Эдуард Асадов - Полное собрание стихотворений в одном томе (сборник)
«Все как будто сделал славно я…»
Все как будто сделал славно я:Кончил разом все сомнения.Понял вдруг, что ты – не главная:Не любовь, а увлечение.
Ты, я верю, не плохая,Ни игры в тебе, ни зла,Ничего не ожидая,Все дарила, что могла.
Только счастье невозможноБез клубящихся дорог,Слишком было все несложно,Слишком много было можно,Но ни бурь и ни тревог…
Видно, в том была причина,Что любовь не жгла огнем,И была не ярким сном,А простой, как та рябинаУ тебя перед окном.
И ушел я в синий вечер,Веря в дальнюю звезду.В путь! В пути я счастье встречу,Здесь – зачахну, пропаду.
Все как будто сделал правильно,Кончил разом все сомнения:Понял ведь, что мной оставленоНе любовь, а увлечение.
Значит, скоро распахнетсяДаль счастливых, новых дней.Сердце песней захлебнется.Годы мчат… Дорога вьется…Только сердцу не поется,Не поется, хоть убей!
Только холодно и тесноСтало сердцу моему.Все как будто сделал честно,В чем же дело – не пойму!
Отчего сквозь километры,Как в тумане голубом,Я все чаще вижу дом,Шторку, вздутую от ветра,И рябину под окном?!
1965Я с вами всегда, товарищи!
Гремят барабаны задорно,Солнца лучи горят,На галстуках и на горнахПесню несет отряд.
В раскрытые окна домаВрывается звонкий хор.Мне с детства песня знакома,Горячая, как костер!
И вот я кричу вдоль сквера,Ладони сложив трубой:– Детство мое! Пионеры!Возьмите меня с собой!
Ребята мне машут руками,Весело что-то кричат.Над кленами и домамиПесню несет отряд.
И, стоя в окне раскрытом,Я вижу в дальней дали,Как строго и деловитоУходят в рейс корабли.
А вон в духоте ковыльной,В строю, по четыре в ряд,Устало, дорогой пыльнойИдет батальон солдат.
Пройдя сквозь смерть и лишенья,Исполнят любой приказ.Ни робости, ни сомненьяВ молчанье спокойных глаз.
И я был таким когда-то,И нет мне судьбы иной!– Юность моя! Солдаты!Возьмите меня с собой!
Грохочут шагами четкими.Услышали или нет?Но вот мне машут пилотками,И песня гремит в ответ!
Как кадры из киноленты,Картины мелькают, и вотЯ вижу сейчас, как студентыВ далекий идут поход.
Рюкзак – небольшая весомость:Консервы, хлеб да мечта.Парни – одна ученость!Девчата – сплошь красота!
Пройдут от Чукотки до Крыма,Светлые, как рассвет.И целей недостижимыхДля них на планете нет!
И я робинзонам АрктикиКричу в рассвет голубой:– Песня моя! Романтики!Возьмите меня с собой!
Голос слегка срывается.Услышали или нет?Но вижу: они улыбаютсяИ хором кричат: – Привет!
– Мне лишних удобств не надо.Берите меня, друзья! –И слышу в ответ: – Мы рады,Но все обойти нельзя!
И ты не один – ты с нами!Но сколько б ты ни шагал,Сейчас ты нужней стихами.Письма наши читал?
Пиши о солдатской службе,Пиши с огоньком в кровиО настоящей дружбе,О счастье и о любви.
Трепетом сердце полни.Живи для людей и стихов.Друзей постоянно помниИ плюй на своих врагов!
С мещанством и злою гнильюВ яростной будь борьбе.А если ослабнут силы –Мы разом придем к тебе!
В зенит салютуют молодоКлены и фонари.Утро несет по городуШелковый флаг зари.
И сквозь золотое пожарищеЯ слышу шум голосов.– Будь счастлив! – кричат товарищи.Горячих тебе стихов!
Друзьям, робинзонам Арктики:– Спасибо! – кричу в ответ. –От звезд до глубин АтлантикиЯ с вами душой, романтики!Открытий вам и побед!
1965Остров Романтики
От Арктики до АнтарктикиЛюди весь мир прошлиИ только остров РомантикиНа карты не нанесли.
А он существует, заметьте-ка,Там есть и луна, и горы,Но нет ни единого скептикаИ ни одного резонера.
Ни шепота обывателей,Ни скуки и ни тоски.Живут там одни мечтатели,Влюбленные и чудаки.
Там есть голубые утесыИ всех ветров голоса.Белые альбатросыИ алые паруса.
Там есть залив Дон КихотаИ мыс Робинзона есть.Гитара в большом почете,А первое слово – «честь»!
Там сплошь туристские тропы,И перед каждым костромЕдят черепах с укропомПод крепкий ямайский ром.
Там песня часто увенчанаКубком в цветном серебре.А оскорбивший женщинуСжигается на костре.
Гитары звенят ночами,К созвездьям ракеты мчат.Там только всегда стихамиВлюбленные говорят.
И каждая мысль и фразаСверкает там, как кристалл.Ведь здесь никому и ни разуНикто еще не солгал.
От Арктики до АнтарктикиЛюди весь мир прошлиИ только остров РомантикиНа карты не нанесли.
Но, право, грустить не надоО картах. Все дело в том,Что остров тот вечно рядом –Он в сердце живет твоем!
1965Юбиляр
От ярких люстр сиреневый пожар,Президиум, цветы, преподношенья…А в самом центре грузный юбиляр,Торжественный, как важный циркуляр,С улыбкой принимает поздравленья.
С трибуны льется сладостный настой:– Спасибо вам за все, что вы даете!Ведь вы начальник скромный и простой,Душою светлый, сердцем золотой,Отец в заботе и орел в работе!
На стол ложатся стопкой адресаВ красивых папках из тисненой кожи,Шуршат стенографистки, как стрекозы,Гудят елейным хором голоса,Дрожат в корзинах лилии и розы…
А в зале сослуживцы юбиляра.Они-то знают, что он за герой.Но незлобивость, этот вирус старый,Ах, как живуч он в нас еще порой!
А ведь уж им-то подлинно известно,Что юбиляр – умелый карьерист,Скорей чиновник, чем специалист,И никакой не «чуткий» и не «честный».
Всех, с кем не ладил, мстительно травил.Одни льстецы ему кантаты пели.Нет, никого он в мире не любил,Лишь кверху лез, заигрывал, хитрил,Любой ценою добиваясь цели.
И юбилей идет, как говорится,«На самом высшем уровне», и тутНичто не приключится, не случитсяИ подхалима с места не прервут.
Ведь доброта, в людских глазах скользя,Наверно, так им шепчет почему-то:«Нельзя ж ломать торжественной минуты!»Нельзя ломать? А почему нельзя?!
Вот если б все, кого он зло обидел,Подсиживал и поедал живьем,Кого за честность остро ненавидел,Сказали б все, что следует о нем?!
Сказали б все решительно и круто,Все, не боясь и не смягчая слов,Не глядя на торжественность минуты,На адреса, подарки и льстецов.
Как он грубел и как жирел от чванства,Как загонял между друзьями клин.И наплевать на то, что он начальство!Ведь сукин сын – он всюду сукин сын!
Вот так смахнуть бы к черту все фанфары,И – настежь окна! Кончился елей!Вот это был бы славный юбилей,По всем статьям достойный юбиляра!
1965Сердечная история
Сто раз решал он о любви своейСказать ей твердо. Все как на духу!Но всякий раз, едва встречался с ней,Краснел и нес сплошную чепуху.
Хотел сказать решительное слово,Но, как на грех, мучительно мычал.Невесть зачем цитировал ТолстогоИли вдруг просто каменно молчал.
Вконец растратив мужество свое,Шагал домой, подавлен и потерян,И только с фотографией ееОн был красноречив и откровенен.
Перед простым любительским портретомОн смелым был, он был самим собой.Он поверял ей думы и секреты,Те, что не смел открыть перед живой.
В спортивной белой блузке возле сетки,Прядь придержав рукой от ветерка,Она стояла с теннисной ракеткойИ, улыбаясь, щурилась слегка.
А он смотрел, не в силах оторваться,Шепча ей кучу самых нежных слов.Потом вздыхал: – Тебе бы все смеяться,А я тут пропадай через любовь!
Она была повсюду, как на грех:Глаза… И смех – надменный и пьянящий.Он и во сне все слышал этот смехИ клял себя за трусость даже спящий.
Но час настал. Высокий, гордый час!Когда решил он, что скорей умрет,Чем будет тряпкой. И на этот разБез ясного ответа не уйдет!
Средь городского шумного движеньяОн шел вперед походкою бойца,Чтоб победить иль проиграть сраженье,Но ни за что не дрогнуть до конца!
Однако то ли в чем-то просчитался,То ли споткнулся где-то на ходу,Но вновь краснел, и снова заикался,И снова нес сплошную ерунду.– Ну, вот и все! – Он вышел на бульвар,Достал портрет любимой машинально,Сел на скамейку и сказал печально:– Вот и погиб «решительный удар»!
Тебе небось смешно, что я робею.Скажи, моя красивая звезда:Меня ты любишь? Будешь ли моею?Да или нет? – И вдруг услышал: – Да!
Что это? Бред? Иль сердце виновато?Иль просто клен прошелестел листвой?Он обернулся: в пламени закатаОна стояла за его спиной.
Он мог поклясться, что такой прекраснойЕще ее не видел никогда.– Да, мой мучитель! Да, молчун несчастный!Да, жалкий трус! Да, мой любимый! Да!
1965Вторая любовь
