Омская зима - Владимир Мефодьевич Башунов
вся своя воя прикрыты…
И взглянул на солнце Игорь-князь,
и десница князя задрожала:
тьма,
полки прикрывшая, клубясь,
по земле,
по травам побежала.
И открылись,
как с холма — чужбина,
звезды в небе среди бела дня.
Вздрогнул конь. И, осадив коня,
князь воскликнул:
— Братья и дружина!
Лучше нам убитыми лежать,
чем в полоне под камчой дрожать!
Пусть летит по утренней росе
верный конь,
чтобы однажды с кручи
пред тобой предстал во всей красе
синий Дон
в движении могучем.
Эта страсть,
как огненный клубок,
жгла,
томила до святого стона.
Путь широк.
Дон истинно глубок.
Синева таинственно бездонна.
И презрел знаменье Игорь-князь,
под знамена первым становясь.
— С вами, братья-русичи,
клянусь:
на скаку
копье сломить за Русь,
с вами, братья,
в поле незнакомом
за родную землю —
не за страх —
либо Дону изопьем шеломом,
либо прахом
ляжем на холмах!
* * *
Свиристит береста на березах,
на осинах щелкает кора:
вот они —
крещенские морозы,
вот они —
вселенские ветра!
Равные и небо, и равнина.
Разбрелись,
как мамонты, стога
Накалилась на ветру калина
и давно осыпалась
в снега.
Стынет в роще
иней ломко-синий,
льдистых веток слышен перезвяк.
Обожгло
морозами
осинник.
Просквозило
ветром
березняк.
ПОДСОЛНУХИ БАБУШКИ ВЕРЫ
То ли с поля горчат медуница и клевер,
то ли детство мое наплывает, как сон.
Никогда в огород
мы не лазили к бабушке Вере,
хоть он был жердняком
абы как обнесен.
Шел ей вроде тогда
сто второй или третий —
а сама она сбилась со счета давно! —
и ослабли глаза,
и старушке на свете
даже в ясные дни
все казалось темно.
С той поры и пошло:
лишь с куста краснотала
мокрой веткой в окно
постучит верба-хлест,
поразвяжет она узелки у чувала
и на печь — семена,
чтоб пошли они в рост.
И когда встанут дни посреди небосвода,
и три кожи сползет
на реке с ребятни,
запылают подсолнухи в пол-огорода —
и к старушке лицом повернутся они!
А она с батожком встанет около прясла
и подолгу стоит и глядит в огород.
…Тот, кто видит в подсолнухах
только постное масло —
нашу бабушку Веру
никогда не поймет!
КУЛУНДИНСКИЙ КАНАЛ
В Кулунде —
где не каждой звезде
повезло отражаться в воде,
где веками пески
брали пашню в тиски,
а ветра вперехлест
пыль вздымали до звезд —
от Бурлы до Ключей
в небе коршун грустит,
тонко суслик свистит,
соль на солнце блестит,
под ногами хрустит.
Солона даже тень,
солон труженик-день:
на спине и плечах
проступил солончак.
День извечных забот
в полный рост и накал.
…Вот сюда и придет
Кулундинский канал!
* * *
Завари листом смородины
чай — и чуткою душой
сам поймешь: без малой родины
нет понятия — большой.
Без примет родимой улицы,
что растрогали до слез;
дом Бакулиных ссутулился,
дом Поповых в землю врос.
Без старушки на завалинке
и ее славянских глаз,
что тебя знавали маленьким
и признали в этот раз.
Встану рано утром, гляну я —
оторваться не могу:
конь мухортый и буланая
кобылица на лугу.
Четкий след копыта выбили
на отаве молодой.
Первый иней густо выбелил
две березы над водой.
А за этими березами —
копны розметью, стерня.
Изумительные озими.
О т ч и н а.
Начало дня.
Анатолий Парпара
МОСКВА
РАЗДУМЬЕ О РОДИНЕ
Выносит тихая
Полночная дорога
На холм большой
В густую синеву,
И я сажусь,
Чтоб отдохнуть немного,
В глубокую
И нежную траву.
И слышно мне,
Как на лесных рябинах
Росой полощут горло соловьи
И начинают
В честь своих любимых
Лирические,
Звонкие бои…
И слышно мне,
Как в понизовье где-то
Проходит осыпь
Яблочных плодов,
Как будто бьет
В тугую грудь планеты
Крутой волною
Океан садов…
Земля моя!
Дивлюсь твоим истокам,
Преодолевшим
Тысячи скорбей
От старины,
Былинной и далекой,
До жуткой были
Памяти моей.
Какие смерчи
Жгли твои отавы,
И смерть
Суровый предъявляла счет,
Но в рост великий
Выгоняешь травы
И наделяешь
Мужеством народ!
И памятуя
Боли лихолетья,
Не помнишь ты,
Сердечная,
О зле…
Россия, Русь,
Цвети тысячелетья
И радуй
Всех живущих на земле!
* * *
В дальних далях голубой земли
(В гавани иль на морском приволье)
Флотские увижу корабли —
Сердце вздрогнет в радости и боли.
Как они изящны и легки,
Как глядятся на небесном фоне,
Как прекрасны в форме моряки —
В самой лучшей на планете форме!
Вот идут матросы:
К стати — стать,
Мужественны и русоволосы,
На себе пришлось мне испытать
Нежность и любовь людей к матросам.
Моряки — особенный народ,
Зубы стиснут,
Но
