Свобода - Олег Гальченко
Это значит, что май наступил в самом деле
всем прогнозам назло, хоть от дома вдали
нам на флейтах своих долго ныли метели
об исходе другом — чуть с ума не свели.
Это значит, что нас не напрасно когда-то
проклинали враги и спасали врачи.
Коль надежда всегда с безысходностью рядом,
кто тебе мы, земля? Ты ответь, не молчи!..
2006–2011 гг.
ПОЛНОЛУННАЯ СОНАТА
Полнолуние, по слухам
нынче ночь посеребрит.
Ну, а я — ни сном, ни духом,
всеми проклят и забыт.
Не добит — и то отрада!
Ветры — с пятой стороны…
Никуда спешить не надо.
Всё сегодня — до Луны!
Не отбрасывая тени,
зависаю над столом.
В царстве злобных привидений
мне не в лом — и им не в лом.
Забирается прохлада
в запотевшие очки.
Ничего уже не надо,
никого … или почти.
Вот бы утром от кошмара
в том году очнуться вдруг,
где простое счастье — даром
для меня и всех вокруг!
Счастье то имело имя
и умело говорить,
над заботами земными
помогало воспарить…
Дело — дрянь? Не в дряни дело!
Изменились времена.
На карниз шагайте смело
все, кого зовёт луна!
Не великая утрата -
жизнь, которой не дано.
Ничего уже не надо.
Всё при мне давным-давно!
Май 2010 г.
ЖЕСТОКИЙ МУЗЫКАНТ
Наступи своей песне на горло,
музыкант, я прошу, не играй.
В этом воздухе душно-прогорклом
ты поёшь про потерянный рай.
Но поёшь про него неумело,
ошалев от неясной тоски.
Лучше брось это чёрное дело,
не бери моё сердце в тиски.
Мы добра от добра не искали,
до сурового были просты,
полю брани друзей отдавали,
за собою сжигали мосты.
Нас пьянила романтика боя,
но обратно в неё не зови.
В лабиринтах чужого покоя
ариаднину нить оборви.
Музыкант, мой товарищ по плену,
сам в себе — как иголка в стогу.
Грех роптать нам в грязи по колено.
Мы с тобой — на одном берегу.
Мы — от стаи отставшие птицы.
Не для нас будет наша весна.
Будет вечно нам
музыка сниться,
и напьётся слезами луна.
Сквозь туманную муть расстояний,
через муть уходящих времён
долетают стихи расставаний –
колокольный малиновый звон.
Я ловлю эти горькие ливни
на ветру, на лету…
Боже мой!
Знал ли он, этот лабух наивный,
что творил целый вечер со мной?
1989 г.
ДЕКАДЕНТСКИЙ РОМАНС
Всё бело — и былое, и думы.
В череде зимних медленных дней
заплутали себе на беду мы,
чтобы стать и мудрей, и сильней.
Но от мудрости столько печали –
легче дурнем уйти в мир иной!
Видно, чем-то меня отличает
та, которой нет рядом со мной.
Всё равно, вдалеке ли от дома
в честной битве за Родину лечь,
или выбиться в мэры Содома
для того, чтобы город поджечь.
Всё равно, чья рука намечала
этот путь невесёлый земной –
лишь бы только недолго скучала
та, которой нет рядом со мной.
С кем бы долгие творчества муки
ни мечтали бы мы разделить,
остаётся вершиной науки
на компьютере кнопка «Delete».
И пока в этой комнате пусто –
там, за левым плечом, за спиной,
буду славить я чистые чувства
той, которой нет рядом со мной!..
2013 г.
* * *
Недоброй памяти
ХХ столетия.
Открывали глаза на холодной заре,
затевали дела без конца и начала.
(А удобства все были у них
во дворе,
где фонарь над помойкой
горел вполнакала…)
Завещали потомкам свои имена,
удобряли планету с крутым
постоянством.
Человек человеку — глухая стена,
Человек человеку — пустое
пространство.
А на братских могилах
росли города,
чтобы вновь утонуть
во вселенском пожаре.
Если правда одна –
то одна и беда.
Как делить её будут
наивные твари?
Всё, что в жизни умели –
стрелять да колоть,
да молиться на хлёсткое
слово приказа…
Человек человеку –
дырявая плоть,
человек человеку –
горелое мясо.
Что со мной будет завтра –
не мне выбирать.
Здесь пожнёшь только боль,
сея чистую веру.
Я не свят. И толпа –
не небесная рать.
От великих идей тянет
гнилью и серой.
Кто услышит меня?
Кто, спасенье суля,
в чёрный час к изголовью
склонится сурово?
Человек человеку — сырая земля,
человек человеку –
последнее слово…
1995–2001 гг.
* * *
У холодной батареи
я стою и морду брею.
Мне бы стать чуть-чуть добрее –
только не с утра.
Полыхает алым осень,
листья рвёт и травы косит,
и колотят капли оземь
нынче как вчера.
Холода пришли внезапно.
Невозможно предсказать нам,
что за время года завтра
в двери постучит.
И, взирая на красоты
засыпающей природы,
снова насморком народы
давятся навзрыд.
Поберечь бы людям нервы!
Нынче в Африке, наверно,
от жары размокли негры –
вдалеке от бед,
хоть не сеют и не пашут,
без штанов под пальмой пляшут,
и долги прощает даже
добрый Старый Свет.
Но попробуй, обнаружь-ка,
в ком из них родился Пушкин.
Им такой сосед не нужен!
Заживо сожрут,
а потом закусят нимбом.
Шестикрылый Серафим бы,
гордо рея, словно вымпел,
не вспугнёт паскуд.
А у нас на нервной почве
кто б чего ни напророчил-
не одарят, не замочат.
Бедный и больной,
но живёт пророк беспечно.
Без штанов — оно, конечно,
много ближе к темам вечным
и к земле родной.
День тяжёлый — понедельник
для других. А я — бездельник.
В мире много дел и денег
не про нашу честь.
Осень. Крыши едут юзом,
расправляют крылья музы…
Я торчу, как член Союза
всем, что только есть!
2005 г.
* * *
По тротуару ветер гнал газету,
все выпуклости жадно мял при этом,
насвистывал развязно, озорно.
И по весенней слякоти и грязи
приплясывали в гибельном экстазе
столбцы, неактуальные давно.
Как штемпель, след размашистой подошвы
темнел на анекдоте старом, пошлом,
когда-то проходившем на "ура",
а на портрете нового мессии,
пророка и спасителя России
ехидно в небо щерилась дыра.
Вновь выборы окончены. Вновь — горы
словесного бесформенного сора:
народа глас, писак продажный труд…
Вновь скорый суд истории, который
свои не оглашает приговоры,
велит покорно лопать, что дадут…
2002 г.
* * *
Быть поэтом на Руси неудобно.
Здесь и климат неудачно подобран
так, что зябко на ветру чувствам добрым,
