Эдуард Асадов - Полное собрание стихотворений в одном томе (сборник)
Ответ читателям
Живу для людей и пишу для людей,Все время куда-то спешу и еду,Ведь каждая встреча – это победаВ душах людских и судьбе моей.
Читаю стихи, как себя сжигаю,На тысячи тысяч дробясь огней.Записки, записки… И я отвечаюНа ворох вопросов моих друзей.
Вопросы о жизни, о мыслях, о планахИ: «Кто ваши недруги и друзья?»О ратных дорогах, трудных и славных,И: «Почему ни явно, ни тайноНигде Ваших книг раздобыть нельзя?»
Вопрос о дедукции и телепатии,«Нужны ль современным стихам соловьи?»«Ваше любимейшее занятие?»,И вдруг вот такой, от студентов МАИ:
«Наш дорогой Эдуард Асадов!Мы знаем, Вы против фанфар и парадов,И все же считаем неверным, что ВасОбходят едва ли не всякий разВ различных званиях и наградах…
Не стоит скрывать, но ведь так бывает,Что многих, кому эти званья дают,Никто ведь не знает и не читает,А Вас в народе не только знают,Но чаще как близкого друга чтут».
Стою в скрещении тысяч глазИ словно бы сердцем сердец касаюсь,Молчу и на пыл возбужденных фразДушой признательно улыбаюсь.
Затих зал Чайковского, люди ждут.И пусть разговор не для шумной встречи,Но если вопрос этот там и тутМне в каждом городе задают.
То я в двух словах на него отвечу:– Мои замечательные друзья!Конечно, все звания и награды –Прекрасная вещь! Отрицать нельзя,Но я признаюсь вам, не тая,Что мне их не так-то уж, в общем, надо…
В мире, где столько страстей и желаний,У многих коллег моих по перуЗначительно больше наград и званий.И я, улыбаясь, скажу заране:Спокойно все это переживу.
В святилищах муз, полагаю я,Возможно ведь разное руководство,Встречаются зависть и благородство,Бывают и недруги, и друзья.
И кто-нибудь, где-нибудь, может быть,Какие-то списки там составляет,Кого-то включает иль не включает,Да шут с ним! Я буду спокойно жить!Меня это даже не занимает.
Ведь цель моя – это живым стихомСражаться, пока мое сердце бьется,С предательством, ложью, со всяким злом,За совесть и счастье людей бороться.
В награду же выпало мне за труд,Без всякого громкого утвержденья,Сияние глаз, улыбок салютИ миллионных сердец биенье.
И, пусть без регалий большого званья,Я, может, счастливее всех стократ,Ибо читательское признанье,А если точней, то народа признанье –Самая высшая из наград!
1984 г.Вечер в Ереване
Осенний вечер спит в листве платана,Огни реклам мигают на бегу,А я в концертном зале ЕреванаВ каком-то жарком, радостном туманеКидаю душу – за строкой строку.
И как же сердцу моему не биться,Когда, вдохнув как бы ветра веков,Я нынче здесь, в заоблачной столицеАрмении – земли моих отцов.
А во втором ряду, я это знаю,Сидит в своей красивой сединеВоспетая поэтом Шаганэ,Та самая… реальная… живая…
И тут сегодня в зареве огнейВдруг все смешалось: даты, дали, сроки…И я решаюсь: я читаю строки,О нем стихи читаю и о ней.
Я написал их двум красивым людямЗа всплеск души, за песню, за порывИ, ей сейчас все это посвятив,Волнуюсь и не знаю, что и будет?!
В битком набитом зале тишина.Лишь чуть звенит за окнами цикада.И вот – обвал! Гудящая волна!И вот огнем душа опалена,И вот уж больше ничего не надо!
Да, всюду, всюду чтут учителей!Но тут еще иные счет и мера.И вот букет, размером с клумбу сквера,Под шум и грохот я вручаю ей!
А ей, наверно, видится сейчасБатумский берег, чаек трепетанье,Знакомый профиль в предвечерний часСинь моря с васильковой синью глаз,Последнее далекое свиданье.
Вот он стоит, простой, русоволосый,К тугому ветру обернув лицо.И вдруг, на палец накрутивши косу,Смеется: «Обручальное кольцо!»
Сказал: «Вернусь!» Но рощи облетели,Грустил над морем черноокий взгляд.Стихи, что красоту ее воспели,К ней стаей птиц весною прилетели,Но их хозяин не пришел назад.
Нет, тут не хворь и не души остуда.И ничего бы он не позабыл!Да вот ушел в такой предел, откудаЕще никто назад не приходил…
Шумит в концертном зале ЕреванаПрибой улыбок, возгласов и фраз.И, может быть, из дальнего туманаОн как живой ей видится сейчас…
Что каждый штрих ей говорит и значит?Грохочет зал, в стекле дробится свет.А женщина стоит и тихо плачет,Прижав к лицу пылающий букет…
И в этот миг, как дорогому другу,Не зная сам, впопад иль невпопад,Я за него, за вечную разлукуЕго губами ей целую руку –«За все, в чем был и не был виноват»…
Два аиста
Пускай ничей их не видит взгляд,Но, как на вершине горной,На крыше моей день и ночь стоятДва аиста: белый и черный.
Когда загорюсь я, когда кругомСмеется иль жарит громом,Белый аист, взмахнув крылом,Как парус, косым накренясь углом,Чертит круги над домом.
И все тут до перышка – это я:Победы и пораженья.Стихи мои – боль и любовь моя,Радости и волненья.
Когда же в тоске, как гренландский лед,Сердце скует и душит,Черный аист слегка вздохнет,Черный аист крылом качнетИ долго над домом кружит.
Ну что ж, это тоже, пожалуй, я:Обманутых чувств миражи,Чьи-то измены, беда моя,Полночь, чернее сажи…
А разлетится беда, как пыль,Схлынет тоски удушье,И тут подкрадется полнейший штиль –Серое равнодушье.
Тогда на верху, затуманя взглядИ крылья сложив покорно,Понуро нахохлятся, будто спят,Два аиста – белый и черный.
Но если хозяин – всегда боец,Он снова пойдет на кручи,И вновь, как грядущих побед гонец,Белый рванется к тучам.
Вот так, то один, то другой взлетит.А дело уже скоро к ночи…Хозяин не очень себя щадит.И сердце – чем жарче оно стучит,Тем время его короче.
И будет когда-то число одно,Когда, невидимый глазу,Черный вдруг глянет темным-темно,Медленно спустится на окноИ клюнет в стекло три раза.
Перо покатится на паркет,Лампа мигнет тревогой,И все. И хозяина больше нет!Ушел он за черною птицей вследПоследней своей дорогой.
Ушел в неразгаданные края,Чтоб больше не возвращаться…И все-таки верю: второе я –Песни мои и любовь мояЛюдям еще сгодятся.
И долго еще, отрицая смерть,Книжек моих страницы,Чтоб верить, чтоб в жизни светло гореть,Будут вам дружески шелестетьКрыльями белой птицы…
1972 г.Вечер в больнице
Лидии Ивановне Асадовой
Бесшумной черною птицейКружится ночь за окном.Что же тебе не спится?О чем ты молчишь? О чем?
Сонная тишь в палате,В кране вода уснула.Пестренький твой халатикДремлет на спинке стула.
Руки, такие знакомые,Такие, что хоть кричи! –Нынче, почти невесомые,Гладят меня в ночи.
Касаюсь тебя, чуть дыша.О господи, как похудела!Уже не осталось тела,Осталась одна душа.
А ты еще улыбаешьсяИ в страхе, чтоб я не грустил,Меня же ободрить стараешься,Шепчешь, что поправляешьсяИ чувствуешь массу сил.
А я-то ведь знаю, знаю,Сколько тут ни хитри,Что боль, эта гидра злая,Грызет тебя изнутри.
Гоню твою боль, зак линаюИ каждый твой вздох ловлю.Мама моя святая,Прекрасная, золотая,Я жутко тебя люблю!
Дай потеплей укроюКрошечную мою,Поглажу тебя, успокоюИ песню тебе спою.
Вот так же, как чуть устало,При южной огромной лунеВ детстве моем, бывало,Ты пела когда-то мне…
Пусть трижды болезнь упряма,Мы выдержим этот бой.Спи, моя добрая мама,Я здесь, я всегда с тобой.
Как в мае все распускаетсяИ зреет завязь в цветах,Так жизнь твоя продолжаетсяВ прекрасных твоих делах.
И будут смеяться дети,И будет гореть звезда,И будешь ты жить на светеИ радостно, и всегда!
1984 г.Ошибка
К нему приезжали три очень солидных врача.Одна все твердила о грыже и хирургии.Другой, молоточком по телу стуча,Рецепт прописал и, прощаясь, промолвил ворчаО том, что тут явно запущена пневмония.
А третий нашел, что банальнейший грипп у него,Что вирус есть вирус. Все просто и все повседневно.Плечо же болит вероятней всего оттого,Что чистил машину и гвозди вколачивал в стену.
И только четвертый, мальчишка, почти практикант,На пятые сутки со «Скорой» примчавшийся в полночь,Мгновенно поставил диагноз: обширный инфаркт.Внесли кардиограф. Все точно: обширный инфаркт.Уколы, подушки… Да поздно нагрянула помощь.
На пятые сутки диагноз… И вот его нет!А если бы раньше? А если б все вовремя ведать?А было ему только сорок каких-нибудь лет,И сколько бы смог он еще и увидеть, и сделать!
Ошибка в диагнозе? Как? Отчего? Почему?!В ответ я предвижу смущенье, с обидой улыбки:– Но врач – человек! Так неужто, простите, емуНельзя совершить, как и всякому в мире, ошибки?!
Не надо, друзья. Ну к чему тут риторика фраз?Ведь, честное слово, недобрая это дорога!Минер ошибается в жизни один только раз,А сколько же врач? Или все тут уж проще намного?!
Причины? Да будь их хоть сотни мудреных мудрей,И все же решенье тут очень, наверно, простое:Минер за ошибку расплатится жизнью своей,А врач, ошибаясь, расплатится жизнью чужою.
Ошибка – конец. Вновь ошибка, и снова – конец!А в мире ведь их миллионы с судьбою плачевной,Да что миллионы, мой смелый, мой юный отец,Народный учитель, лихой комиссар и боец,Когда-то погиб от такой вот «ошибки» врачебной.
Не видишь решенья? Возьми и признайся: – Не знаю! –Талмуды достань иль с другими вопрос обсуди.Не зря ж в Гиппократовой клятве есть фраза такая:«Берясь за леченье, не сделай беды. Не вреди!»
Бывает неважной швея или слабым рабочий,Обидно, конечно, да ладно же, все нипочем,Но врач, он не вправе быть слабым иль так, между прочим,Но врач, он обязан быть только хорошим врачом!
Да, доктор не бог. Тут иного не может быть мненья.И смерть не отменишь. И годы не сдвинутся вспять.Но делать ошибки в диагнозах или леченье –Вот этих вещей нам нельзя ни терпеть, ни прощать!
И пусть повторить мне хотя бы стократно придется:Ошибся лекальщик – и тут хоть брани его век,Но в ящик летит заготовка. А врач ошибется,То «в ящик сыграет», простите, уже человек!
Как быть? А вот так: нам не нужно бумаг и подножьяПорой для престижа. Тут главное – ум и сердца.Учить надо тех, в ком действительно искорка божья,Кто трудится страстно и будет гореть до конца!
Чтоб к звездам открытий взмыть крыльям, бесстрашно звенящим,Пускай без статистик и шумных парадных речейДипломы вручаются только врачам настоящимИ в жизнь выпускают одних прирожденных врачей.
Чтоб людям при хворях уверенно жить и лечиться,Ищите, ребята, смелее к наукам ключи.У нас же воистину есть у кого поучиться,Ведь рядом же часто первейшие в мире врачи.
Идите же дальше! Сражайтесь упрямо и гибко.Пусть счастьем здоровья от вашего светит труда!Да здравствует жизнь! А слова «роковая ошибка»Пусть будут забыты уверенно и навсегда!
Когда друзья становятся начальством
