Булат Окуджава - Булат Окуджава - поэтический сборник
1974
ЧАЕПИТИЕ НА АРБАТЕ
Пейте чай, мой друг старинный, забывая бег минут. Желтой свечкой стеаринной я украшу ваш уют.
Не грустите о поленьях, о камине и огне... Плед шотландский на коленях, занавеска - на окне.
Самовар, как бас из хора, напевает в вашу честь. Даже чашка из фарфора у меня, представьте, есть.
В жизни выбора не много: кому - день, а кому - ночь. Две дороги от порога: одна - в дом, другая - прочь.
Нынче мы - в дому прогретом, а не в поле фронтовом, не в шинелях,
и об этом лучше как-нибудь потом.
Мы не будем наши раны пересчитывать опять. Просто будем, как ни странно, улыбаться и молчать.
Я для вас, мой друг, смешаю в самый редкостный букет пять различных видов чая по рецептам прежних лет.
Кипятком крутым, бурлящим эту смесь залью для вас, чтоб былое с настоящим не сливалось хоть сейчас.
Настояться дам немножко, осторожно процежу и серебряную ложку рядом с чашкой положу.
Это тоже вдохновенье... Но, склонившись над столом, на какое-то мгновенье все же вспомним о былом:
над безумною рекою пулеметный ливень сек, и холодною щекою смерть касалась наших щек.
В битве выбор прост до боли: или пан, или пропал... А потом, живые, в поле мы устроили привал.
Нет, не то чтоб пировали, а, очухавшись слегка, просто душу согревали кипятком из котелка.
Разве есть напиток краше? Благодарствуй, котелок! Но встревал в блаженство наше чей-то горький монолог:
"Как бы ни были вы святы, как ни праведно житье, вы с ума сошли, солдаты: это - дрянь, а не питье!
Вас забывчивость погубит, равнодушье вас убьет: тот, кто крепкий чай разлюбит, сам предаст и не поймет..."
Вы представьте, друг любезный, как казались нам смешны парадоксы те из бездны фронтового сатаны.
В самом деле, что - крученый чайный лист - трава и сор пред планетой, обреченной на страданье и разор?
Что - напиток именитый?.. Но, средь крови и разлук, целый мир полузабытый перед нами ожил вдруг.
Был он теплый и прекрасный... Как обида нас ни жгла, та сентенция напрасной, очевидно, не была.
Я клянусь вам, друг мой давний, не случайны с древних лет эти чашки, эти ставни, полумрак и старый плед,
и счастливый час покоя, и заварки колдовство, и завидное такое мирной ночи торжество;
разговор, текущий скупо, и как будто даже скука, но... не скука
естество.
1975 Я ПИШУ ИСТОРИЧЕСКИЙ РОМАН
В склянке темного стекла из-под импортного пива роза красная цвела гордо и неторопливо. Исторический роман сочинял я понемногу, пробиваясь как в туман от пролога к эпилогу.
Были дали голубы, было вымысла в избытке, и из собственной судьбы я выдергивал по нитке. В путь героев снаряжал, наводил о прошлом справки и поручиком в отставке сам себя воображал.
Вымысел - не есть обман. Замысел - еще не точка. Дайте дописать роман до последнего листочка. И пока еще жива роза красная в бутылке, дайте выкрикнуть слова, что давно лежат в копилке:
каждый пишет, как он слышит. Каждый слышит, как он дышит. Как он дышит,так и пишет, не стараясь угодить...
Так природа захотела. Почему? Не наше дело. Для чего? Не нам судить.
1975
ПЕСЕНКА КАВАЛЕРГАРДА
Кавалергарды, век не долог, и потому так сладок он. Поет труба, откинут полог, и где-то слышен сабель звон. Еще рокочет голос струнный, но командир уже в седле... Не обещайте деве юной любови вечной на земле!
Течет шампанское рекою, и взгляд туманится слегка, и все как будто под рукою, и все как будто на века. Но как ни сладок мир подлунный лежит тревога на челе... Не обещайте деве юной любови вечной на земле!
Напрасно мирные забавы продлить пытаетесь, смеясь. Не раздобыть надежной славы, покуда кровь не пролилась... Крест деревянный иль чугунный назначен нам в грядущей мгле... Не обещайте деве юной любови вечной на земле!
1975
Давайте восклицать, друг другом восхищаться.
Ю.Трифонову
Давайте восклицать, друг другом восхищаться. Высокопарных слов не стоит опасаться. Давайте говорить друг другу комплименты ведь это все любви счастливые моменты.
Давайте горевать и плакать откровенно то вместе, то поврозь, а то попеременно. Не нужно придавать значения злословью поскольку грусть всегда соседствует с любовью.
Давайте понимать друг друга с полуслова, чтоб, ошибившись раз, не ошибиться снова. Давайте жить, во всем друг другу потакая, тем более что жизнь короткая такая.
1975
БОЖЕСТВЕННАЯ СУББОТА
или стихи о том, как нам с Зиновием
Гердтом в одну из суббот не было
куда торопиться
Божественной субботы хлебнули мы глоток. От празднеств и работы закрылись на замок. Ни суетная дама, ни улиц мельтешня нас не коснутся, Зяма, до середины дня.
Как сладко мы курили! Как будто в первый раз на этом свете жили, и он сиял для нас. Еще придут заботы, но главное в другом: божественной субботы нам терпкий вкус знаком!
Уже готовит старость свой непременный суд. А много ль нам досталось за жизнь таких минут? На пышном карнавале торжественных невзгод мы что-то не встречали божественных суббот.
Ликуй, мой друг сердечный, сдаваться не спеши, пока течет он грешный, неспешный пир души. Дыши, мой друг, свободой... Кто знает, сколько раз еще такой субботой наш век одарит нас.
1975
Заезжий музыкант целуется с трубою,
Ю.Левитанскому
Заезжий музыкант целуется с трубою, пассажи по утрам, так просто, ни о чем... Он любит не тебя. Опомнись. Бог с тобою. Прижмись ко мне плечом, прижмись ко мне плечом.
Живет он третий день в гостинице районной, где койка у окна - всего лишь по рублю, и на своей трубе, как чайник, раскаленной вздыхает тяжело... А я тебя люблю.
Ты слушаешь его задумчиво и кротко, как пенье соловья, как дождь и как прибой. Его большой трубы простуженная глотка отчаянно хрипит. (Труба, трубы, трубой...)
Трубач играет туш, трубач потеет в гамме, трубач хрипит свое и кашляет, хрипя... Но как портрет судьбы - он весь в оконной раме, да любит не тебя... А я люблю тебя.
Дождусь я лучших дней и новый плащ надену, чтоб пред тобой проплыть, как поздний лист,
дрожа... Не много ль я хочу, всему давая цену? Не сладко ль я живу, тобой лишь дорожа?
Тебя не соблазнить ни платьями, ни снедью: заезжий музыкант играет на трубе! Что мир весь рядом с ней, с ее горячей медью?.. Судьба, судьбы, судьбе, судьбою, о судьбе...
1975
Я вновь повстречался с Надеждой
О.Чухонцеву
Я вновь повстречался с Надеждой
приятная встреча. Она проживает все там же
то я был далече. Все то же на ней из поплина
счастливое платье, все так же горяч ее взор,
устемленный в века... Ты наша сестра,
мы твои непутевые братья, и трудно поверить,
что жизнь коротка.
А разве ты нам обещала
чертоги златые? Мы сами себе их рисуем,
пока молодые, мы сами себе сочиняем
и песни и судьбы, и горе тому, кто одернет
не вовремя нас... Ты наша сестра,
мы твои торопливые судьи, нам выпало счастье,
да скрылось из глаз.
Когда бы любовь и надежду
связать воедино, какая бы (трудно поверить)
возникла картина! Какие бы нас миновали
напрасные муки, и только прекрасные муки
глядели б с чела... Ты наша сестра.
Что ж так долго мы были в разлуке? Нас юность сводила,
да старость свела.
1976
ДОМ НА МОЙКЕ
Меж домом графа Аракчеева и домом Дельвига,
барона, не просто тротуар исхоженный, а поле - вечно
и огромно, вся жизнь, как праздник запоздалый,
как музыкант в краю чужом, отрезок набережной давней, простертой
за его окном.
Меж домом графа Аракчеева и домом Дельвига,
барона, все уместилось понемногу: его любовь,
его корона, беспомощность - его кормилица, и перевозчика
весло... О чем, красотка современная, ты вдруг
вздохнула тяжело?
Меж домом графа Аракчеева и домом Дельвига,
барона, как между Было и Не стало - нерукотворная
черта. Ее мы топчем упоенно и преступаем окрыленно, и кружимся, и кувыркаемся, и не боимся
ни черта.
Как просто тросточкой помахивать,
раскланиваясь и скользя! Но род людской в прогулке той не уберегся
от урона меж домом графа Аракчеева и домом Дельвига,
барона.
1976
x x x
Летняя бабочка вдруг закружилась над лампой
полночной: каждому хочется ввысь вознестись над
фортуной непрочной. Летняя бабочка вдруг пожелала ожить в
декабре, не разглагольствуя, не помышляя о Зле
и Добре.
Может быть, это не бабочка вовсе, а ангел
небесный кружит по комнате тесной с надеждой чудесной: разве случайно его пребывание в нашей глуши, если мне видятся в нем очертания вашей души?
Этой порою в Салослове - стужа, и снег,
и метели. Я к вам в письме пошутил, что, быть может,
мы зря не взлетели: нам, одуревшим от всяких утрат и от всяких
торжеств, самое время использовать опыт крылатых
существ. Нас, тонконогих, и нас,длинношеих, нелепых,
очкастых, терпят еще и возносят еще при свиданьях
нечастых. Не потому ль, что нам удалось заработать
