Осенний разговор - Сергей Эмильевич Таск

Влияние безоговорочно,

ведь не начать ни посевной,

ни косовицы, ни уборочной,

не выпив прежде по одной.

Чем как не пьянками разносными

всё держится: и урожай,

и наша жизнь, и зимы с вёснами,

и коммунизм, и вечный рай?

Диалог

– Не люблю я тебя…

– И я без тебя не могу.

– …совсем…

– Правда?.. я тоже.

– Все фальшь, обман…

– Все хорошо, милый.

– Так дальше продолжаться не может…

– Да-да, надо чаще видеться!

– Меня раздражает твоя походка, то, как ты одеваешься,

красишься…

– Ты устал, тебе надо поменьше работать…

– …твои интонации…

– …не обращать внимания на разные мелочи…

– Замолчи!

– Вот видишь, запачкал пиджак… Ну ничего, отстираю.

– Ты ведь тоже устала… посмотри на себя…

– Какие у тебя чудесные глаза!

– Может, не будем эту неделю встречаться?

– Ну конечно, милый… ну конечно… Завтра… там же…

Рыбалка

На Семеново подворье,

как условились, к шести

я пришел – а дальше к морю

нам уж было по пути.

Дед Семен – мужик что надо,

Есть в нем сила и сейчас,

только малость глуховатый

и кривой на правый глаз.

Хлеб, приманку, якорь, снасти

в лодку бросив, в кожуха

влезли. Дед сказал на счастье:

«Ну, пора. Ловись уха».

И на весла я налегши,

только слышал – хлюп да хлюп,

а Семен: «Да ты полегше

и на пуп тяни, на пуп…»

лодка быстро шла, и деда

пару раз волной обдав,

через полчаса я где-то

осознал, что дед был прав.

Тут как раз шабаш – стоянка,

посидеть бы по-людски,

но уже на дне приманка,

и наживлены крючки.

Тишь да гладь,

рябит от блеска,

припекает – красота!

И натянутая леска

тонко трется о борта.

…Час прошел. Другой проходит.

Я от солнца уж ослеп.

А «уха» крючки обходит

и обгладывает хлеб.

Дед, не тратя лишних корок

и, пожалуй, лишних слов,

подсекает красноперок

и в садок кладет улов.

Сыпанул еще приманку,

выдал крепкий анекдот,

помочился наспех в банку,

глядь – уже опять клюет!

Ах ты, думаю, зараза,

рыб моих с крючков снимать…

Чтоб на оба, одноглазый,

окривел ты, твою мать!

…Пять часов болтались в лодке,

а когда пошел шестой,

«Пересохло, – слышу, – в глотке».

Якорь выбрали. Домой!

Вот и берег. Вмиг управясь

с дедовым хозяйством, я

так был суше рад, что зависть

не тревожила меня.

А когда прощались, глухо

буркнул дед, крутя махру:

«Жду в обед. Моя старуха

варит славную уху».

Свидание в городе

Под выхлопной трубой

мы встретились с тобой.

Как ароматно плавилась резина!

И от любви, мой друг,

я задохнулся вдруг…

А впрочем, может быть, что от бензина.

«Осенний разговор…»

Осенний разговор:

грибы, варенье…

Богинь суровых Ор

благоволенье.

Еще глядит тайком

на вереск лето

оранжевым глазком

из бересклета,

но сахаром ранет

пересыпают,

и мух в помине нет —

пересыпают.

Не платья ль, подожди,

вы там надели?

Ох, зарядят дожди

на две недели!

С природы слой румян

сойдет в два пальца;

я сяду за роман,

а ты – за пяльцы.

Во всем царит давно

притворство. Словом,

одно нам и дано —

жонглерство словом.

Искусство сопереживания

Я в мир литературы не входил,

скорее вышел из литературы:

я чем-то на кого-то походил,

знал как свои чужие партитуры.

В Онегине себя я узнавал,

горел с Иваном в пламени бесовском,

захлестывал меня девятый вал,

еще не сотворенный Айвазовским.

Я отдал шестьдесят шестой сонет,

княжну топил с моей подсказки Стенька.

Я дважды изобрел велосипед

и открывал Америку частенько.

Мне подошли Толстого сапоги б,

своим считаю лабиринт Дедалов.

Не то я сам в Качалове погиб,

не то во мне, увы, погиб Качалов.

О, как до дня желанного дожить

(минуты мне покажутся веками),

чтоб мог я Дездемону задушить

натруженными этими руками!

Меня, как Блока, мучила тоска

и, как Печорина, снедала скука,

с Олешей я писал «Три толстяка»,

а нынче даже съеден. Вместо Кука.

Басня

Однажды лебедь раком щуку…

в тенистой заводи пруда.

Металась щука, но – ни звука!

Бурлила, пенилась вода.

Июль на выдохе. Парило.

Дымился на полях навоз.

Мужик косил траву вполсилы.

На бережку стоял уныло

покинутый возницей воз.

Ночь коротка. И снова брезжит

парной, как молоко, рассвет.

Чу! Слышится зубовный скрежет,

плеск крыльев и любовный бред.

Вконец заезженная птицей,

чуть дышит щука, ткнувшись в плес.

Кричит петух. Встает станица.

Стада к пруду идут напиться.

Все так же неподвижен воз.

А там задуло, закружило —

октябрь откуда ни возьмись.

Парком клубится воздух стылый,

и дым перстом уходит ввысь.

…Во время родов сдохла щука.

Подался лебедь во Вьетнам.

В станице после жатвы скука.

А воз… Куда он делся? ну-ка,

взгляни… А воз и ныне там.

Несколько тезисов