Юлия Вознесенская - Записки из рукава
Теперь я хожу и твержу:
«А далеко на юге, в Ленинграде…»
А Москва в моем представлении и вовсе где-то у самого экватора!
Заклинание компаса
Стрелочка, стрелочка!Покружись, покружисьДа на Юг повернись!
Они думали: «Пусть она заболеет».Они думали: «Пусть ей будет трудно».А у меня на столе холмик белеет,А под ним — неотправленных писем трупики.
Стрелочка, стрелочка!Покружись, покружись,На бочок не ложись!
Они меня видят, а я никого не вижу.Они меня слышат, а я никого не слышу.И никого в целом мире обнять нельзя —Господи! Где же мои друзья!
Стрелочка, стрелочка,Стрелочка-невеличка,В колесе белочка,В западне птичка!Покружись, покружисьДа на Жизнь повернись!
А она все к Северу, к Северу…А душа все по миру, по миру…
Находка
Из сугроба на перекрестке двух улиц лезвием вверх торчал нож. Он сверкал на солнце, он был похож на самолет, вырывающийся вверх из облаков. Я подняла его, подержала на ладони, подышала на лезвие. Сталь не замутилась, как будто ее поднесли к губам мертвеца. Далеко мне лететь до жизни моей…
О расстояниях
Над крышей моего воркутинского дома пролетают самолеты на Москву, пролетают совсем низко.
Самолетик голубой,Забери меня с собой!
Часа через четыре я могла бы быть на своей Жуковской.
А когда я сидела в «Крестах», ты был от меня в двух остановках электрички. «Но стены двойные», — писал ты.
На земле давным-давно не существует никаких расстояний, ни больших, ни малых, а есть только злая воля холодных властолюбцев, делающих непреодолимыми даже самые малые расстояния. Будь их воля, они бы запретили и птичьи перелеты! Да будут они вечно одиноки и нелюбимы — во всей полноте их власти! Пусть их всех ждет смерть Джугашвили — без слез, без людей, без прощания!
Встреча
«Разрываю всем телом аркан государства!» Я в Ленинграде. Болен младший сын, идет суд над Рыбаковым и Волковым, тоска о тебе перешла границы выносимого — вот сколько причин для побега. Просидела, обнявшись с младшим. Он успокоился и обещал терпеливо ждать каникул, чтобы приехать ко мне. На суд я не пошла — мое появление уже ничего изменить не могло. Олег и Юл действовали так, что возникла мысль о сговоре с ГБ. Вот только в чем он заключался? Я не могла их видеть. А на следующий день меня взяли.
Олег и Юлий
Свирепый демон государственности царит в этом мире и даже делает чудеса. Как они умеют «раскручивать» людей, решившихся на разговор с ними! Юл и Олег хотели заслонить, спасти других, и вот…
Нет, с первой секунды и до последней — «ответ один — отказ!».
Многие вступали в игру с ними, но не победил еще никто. Кое-кто выиграл толику малых радостей: получил на пару лет меньше, отделался условным сроком, выехал за границу и даже вывез архивы и коллекции картин. Но какой ценой? Кто знает об этом? И кто теперь эти люди?
— Солнце высоко, колодец далеко. Сестрица Аленушка, я напьюсь из колеи?
— Не пей, братец Иванушка, грузовичком станешь!
Друзья, от которых я, как говорят добрые люди, «высокомерно отвернулась», мне дороже братьев. Но видеть их слабыми я не могла и не хотела. Линия их поведения до сих пор мне не ясна, я не понимаю, в чем тут дело.
Никому, кроме самих себя, они ни малейшего зла не причинили. Дело пострадало от их слабости — это да. Но люди, нет. А мне всего дороже люди. Они и мне с Натальей помогли отбиться. Может быть, они заслоняли не только нас?
И все-таки я против даже самых выгодных сделок с ГБ! Мне будет трудно забыть эту их слабость. Но жизнь продолжается. 6 и 7 лет лагерей — это страшно. Наши лагеря только называются так невинно, почти по-пионерски. Если называть вещи своими именами, то их отправили на каторгу — так это несколько веков называлось! Но и каторга одних убивает, а других закаливает. Они обманули мои ожидания во время следствия и на суде, но главное-то впереди!
И потому я все еще люблю их, как братьев…
6 и 7 лет — уму непостижимо! Ущерб — 10 000 рублей. Что за чушь, если для ликвидации лозунгов властям понадобилось всего несколько часов, а самая большая надпись на Петропавловке была сделана на Государевом бастионе, который уже был предназначен к пескоструйной очистке. Теперь они представляют дело так, что чуть ли не из-за надписи началась реставрация стен крепости; на самом деле она началась еще в мае. И ни слова нигде не было сказано о том, какого рода были надписи. Только борзописец Викторов в своей статье «Пачкуны» назвал эти лозунги «сквернословием». Ну что ж, если слова «партия», «СССР», «КПСС» — сквернословие, то уж я-то спорить с этим не стану!
В 1973 году новгородский житель облил кислотой из огнетушителя фреску Феофана Грека. Ему, видите ли, туристы надоели! Идиотом его не признали. Ущерб был определен в 300–400 рублей. Приговор — два года.
Последовательность и законность нашего судопроизводства умилительны!
Чудо
Сегодня на улице меня окликнули: «Юлия!» Гостиничная знакомая. Постояли, потрепались и разошлись. Но какое это чудо — услышать, как тебя окликает знакомый голос.
Глазами Артура Миллера
А мы потеряли еще одного переводимого западного писателя! По сценарию А. Миллера поставлен фильм «Потолок архиепископа». Гвоздь сюжета в том, что в лепном потолке бывшего кабинета архиепископа, а ныне — кабинета героя (чеха или поляка, не помню), спрятано подслушивающее устройство. Герои произносят правоверные речи, обращаясь непосредственно к потолку, с глазами, возведенными горе. Это еще семечки!
Я иногда казалась себе подопытной собакой, которую опутали проводами и зондами, а в череп ей понатыкали электродов. Собака пытается жить нормальной собачьей жизнью, а вокруг толпа белоглазых вивисекторов обрабатывает полученные данные: столько раз вздохнула, столько-то выработала желудочного сока, тогда-то уснула, тогда-то проснулась.
Удивительно ли будет, если однажды в бедной собаке проснется волк и бросится на своих мучителей? А ведь таких собак много.
Почтовые радости
Утром я встаю и сразу бегу на почту.
— Вам ничего нет.
Второй раз иду после двенадцати.
— Вам ничего нет.
Третий и последний заход — вечером, перед самым закрытием.
— Я уже говорила, что для вас ничего нет. Что вы бегаете целый день, работать мешаете?
Однажды я зашла утром на почту, а потом целый день держала себя на привязи и больше туда не заглядывала.
Прихожу на следующий день утром. Телеграмма!
«31 и 1 буду ждать звонка дома. Целую».
И подпись.
Смотрю на время — телеграмма получена еще вчера днем! И так мне стало жаль себя вчерашнюю, дневную и вечернюю, что я решила плевать на недовольство почтовых девиц и не пропускать больше ни одного захода.
В июне Наташка приезжает свидетелем на мой суд. Готовимся мы к нему, копаясь в моих рукописях. Переписываем эту книгу. Когда я прочла ей эту главу, она схватила письма, с которыми я не расставалась, и, тряся пачкой оных, возмущается: «Мало ей писали? Мало ей писали?!» Гляжу и удивляюсь — а ведь и вправду много!
Страстная неделя
Перед Страстной у меня кончились деньги. Я сказала об этом по телефону друзьям. Но они что-то там замешкались, перепоручили это один другому. Остались у меня только чай и сигареты. И тут я узнаю — Страстная неделя!
Всю неделю постилась и читала Евангелие. Соседки по комнате заметили, что я ничего не ем, и предложили мне денег в долг. Я отказалась и объяснила, почему. Они попросили читать Евангелие вслух. Это было хорошо.
Перед самой Пасхой денег прислали много и со всех сторон. И мы справили Пасху. Все было чудесно. Но больше всего я радовалась тому, что мне удалось соблюсти хотя бы неделю поста. Всего неделю, но зато уж полного! А друзья мои расстраивались и никак не могли понять, за что я их благодарю.
Для меня самое страшное — в Страстях Христовых — ночь в Гефсиманском саду. «Симон! Ты спишь? Не мог ты один час бодрствовать?»
Я жалею, что меня не было в ту ночь в Гефсиманском саду, — я бы не уснула! Я и теперь не сплю эту ночь на Страстной — в память о Нем. А у меня какая длинная ночь спящих друзей!
Я потому не плачу.Что горше слез моихРаскрытый наудачуНовозаветный стих.
Я потому прощаюИзменникам моимЧто горшие печалиСтояли перед Ним.
Как Он рыдал когда-то.Две тыщи лет назад!..Спит, тишиной объятый,Мой Гефсиманский сад.
Ни шороха, ни ветраВ сугробах февраля.Лишь редко вздрогнет веткаПод лапой снегиря.
Я отворю калитку,Войду в его покой.Озябшую молитвуСогрею под рукой.
Легка печаль простаяС глазами в облака:Тот, кто меня оставит,Не приходил пока.
Весна в Воркуте
