Даниил Андреев - Стихотворения и поэмы

3

Играет он – играет он – и звукиСтруящиеся, лёгкие, как свет,Рождают его старческие руки,Знакомые мне с отроческих лет.Впитав неизъяснимое наследство,Среди его мечтательной семьиИграло моё радостное детство,Дни юности прекрасные мои.Когда в изнеможенье и печалиСклонился я к нехоженой траве,Быть может, заиграл он на роялеВ далёкой и сияющей МосквеНадеждою таинственною полныАккорды озарённые его.Они, как орошающие волны,Касаются до сердца моего.

4

И грезится блаженная Нерусса:Прохладная, текучая вода,Качающихся водорослей бусы,Как сад из зеленеющего льда…

Зачем же моё огненное телоПридавлено, как панцирем, к земле?..– Ночь. Я вскочил. В угрюмо-мутной мглеСтена стволов и бузины чернела.Какая тишь!.. Там, в глубине лесной,Дрожа, угас крик отдаленной выпи…Безвольны мышцы, будто силу выпил,Рождая пот за потом, жар дневной.Иль это – голод, – третий день без пищи?Иль это – жажда, пламень, как в аду?Что, если здесь, на выжженном кладбищеГлотка воды я завтра не найду?

5

Но нет, не то… Здесь кто-то есть! Я чую,Вот здесь, вверху, невидимо, вблизи —Он караулит. По лесам кочуя,Он гнал меня: в песке, во мху, в грязи.И не один! Бесплотной, хищной стаейОни обступят мой последний час,Слепую душу в топь и глушь влача,И станет мрак болотный – как плита ей. —

Утробный страх меня оледенил.В нем был и ужас сумрачных поверий.Когда на миг мы открываем двериВ двуликий край потусторонних сил,И низкий страх, который знают совы,Олень, тигр, заяц, человек, – когдаМы всё отдать за жизнь свою готовыБез размышления и без стыда.

6

И в эту полночь, сам себя калеча,Как бесноватый, слеп, оборван, глух,Про всё забыв, я вторгся в немеречу.Гортань в огне, рот нестерпимо сух —Воды! воды!.. Всё тело от ударовВетвей болит, зуд кожи остр и жгуч…Струит в листву багрово-жёлтый лучЛуна, оранжевая от пожаров.Я впитывал губами, как питье,С шершавых листьев капли влаги чахлойРоса, как яд, прогорклой гарью пахлаИ кожу нёба жгла, как острие.

А там, в высотах, пурпуром играя,Уже заря гремела, как труба,И день меня ударил, настигая,Как злой хозяин – беглого раба.

7

Вдруг, через страх затравленного зверя,Мелькнул мне к жизни узенький мосток.А я стоял. Я сам себе не верил.Я видел стог. Да: настоящий стог!Округлый, жёлтый, конусоподобный,Как в Африке тукули дикарей…Здесь кто-то был! Быть может, косарейЗаросший след найду я!.. Полдень злобныйХлестнул бичом усталые глаза,Когда я вышел на поляну. Слева —Всё тот же лес, направо – суходреваОстаток мёртвый, впереди – лоза.Во все углы, шатаясь, как в тумане,Бросался я: в бор, в суходрев, в лозу…Нет острова в зеленом океане!Молчанье в небе – мёртвый сон внизу.

8

Часы текли. Безвольно ветки висли,Как руки обессилевших в бою.Лицом к земле, не двигаясь, не мысля,Лежал я на поляне. Кровь моюЖара, казалось, гонит в землю, в землю,В сухую глину, в жаждущий песок…Сквозь целый мир, сквозь всю природу, токЕдиный шёл, меня в свой круг приемля.Мне чудилось: к корням подземным вспять,Уже текут моя душа и сила,Чтобы затем, под яростным светилом,Смолой и соком юным заблистать.А я лежал… От моего дыханьяЧуть колебались стебли жухлых трав,В своем бесцельном, праздном колыханьеУже частицу сил моих вобрав.

9

Иль, может быть, не стебли, не растенья?Мне мир другой мерцал сквозь маски их:Без чётких форм, теней иль средостеньяМеж ним и нами – слоем всех живых.Там кто-то ждал мой образ, как добычу,Как сотни жертв болот и немереч:Смеясь чуть-чуть, он был готов стеречьИ ждать конца, пока я Бога кличу.И в душу – узенькая, как клинок,Проникла жалость к собственному телу:Взгляд перешёл от рук, привыкших к делу,На грубо-серые подошвы ног.Как жёстко их земля зацеловала.Прах сотен вёрст их жёг и холодил…Что ж: этот прах мне станет покрывалом,Безвестнейшей из всех земных могил.

10

Когда же взор, слепимый страшным светом,Я поднимал на миг в высоты дня —Искр миллионы в воздухе нагретомРоились там, танцуя и звеня.А в глубине, за пляской их бессменной,И мукой, и восторгом искажён,Чуть трепетал, двоясь, как полусон,Как дни и ночи – страстный лик вселенной.Мучительная двойственность былаВлита, как в чашу, в это созерцанье.Порой галактик дальнее мерцаньеВнушает нам покорность ту… Но жглаНа дне её щемящая обидаЗа жизнь, мне данную Бог весть зачем:Мир громоздится тяжкой пирамидой,А Зодчий был бесстрастен, глух и нем.

11

В последний раз я встал, когда к закатуСклонялся день. Мне виделось: вон там,Вдали в углу, трава чуть-чуть примята.Быть может – след?.. По скрюченным кустамПрошёл я вглубь. Безрадостным величьемГлазам открылось море камыша.Без волн, без зыби, молча, не шурша,Оно стояло… Тусклое безличьеОтождествляло стебель со стеблём.Что там: болото? заводи Неруссы?..Томительно я вглядывался в грустный,Однообразно-блеклый окоём.По тростникам из-под древесной сениНа солнцепёк спустился… Шаг один —И стало чудом властное спасеньеИз тихо карауливших трясин.

12

Судьба, судьба, чья власть тобою правитИ почему хранимого тобойНож не убьёт, отрава не отравитИ пощадит неравноправный бой?Как много раз Охране покоритьсяЯ не хотел, но ты права везде:Дитя не тонет в ледяной водеИ ночью рвётся шнур самоубийцы.Куда ж ведёшь? к какому божеству?И где готовишь смертное томленье?Быть может, здесь, в Лесу Упокоенья,Опустишь тело в тихую траву?..Сил не было. В глазах круги… Как рогомГудела кровь, рвалась и билась вон…В бреду, зигзагом я дополз до стога,И всё укрыл свинцовый, мертвый сон.

Глава третья

Ich fuhle des Todes

Verjungende Flut,

Zu Balsam und Apher

Verwandelt mein Blut.

1

Я поднял взгляд. Что это: крылья? знамя?..Чуть осыпая цвет свой на лету,Сиял и плыл высоко над глазамиСад облаков – весь в розовом цвету.Нездешняя, светящаяся влагаБаюкала и омывала их,И брезжили селения святыхУ розового их архипелага.Я видел невозможную страну:Её и нет, и не было на свете,

В её врата проходят только дети,В прекрасный вечер отходя ко сну.В моря неизреченного сияньяДуша вливалась тихою рекой…Прости моё греховное метанье,В бездонном океане упокой.

2

И стало всё прекрасно и священно:Созвездья, люди, мудрый сон камней…Я вспоминал спокойно и смиренноБорьбу и страх моих последних дней.Как было странно… Господи, впервыеСо стороны я созерцал себя:Срываясь с пней, кустарник теребя,Я лез и полз сквозь дебри вековые.Куда? зачем?.. Не я ли сам мечталНа склоне лет уйти к лесам угрюмым,Чтоб древний бор с его органным шумомМоим скитом и школой веры стал?И в смертный день, ни с другом, ни с женоюМинуту строгую не разделив,Склониться в прах на сумрачную хвоюИль под шатер смиренномудрых ив.

3

Я жизнь любил – в приволье и в печалях,И голос женщин, и глаза друзей,Но широта в заупокойных даляхЕщё безбрежней, выше и полней.Один лишь труд, любимый, светлый, строгийЗавет стиха, порученного мне,Приковывал к горячей целине,Как пахаря у огненной дороги.Но если труд был чист – откуда ж страх?Зачем боязнь пространств иного мира?Ещё звучней оправданная лираВольёт свой голос в хор на небесах.А если нет, а если мрак и стужуЯ заслужил – Отец наш милосерд:Смерть не страшна, я с детства с нею друженИ понял смысл её бесплотных черт.

4

Да, с детских лет: с младенческого горяУ берегов балтийских бледных водЯ понял смерть, как дальний зов за море,Как белый-белый, дальний пароход.

Там, за морями – солнце, херувимы,И я, отчалив, встречу мать в раю,И бабушку любимую мою,И Добрую Волшебницу над ними.Я возмужал. Но часто, как веснаГрядущая, томила мысль о смерти;За гулом дней, за пеной водовертиСтрана любви была порой видна,Где за чертой утрат и бездорожьяВ долины рая проходила Ты —Царица ангелов, Премудрость Божья,Волшебница младенческой мечты.

5

Жизнь милая! за все твои скитанья,За все блуждания благодарю!За грозы, ливни, за песков касаньеНа отмелях, подобных янтарю;За игры детства; за святое гореДуши, влюблённой в королеву льдов;За терпкий яд полночных городов,За эту юность, тёмную как море.

Благодарю за гордые часы —Полёт стиха средь ночи вдохновеннойВ рассветный час мерцающей вселеннойПо небесам, горящим от росы;За яд всех мук; за правду всех усилий;За горечь первых, благодатных ран;За книги дивные, чьи строки лилиБлагоухание времён и стран;

6