Александр Новиков - Уличная красотка
«Ну вот и всё. Хандрой отмаялась листва…»
Ну вот и всё. Хандрой отмаялась листва.Ее метла пинками мечет в кучи.Но, глянь, один листочек злополучныйЕще не брошен ветру в жернова.
Не постарел еще? А может, страшно —вниз?И оттого трясет, как в лихорадке?В кору вогнав по щиколотку пятки,В последний раз — его эквилибрис.
Попридержись, циркач осенний, не сорвись,Дождись, когда арена станет белой.Я, как и ты, мечусь осатанелыйИ без конца заглядываю в высь.
Когда же снег? Когда пожухлые цветаНакроет залп снегов, и с них — довольно?Тогда, пожалуй, можно добровольноСлететь замерзшей бабочкой с куста.
Чтоб кувырком, как шут, барахтаясь —крутясь,В ее окно ударить и с досадойВдруг заорать: неужто вы не рады,Что выпал снег, что я не втоптан в грязь!
Что я лечу, что я покуда не упал,Ведь завтра мне до окон не подняться —Седая хмарь меня запишет в святцы,Освищет ветер мой осенний бал.
И понесет меня с карниза на карниз,И будет бить о каменные стены,Крича мне: ты — простой, обыкновенный,Бессовестно прорезавшийся лист!
Ложись же в снег, циркач бульварный,дворовой,Не доводи старуху до падучей! —Листва давно послушно сбилась в кучи,Попряталась, укрылась с головой.
Довольно с них. Пускай судачит воронье.Давай, листок, в стекло к ней постучимся.Минуту, две… Простимся и умчимся,Разбросанные, каждый за свое.
А после нас замрут ледяшками слова,Что нынче — снег. Что вовсе намне грустно.Решим на том, что в этом доме — пусто.Все сожжено до углей, как дрова.
Ну вот и всё. Хандрой отмаялась листва.1986 год
Одно собрание 1970 года
Коллектив здоровый мутим, травим мы,Как мы смели, подлецы!Взвился с места комсомолец правильный,Закивали одобрительно «отцы».
— Вот, слыхали, воют «быдлов-роллингов»,Нам ни спать и ни учить под вой! —И президиум сверкнул очами кроликов,И, казалось, выкрикнул: «Конвой!..»
Замер сход. Застыли оборванцамиТрое мы — бродяги на балу.И, вчера еще довольный танцами,Факультет в пылу клеймил «хулу».
Конница идейной жандармерииС шашками речевок наголоВырубала нас, чтоб не намерилисьПовторить подобное падло.
Господи, да вы ли это, девочки?Мужики, да вы ли это тут?Кто он вам? В припадке к небу вздев очки,Тыча в нас, командует: ату!..
Кто он, наставляющий так истовоНас заткнутся впредь и вас — смолчать? —С расстоянья пушечного выстрелаМастер выявлять и обличать.Нас тогда оставили, не выгнали.Видно, нам написано на лбу.Руки все согнули, руки выгнули —И решили, стало быть, судьбу.
Мы потом давились дымом «шипочным».Был осадок горек и тяжел.Узнаю с тех пор я безошибочноВсех, кто на собранье не пришел.1984 год
Она — не моя
Бокал все полней и полней,А в стенке бокала я с ней отражаюсь. Я с ней.Она — не моя.Она убежала от мужа. Ушла, уползла, какзмея.
Она положила себя,Как битую карту, рубашкой помеченнойвниз.Она — не моя.И ночь для нее на сегодня не больше чемпросто каприз.
Громко и неслаженноОркестрик про любовь проголосит.Зачем она со мной — неважно.Зачем я с ней — поди, спроси.
Про завтра не хочется знать.Ей хочется сладкого — надо в него поиграть.Она — не моя.Ей надо вернуться назавтра, не зная, не помня,кто я.
А я не хочу потерять,И взять насовсем я ее не могу, не хочу.Она — не моя.А все-таки виснет рука и плывет у неепо плечу.Громко и неслаженноОркестрик про любовь проголосит.Зачем она со мной — неважно.Зачем я с ней — поди, спроси.1995 год
Осень
Оставляю в бушующем летеЯ тебя навсегда. Навсегда.Как в сгоревшей дотла сигарете,От огня не оставив следа.
Но в казенных гостиничных шторахУцепилась и прячется лень.В них расплачется осень так скороНа стекле. На стекле.
А в глазах, как в море синем,Солнце на плаву.Бьется на плаву и слепит.Листья календарные пустые рвуПод несносный городской лепет.
Как усталыми звездами шаютОтслужившие службу слова.Их, конечно, сотрет и смешает,Если выудит, злая молва.
Отзвенит и ударится оземьШепелявое слово «прощай»,И расплачется желтая осеньНа груди у плаща.
А в глазах, как в море синем,Солнце на плаву.Бьется на плаву и слепит.Листья календарные пустые рвуПод несносный городской лепет.
Оставляю в бушующем летеЯ тебя навсегда. Навсегда.Как в сгоревшей дотла сигарете,От огня не оставив следа.
И всезнающий ветер хваленыйНе собьется к зиме на пути,И любовь, как горящие клены,На душе облетит.1999 год
Пароходишко
Вот он — пароходишко бумажный,Ходит он от берега ко дну.В луже, там, где дом многоэтажный,Где она пройдет, перешагнув.
Флагом всполохнет ей или дымомИ гудит-дудит во все гудки.А она опять нарочно мимо,Прячется в кудряшки-завитки.
Рвется, будто пес, порвав ошейник,Голос, осмелевший от темна.Полночь. И мы терпим с ним крушеньеВ луже, где распрыгалась она.
К трапу мне! И прямо на восходеПрочь уплыть в далекую страну!Надо бы. Да только пароходикХодит вдаль от берега ко дну.
А потом, когда просохнут лужиИ наступит зной, того гляди,Станет он сухим листком ненужнымИ на первом ветре улетит.
Близко ли, далеко ли — неважно.Где никто его не узнает…Белый пароходишко бумажныйВдоль по борту с именем ее.1998 год
Пароходишко колесный
Пароходишко колесный —Сто заплат на оба борта —Катеров папаша крестныйВ семь часов уйдет из порта.
И, как боцман дым табачный,Монотонно и привычно,Станет воду чавкать смачноИ гудком прощаться зычно.
А портовые зевакиПосчитают: киносъемка.И потянут слухи-враки,И развяжут рты-котомки.
Посмеется хором пристань,Потолпится и позлится:Мол, катаются артисты,А вот нам не прокатиться!
А еще на шлейф из сажиБерег вылупит бинокли,И малец в панаме скажет,На кулак мотая сопли:
— «Когда вырасту я взрослый,Я в такой не сяду даже —Пароходишко колесный —Мало хода, много сажи!»
Даст затрещину мамашаМалолетке кипешномуИ ресницами помашетПароходику смешному.
А малец, с обиды плача,Впредь усвоит быстро-просто,Как решаются задачиВ интересах пароходства.
Только я в молчанье стиснуРжавый поручень причальный —Я один на всю на пристаньЗнаю: рейс его — прощальный.
Не к актерам и актрисамТащит латаное днище —Он отплавал, он приписанК корабельному кладбищу.
А еще сквозь мысли-блудниПамять выстрелит дуплетом:Вот на этом самом суднеМне хотелось вокруг света.
Никакой был шторм не грозен,Но пробило время склянки,И мечту мою увозятВдаль на вечную стоянку.1987 год
Патефон
