Валентин Бобрецов - Это самое (сборник)

Вторая рапсодия

Памяти Михая Варги

Воздевая, будто жрец Ваала,руки к светодарной высоте,чтоб за грудь почти без интервалаухватиться правою затем —

полудохлый маленький комочек,кубарем скатившийся с вершин,сердце, сердце, аленький цветочекна багровый гаршинский аршин,

в день, когда болотное алоэпод рукой садовника Шарлообнажает наглое и злоев лепестках сокрытое жерло,

припадая, как сипай к орудью(чьею волей – не об этом речь),затыкая низкорослой грудьюв небе обнаруженную течь,

ожидая будущего вдоха,как стрелы иль взмаха палаша,возлежать невдалеке от Бога,валидол под жало положа:

– Боже правый! – и не оттого липравый, что когда на правый бокповернешься, лишь тогда от болиизбавляет ненадолго Бог?..

То утихнет, то вдруг часто-часто,словно на арене цирковой,замолотит – что ты расстучался,барабанщик с заячьей губой?

Отпускает – и опять колотит,и никак не хочет перестать,маятником (будет и колодец!)в клетке ребер обер-арестант.

Что ты хочешь, каторжник отпетый,что желаешь выслушать-сказать?И какой такой Ответ Ответовна Вопрос Вопросов услыхать?

Между нами костяные стены.Но, поверь, и без того солгу,потому что правду, как и все мы,на последний выдох берегу.

Свой участок хаоса не ты лисодержать в порядке полагал,тучи мелкотравчатые пылиподнимая к тучам-облакам.

Только – чу! – томителен и гореквысоты нездешнего литьязазвенел небесный треугольникв оркестровой яме бытия.

И плеснули, и блеснули чернымгладкие холодные зрачки.И, как потревоженные пчелы,загудели низкие смычки.

И под этот бально-погребальныйслезоиспускательный мотив(так и будет) медальон овальный,крест нательный – промотав, спустив, —

на мундире юнкера безусогоржавый лист, сезонный некролог(так и будет) славно побезумствовал,вот и хром на левое крыло:

так и будет, ибо, сбитый с толкумузыкой осенних журавлей,у соседа одолжишь двустволкуда немного дроби покрупней

(это ведь нагадано на картахполушарий головы дурной,да и ворон эдгаров накаркал,в Холмогоры воротясь весной)

и придав лицу и жесту важность,будто даже в помыслах высок,посягнуть на сердце не отважась,разрядишь оружие в висок.

Но пока, присев на край лафета,для профита – и здоров, и цел, —как бы мог (см. Толстой про Фета)только очень тучный офицер,

наливая всякий раз до риски,но имея виды на Синай,то есть нарезаясь по-арийскипод цыганский Интернасьональ,

шествуя по грани сна и яви,где (мостов, что спичек сожжено!)слышно Хари Кришна, хари навьивидно, где, как видно, суждено,

ослабляя аполлонов пояс,отстегнув ненадобный колчан,высмотреть в полях лодейнопольскихплатиновый панночкин кочан,

и качнутся ели островерхие —любо им в одном огне согретьсяс падубами ржечи, австровенгрии,швеций, жнеций и вдудуигреций.

Ангел сизокрылая, легка мнегибель в твоей крашеной красе.И чтоб сердце утопить в стакане,расстегни спасательный корсет.

Ветер в трех соснах берез осиновыхпляшет, как крещеный ирокез.И не снявши рукавиц резиновых,некто в Белом машет на оркестр.

Тучи, точно мысли невропата,высотою 20 000 Hertz.Мертвый Лист. Рапсодия распада.Черный шабаш чардаша. Конец

Сноски

1

Кому уж очень не нравится «три», тот пусть читает «два». Тем паче и храм-прототип – старообрядческая церковь в Рыбацком. (Прим. автора.)

2

Один герой меж персонажей романа что не напишу одно действительности нашей лицо трагическое шут гороховый что остаётся обыкновенно на бобах но и оставшись не сдаётся вплоть до последнего «бабах» долгонько не угомонится но к радости его коллег для снайпера и гуманиста цель человека человек