Моисей Тейф - Песнь о братьях

Шая-советчик

— Шая — посоветуй!Тонет становой.Он вопит, как резаный,Вертит головой.

— Брось ему веревку.— Не берет, балда.Шая, посоветуй!Все-таки вода…

Он орет: «Евреи!»Плачет как святой.— Глупые, скорееКиньте золотой!

Он за этой штукойПонесется щукой.

Шая отвечает

— Шая, ау! Почему ты на крыше?— Я на работе, наверное, слышал:

Вьется дорога, а я наблюдаю,Мессию на ослике я ожидаю.

Въедет мессия на белом осле —Будет порядок и рай на земле!

— Да? И кагал эту службу назначил?— Да! А чего б я на крыше маячил?— Сносную плату назначил кагал?— Хватит не сдохнуть, но я не нахал.

— Шая, так лучше иди к богачу.— Вечную службу терять не хочу!

Шая перед судом господним

— Безбожник, лентяй, дармоед!Тебя развенчал твой сосед.А ну отвечай, почему тыМолился не больше минуты?

— О боже, послушай, кому ты поверил?Он столько людей обсчитал и обмерил.Стал шахером-махером, стал богачом.Ему таки было молиться о чем!

Смешно, но бедняк и богач не равны.Имел ли я, кроме козы и жены,Жены и козы, и козы и жены,Хотя бы одни выходные штаны?

Нам нечего было ни есть, ни носитьИ не о чем было тебя попросить.«Жена и коза» и… «коза и жена» —Еще бы! Молитва не очень длинна.

1964

Переулок Гитки-Тайбы

Пер. Ю. Мориц

В переулке Гитки-ТайбыСпят подъезды, спят подвалы…В переулке Гитки-ТайбыЯ стучу в свой бубен алый:

— Эй, вставайте,Заводилы,ХохмачиИ книгочеи,СмельчакиИ музыканты,ОстрякиИ грамотеи!

Этот мир увидеть хочетПчел, которые хлопочут,Капли меда собираяНе в зеленой гуще рая,Не в долинах соловьиных,А в безвестном, очень тесномПереулке Гитки-Тайбы.Эй, пора! Валяться хватит!Даром, что ли, голос тратитВешней песни господин?Пусть проснется хоть один…Все молчат, как на погосте.

Бью в свой бубен кулаками.Он, как пламя с языками,Обжигает кулаки.— Где же ваши остряки,Переулок Гитки-Тайбы?

Эй, вставайте,Заводилы,ХохмачиИ книгочеи,МудрецыИ музыканты,ЧудакиИ грамотеи!

Этот мир увидеть хочетТех, кто голову морочитАлфавитом, грамотействомВ материнском лоне тесном,И потом грызет науки,Не от лени, не от скукиНапрягая ум голодный.

Эй, пора! Валяться хватит!Даром, что ли, голос тратитВешней песни господин?Пусть проснется хоть один…Все молчат, как на погосте.

В небе скрипнуло окошко,Чья-то узкая ладошкаМашет издали. Жива!— О любимая, сперваГовори, когда проснутсяВ переулке Гитки-Тайбы?

— Тише, милый… Помни, где ты.Мы давно сгорели в гетто.ХохмачиИ музыканты,СмельчакиИ книгочеи,МудрецыИ заводилы,ЧудакиИ грамотеиПеплом огненным кочуют,Двадцать лет как не ночуютВ переулке Гитки-Тайбы.

1964

«Седой поэт плывет в ночной метели…»

Пер. Ю. Мориц

Седой поэт плывет в ночной метели,Его пугает белизна постели —Она снегов и облаков белее.Она белей седин на юбилее.Подушка — лгунья, в ней живет колдунья,Она поет и плачет в новолунье,И не в груди, а в горле сердце бьется.Ночной пловец молчит и курит. ВьетсяМетель и дым. Чтоб вам не снилось, дети,Все то, что было с ним на этом свете!Он — в переулке, это рядом с вами.Он снег с пальто счищает рукавами.Скорее! Вы узнаете мгновенно,Как в скрипку превращается полено.

1964

Поэмы

Виолончель

Пер. Ю. Гордиенко

Едва я смежу ресницы,Когда на дворе апрель,Мне снова, как в детстве, снитсяЗолотая виолончель.Боясь потревожить спящих,Не зажигая огня,На голос ее щемящийИду. Он зовет меня.Спускаюсь маленьким гномомПо деке в резную щель.Таинственным, незнакомым,Чудесным, поющим домомСтановится виолончель.Там с дирижерского места,Постучав по доске,Невидимому оркеструПриказываю, как маэстроС палочкою в руке…Да, это было со мною.Как это было? — постой…Не тронулся сединою,Мать умерла весною.Остался я сиротой.Но с материнской любовьюВ тиши весенних ночейМне пела у изголовьяЗолотая виолончель.Ночь. Я лежу в кровати.Час тихий такой,Как будто законопатилВсе щели в доме покой.

В пути потеплел Гольфштрем ли,До срока ли рассвелоНа полюсе? Чу, — на землюХлынуло вдруг тепло.Солнце пробило тучи,И с крыш, торопя капель,Голосом всех созвучийЗаговорил апрель.Теперь Гулливером стать бы,Теперь, в предместьях Москвы,Рукою с неба достать быЛоскут его синевы;В ладонях разгладив ласковоНад паром вод и земель,Носить приколотым к лацкану,Как знамя твое, апрель.Вернуться зарей вечерней,Тронуть смычком струнуЧуткой виолончели,Научившей любить весну.

Этим весенним вечеромВиолончель горячо,Чуть озорно и доверчивоПрилегла на мое плечо.Мотив, услышанный где-то,Под легким смычком возник —Сам я придумал это?Или маэстро Григ?Журчанье воды по гребле.Плывущие облака.Таинственный вздох на стеблеРаскрывшегося цветка.Раздор воробьиный в садикеИ песни, с отвагой всейСкачущие, как всадники,С приветом к домам друзей.Главный всадник в дорогеСбился, загнав коня.Не постучит на порогеЛасковой недотроги,Долго ждавшей меня.…Осекся струны певучейИ замер щемящий звук:Без адреса только случайСведет, да и то не вдруг.

Иду. Хрустит под подошвамиБульвара свежий песок.Нежный голос из прошлогоВдруг ударил в висок.Как выстрел, ошеломил он,Неужели — она?Время не изменилоОблик простой и милый…Оклик. И тишина.Вся она в солнце, в бликах…Стою, не веря глазам.Фантазия это ГригаИли придумал сам?

…Город босого детства,Тяжесть отчей руки.Дом. Базар по-соседству.Мостик. Сад у реки.Влюбленных тесные пары,И с вечера до зари:«Кирпичики» под гитаруИ «Шахта номер три».

Двадцатого бомбардировка.Поляки. Взбивая пыль,Бегу к возлюбленной, ловкийКак Гарри Пиль.Увы, не вышло по-моему, —Меня не могла понятьИ обдала помоямиЕе сварливая мать.Потом — любовь идеальная(Как это было давно!),У словно-провинциальнаяС мороженым и кино.Куда-то уехал вскоре я,И все решили: шальной!

…Студентка консерваторииИдет по Москве со мной;Гибкая и прямая,Прыгает через ручей,Бережно прижимаяЗачехленную виолончель.— Слышала от знакомых,Передавали мне,Что ты живешь не в хоромах, —Один, от всех в стороне.В Минске твои сестрицыХором твердили, в лад:Годы! Пора жениться.Когда он остепенится?Жаловались — талант!

Вечер. Под фонарямиШумит поток москвичей.Все еще между намиЗачехленная виолончель.На Сухаревке, у башниЖдем пятнадцать минут.— Мейшка, возьми багаж мой.Проводишь. Одной мне страшно —Еще в трамвае помнут. —Тесен трамвай вечерний.Двое — сядем, пройдем.Если с виолончелью,Это уже — втроем!И тут раздумывать нечего —Не упустить момент.…Ласково и доверчивоКо мне приник инструмент.В вагоне битком набито —Усталый, хмурый народ.Ругань, мелочи быта,Площадной анекдот.Сказал я, глядя в их лица,Лучшую из речей:— Друзья! Прошу потесниться,Со мною — виолончель.Тетушка, сдай в сторонку,Постой, браток, не спеши,В этом чехле — звонкиеСтруны твоей души… —Наступаю на чью-то ногу.Но вправо-влево сдают.Трамвай попритих. ДорогуИнструменту дают;Исцарапанными о камень,Закопченными у печейМозолистыми рукамиОберегают виолончель.Усталость и злость забыты,Мелочью слов бренча,Тяжелый мешок бытаСваливается с плеча.

Романтическое кочевье.С любимою в поздний час.Троих — с виолончелью —Трамвай баюкает нас.Сидят и стоят у оконВ звенящем, в бегущем, в нем —С Запада и с ВостокаЛюди разных племен.Каждый приветствует каждого —Раскланиваться успевай.…Ученики МикеланджелоВ пути встречают трамвай.В знамен шелестящем заревеВчерашние новички —Наследники СтрадивариВзвивают смычки.Полотнища шелка взвихрены.Идут — тесна колея —Растрелли и ВоронихинаПодмастерья и сыновья.Цехи, плеяды, школы —Все, кто провидел, зналВаршавянку и карманьолу,«Интернационал».Красок великолепье,Звуков прибой морской.Владимир Ленин в кепи,С поднятою рукой.На площади Всех НацийСветло приветствует онВеличайшую из демонстрацийУходящих в даль времен;Колонны, вперед идущие.Песни и гром речей,И надо всем — поющаяРасчехленная виолончель…

Я спал. Меня разбудилаНежно чья-то рука.Голос ласковый, милыйДонесся издалека.Отзвук ли это, эхо лиНеповторимого сна:— Милый, проснись. Приехали. —Утро. Весна.

Рассвет свой костер затеплил.Плывут, клубясь, облака.Доносится вздох на стеблеРаскрывшегося цветка.Предместьем идем, дворамиПросыпающихся москвичей,Она и я, между нами —Виолончель.

1932