ада!Пускай и ты, холодная душа,На четках страсть и чувство расчисляя,Вниманием меня увеселяя,Убогою любовию смеша,Вновь повторишь, что средь безумных игрНесытый я и кровожадный тигр.Да, тигр я, тигр! О, если б ты, гробница,Ты, жесткая могильная плита,Ты, мумия под знаменьем креста,Любила так, как дикая тигрица!Тогда бы ты умела понимать,Как сладостно двум вместе умирать!Тогда бы ты наш жребий не делила,Не думала одну себя спасать —И не нашлась бы в пылком сердце силаХолодностью природу ужасать!..

Как ты хранишь, так я сдержу обеты:Вот завтра же в селениях огниНачнут ходить — сначала как кометы,Потом наверх поднимутся ониФонтанами гремящих извержений!И вдруг собой полнеба охватив,Пошлют тебе нарядный свой отлив!И будет свод багровый — отраженьеЛица земли, затем что кровь и кровьПольет ее! За чувство, за любовь,За глупое доверье, униженье!..

Под градом стрел, под жатвою мечейПроснутся эти мраморные люди!Постыдный страх им заколышет груди,И будет дик и мутен блеск очей!И вот толпа, как бурная волна,И ярости и робости полна,Вокруг себя свирепо взоры бросит,Рыканием и женским плачем спросит:„Где нашего несчастия вина?“Я приведу их к башне сей забвенной,Я покажу им на тебя, Елена,И праведно отвечу: „Вот она!“

А ты гляди, а ты не ужасайся,Учи терпеть, притворствуй и спасайся,Предсказывай о дальних лучших днях!Они, как я, в тот час тебе поверят,Когда увидят смерть на знаменах,Когда могилу темную измерят!

Народ тебя узнает и поймет,Прельщенья цвет, красивый смерти плод!И все твои возлюбленные братьяПошлют тебе и камни и проклятья,И бросятся убить, но я не дам,Не сделаю конца твоим бедам, —Нет, существуй! Гляди и наслаждайся,В благих трудах спасенья подвизайсяИ внемли звуку неисцельных мук —Он будет долгий, бесконечный звук!Затем что я, подобный степи врану,Терзать людей дотоле не устануИ воплями покой твой возмущать,—Пока ты в силах ложью обольщать,Пока ты видишь, разумеешь, слышишь,Пока живешь, мечтаешь, плачешь, дышишь».

«Возьми ж меня!» — раздался крик —И что-то с башни в этот миг,Одеждой свиснув, как крылами,Мелькнуло пред его глазамиИ, как подстреленный орел,Упало на гранитный пол…Тяжелый стук!.. Но после стукаНи вздоха, ни мольбы, ни звука!..По членам пробежала дрожь;Тот страшный звук, как острый нож,Прорезал сердце — в сердце сломан,Ум оглушил, как божий гром!..Он к месту ужасом прикован,Глядит наверх, глядит кругом —И помутились думы, чувства…На башне, у окна, — всё пусто:Там только лампы бледный свет…Елена — здесь, Елены — нет!..

Да, нет ее!.. Рыдай, злодей,Рыдай напрасными слезами!Ты, свирепейший из людей,Чудовище под небесами!Ты, мрачный дух, звезду затмилВысокую между звездами,Сожег цвет лучший меж цветами,Ты херувима умертвил!..О, никогда еще душаТак бескорыстно не любила!За что ж, безумием дыша,Земная страсть ее убила?Хотел ты, изверг, обниматьПростого, чистого младенца;Тебе ль ценить величье сердца,Тебе ль святое понимать!..

Терзайся, сетуй и зови,Зови и воплем и мольбоюВ невинно пролитой кровиЛежащую перед тобою!Увы, твой недоступен гласДля той, которая не дышит —И ныне в первый, первый разПокорный слух тебя не слышит!Одел чело багровый цвет —Оно не розами обвито!На нем ужасной смерти след,Оно растерзано, разбито!..Рука хладна и тяжела,Она тебя ласкала, лютый!Грудь бездыханная жилаТобой до страшной сей минуты!..

Тебе здесь места нет теперь,Окровавленный, дикий зверь!Беги из стороны родимой,Скитайся грустным прошлецом,Как Каин, господом гонимый!Не будь ни братом, ни отцом,Не знай отрады и удачи!Пускай тебя покинет сон,Пускай слезы не выжмешь в плаче,Не вынудишь из груди стон!Пускай ни общество, ни времяТвоих забот не уведет,Пускай всегда тебя гнететНевыносимой скорби бремя!Стань жизнь твоя как ночь и мгла,Как призраки, виденья, грезы —И не найди себе угла,Где лить отвергнутые слезы!..

340. ПРИЗРАК