Теодор Крамер - Зеленый дом
Сточный люк
Измотан морозом и долгой ходьбой,старик огляделся вокруг,подвинул решетку над сточной трубойи медленно втиснулся в люк.
Он выдолбил нишу тупым тесаком,спокойно улегся во тьме,то уголь, то хлеб он кусок за кускомнашаривал в жидком дерьме.
Почти не ворочался в нише старики видел одних только крыс,лишь поздний рассвет, наступая, на мигв решетку заглядывал вниз.
И зренье, и слух отмирали в тиши,и холод как будто исчез,и дохли в одежде голодные вши,утратив к нему интерес.
И был он безжалостно взят за грудки,и вынут наружу, дрожа,и тщетно пытался от грозной рукиотбиться обтеском ножа.
Выдворение из приюта для слепых
Богадельная стала свалкой гнили,из отбросов стряпалась жратва —и слепые щеточники взвыли,и качнуть надумали права.Семеро пожаловались хором —персонал, выходит, нерадив, —расползлись, чуть живы, по каморам,с жалобой к опекуну сходив.
Натыкались на углы страдальцытам, где ковыляли столько лет,по-слепецки налагали пальцына любой попавшийся предмет.Медленно валандались по домуот добра искавшие добраи, соседям разгоняя дрему,что-то бормотали до утра.
И когда рассвет забрезжил хмурый,каждый был на лежбище своемтрижды и четырежды, как шкурой,позамотан щеточным сырьем.Думали — начальство гнев ослабит,и до смерти бы лежали так, —но к обеду с кошта снятых ябедвыперли из дома, как собак.
Прием в дом для престарелых
Отныне — вот постель твоя.Одежку в этот шкаф повесь.Следи, чтоб не было нытья:у нас оно не в моде здесь.
Вот эти тапки забери.Клопов не бойся, нет почти.Крючок на фортке — изнутри.Запомни всё и всё учти.
Нас будет четверо: уснем,увидишь, легши по местам.Мы в коридор выходим днем.Курить, понятно, только там.
Как видишь, койки широки:да ты лежал ли на такой?К покою склонны старики,так ты уж нас не беспокой.
Здесь может разное бывать.Не делай удивленный вид,не лезь, коль кто начнет киватьи сам с собой заговорит.
Ну, я пойду. Тебе — впервой.Подумай, полежи ничком.Когда черед настанет твой,то будь приветлив с новичком.
Жители вагона
Вагон, бесплатная квартира,стоит на рельсах тупика.Сюда доносится из мирадалекий лязг товарняка,тут служит лестницей подножка, —каморка, может, и мала,а всё же места есть немножкодля колыбельки, для стола.
Живущим здесь — не до уюта,здесь громыхают поезда,от трассы — тяжкий дух мазутаи гарь, — а впрочем, не беда:и здесь судьба дает поблажки,жизнь хочет жить — и потомуне могут не цвести ромашкии все-таки цветут в дыму.
Нам ни к чему людская жалость,возьмем лишь то, что даст земля:запрем вагон, побродим малость,вдоль рельсов наберем угля.Живем легко, не ждем напасти,мир, как вагон забытый, тих:видать, о нас не знают власти,а мы не жаждем знать о них.
По поводу насильственной смерти владельца табачного киоска
Лавочник-табачник, из водыу плотины всплывший поутру,были губы у тебя худыи дрожали в холод и в жару.Вышла смерть тебе — последний сорт,да и жизнь — не шибко хороша:был ножной протез, как камень, тверд,и усы торчали, как парша.
Жил один ты долгие года,тишина звенела в голове;ставню опускал ты, лишь когдаулицы тонули в синеве.Но порой нырял ты в темноту,и тогда захватывало дух:у канала, на пустом мостуты ловил подешевевших шлюх.
И, над ними обретая власть,средь клопов, с отстегнутой ногой,ты желал повеселиться всласть,расплатившись кровною деньгой.Знал ты этой публики пошиб,и наутро звал себя ослом:потому, когда серьезно влип,понял, что имеешь поделом.
Эту дочерь городского днаты узнал, дрожащий, в тот же миг,как тебя окликнула она,мертвой хваткой взяв за воротник.Вынырнул босяк из темноты,вынул нож, и был ты с босяком —в миг последний так подумал ты, —вроде как бы даже и знаком.
И, умело спущенный в канал,даже без нательного белья,ты в воде про то уже не знал,как наличность плакала твоя,вся истаяв к утренним часам:оба руки вымыли в реке,а потом, как ты бы сделал сам,пили и дрожали в кабаке.
Зимняя гавань
Мойше Розенблит на месте старомутомился бизнес делать свой,взял да и пошел со всем товаромк Гавани далекой Грузовой.Спустится матрос с холодных сходени решит на корточки присесть, —а товар у Мойше превосходен:есть ножи, и есть любая жесть!Мойше Розенблит,или что болит?Кто тебе шататься тут велит?От реки ползет холодный морок,и шпана не слышит отговорок,Мойше Розенблит, ты старый жид!
Мойше Розенблит с лотком на пузечто ни вечер, заявлялся в порт,научился разбираться в грузе,различал второй и третий сорт.Он смотрел как флот уходит в рейсы,но имел достаточно умане бурчать, коль дергали за пейсы:грогом надирался задарма.Мойше Розенблит,что за странный вид,что в порту тебя так веселит?От реки ползет холодный морок,и шпана не слышит отговорок,Мойше Розенблит, ты старый жид!
Мойше Розенблит тропой в туманек мельнице добрался водяной.Утром он по дырам на кафтанебыл опознан уличной шпаной.Дождь, рассвет не темен и не светел,вот и Мойше подошел черед;те, кого вчера жестянщик встретилслышали, как тихо он поет:Мойше Розенблит,плюнь на грустный вид,больше ничего не заболит!От реки ползет холодный морок,и шпана не слышит отговорок,Мойше Розенблит, ты старый жид!
Шаги
Вцепившись в набитый соломой тюфяк,я медленно гибну во тьме.Светло в коридоре, но в камере — мрак,спокойно и тихо в тюрьме.Но кто-то не спит на втором этаже,и гулко звучат в тишиневперед — пять шагов,и в сторону — три,и пять — обратно к стене.
Не медлят шаги, никуда не спешат,ни сбоя, ни паузы нет;был пуст по сегодняшний день каземат,в котором ты ходишь, сосед;лишь нынче решеный, ты после судаеще неспокоен, чужак,иль, может, навеки ты брошен сюда,и счета не ведает шаг?
Вперед — пять шагов,и в сторону — три,и пять — обратно к стене.Мне ждать три недели — с зари до зари,двенадцать ушло, как во сне.Ну сделай же, сделай на миг перерыв,замри посреди темноты, —когда бы ты знал, как я стал терпелив,шагать и не вздумал бы ты.
Но кто ты? Твой шаг превращается в гром,в мозгу воспаленном горя.Вскипает, рыдая, туман за окном,колеблется свет фонаря.И, вставши, я делаю вместе с тобой —иначе не выдержать мне! —вперед — пять шагов,и в сторону — три,и пять — обратно к стене.
Возле Ганновера
(Лейферде)
Повыдохлось пламя, иссякло тепло,нас город не любит, нас гонит село,шагаем, шагаем — вот так-то.Мы всё позабыли в дожде и в росе,мы дальше от жизни, чем думают все,кто может нас видеть у тракта.
Желтеет пустырник и ежится дрок,мы ночью сидим у железных дороги пальцы грызем, чтоб согреться,и только блестит, как в слезах, колея —провал разделяет владельцев жильяи тех, кому некуда деться.
Шлагбаум звенит, значит, близок экспресс.Видать, в пассажирах горит интереск бродягам, столпившимся кучкой!Нам машет из поезда множество рук, —ну, что же, пойдем на взаимность услуг:мы тоже вам сделаем ручкой!
Последнее усилие
