Осип Мандельштам - Камень (сборник)
1924
«Нет, никогда, ничей я не был современник…»
Нет, никогда, ничей я не был современник:Мне не с руки почет такой.О, как противен мне какой-то соименник,То был не я, то был другой.
Два сонных яблока у века-властелинаИ глиняный прекрасный рот,Но к млеющей руке стареющего сынаОн, умирая, припадет.
Я с веком поднимал болезненные веки —Два сонных яблока больших,И мне гремучие рассказывали рекиХод воспаленных тяжб людских.
Сто лет тому назад подушками белелаСкладная легкая постель,И странно вытянулось глиняное тело, —Кончался века первый хмель.
Среди скрипучего похода мировогоКакая легкая кровать.Ну что же, если нам не выковать другого,Давайте с веком вековать.
И в жаркой комнате, в кибитке и в палаткеВек умирает – а потомДва сонных яблока на роговой облаткеСияют перистым огнем!
1924
«Вы, с квадратными окошками, невысокие дома…»
Вы, с квадратными окошками, невысокие дома,Здравствуй, здравствуй,петербургская несуровая зима.И торчат, как щуки ребрами,незамерзшие катки,И еще в прихожих слепенькихваляются коньки.А давно ли по каналу плылс красным обжигом гончар,Продавал с гранитной лесенкидобросовестный товар.
Ходят боты, ходят серые у Гостиного двора,И сама собой сдирается с мандаринов кожура.И в мешочке кофий жареный,прямо с холоду домой,Электрическою мельницейсмолот мокко золотой.Шоколадные, кирпичные, невысокие дома,Здравствуй, здравствуй,петербургская несуровая зима.
И приемные с роялями, где,по креслам рассадив,Доктора кого-то потчуютворохами старых «Нив».После бани, после оперы, —всё равно, куда ни шло.Бестолковое последнее трамвайное тепло.
1924
«Сегодня ночью, не солгу…»
Сегодня ночью, не солгу,По пояс в тающем снегуЯ шел с чужого полустанка.Гляжу изба: вошел в сенцы,Чай с солью пили чернецы,И с ними балует цыганка.
У изголовья, вновь и вновь,Цыганка вскидывает бровь,И разговор ее был жалок:Она сидела до зариИ говорила: подариХоть шаль, хоть что, хоть полушалок.
Того, что было, не вернешь,Дубовый стол, в солонке нож,И вместо хлеба – еж брюхатый;Хотели петь – и не смогли,Хотели встать – дугой пошлиЧерез окно на двор горбатый.
И вот проходит полчаса,И гарнцы черного овсаЖуют, похрустывая, кони;Скрипят ворота на заре,И запрягают на дворе;Теплеют медленно ладони.
Холщевый сумрак поредел.С водою разведенный мел,Хоть даром, скука разливает,И сквозь прозрачное рядноМолочный день глядит в окноИ золотушный грач мелькает.
1925
«Я буду метаться по табору улицы темной…»
Я буду метаться по табору улицы темнойЗа веткой черемухив черной рессорной карете,За капором снега, за вечным,за мельничным шумом…Я только запомнилкаштановых прядей осечки,Придымленных горечью, нет —с муравьиной кислинкой;От них на губах остается янтарная сухость.В такие минуты и воздухмне кажется карим,И кольца зрачководеваются выпушкой светлой,И то, что я знаю о яблочной розовой коже…Но всё же скрипелиизвозчичьих санок полозья,В плетенку рогожи глядели колючие звезды,И били в разрядку копытапо клавишам мерзлым.И только и свету —что в звездной колючей неправде,А жизнь проплыветтеатрального капора пеной;И некому молвить:«из табора улицы темной…»
1925
Новые стихи
Октябрь 1930 – июнь 1931
«Куда как страшно нам с тобой…»
Куда как страшно нам с тобой,Товарищ большеротый мой!
Ох, как крошится наш табак,Щелкунчик, дружок, дурак!
А мог бы жизнь просвистать скворцом,Заесть ореховым пирогом —
Да, видно, нельзя никак…
Октябрь 1930
Как бык шестикрылый и грозныйЗдесь людям является трудИ, кровью набухнув венозной,Предзимние розы цветут…
Октябрь 1930
Армения
1Ты розу Гафиза колышешьИ нянчишь зверушек-детей,Плечьми осьмигранными дышишьМужицких бычачьих церквей.
Окрашена охрою хриплой,Ты вся далеко за горой,А здесь лишь картинка налиплаИз чайного блюдца с водой.
2Ты красок себе пожелала —И выхватил лапой своейРисующий лев из пеналаС полдюжины карандашей.
Страна москательных пожаровИ мертвых гончарных равнин,Ты рыжебородых сардаровТерпела средь камней и глин.
Вдали якорей и трезубцев,Где жухлый почил материк,Ты видела всех жизнелюбцев,Всех казнелюбивых владык.
И, крови моей не волнуя,Как детский рисунок просты,Здесь жены проходят, даруяОт львиной своей красоты.
Как люб мне язык твой зловещий,Твои молодые гроба,Где буквы – кузнечные клещиИ каждое слово – скоба…
3Ах, ничего я не вижу, и бедное ухо оглохло,Всех-то цветов мне осталось – лишь сурикда хриплая охра.И почему-то мне начало утро армянскоесниться,Думал – возьму посмотрю,как живет в Эривани синица,Как нагибается булочник,с хлебом играющий в жмурки,Из очага вынимаетлавашные влажные шкурки…Ах, Эривань, Эривань!Иль птица тебя рисовала,Или раскрашивал лев, как дитя,из цветного пенала?Ах, Эривань, Эривань!Не город – орешек каленый,Улиц твоих большеротыхкривые люблю вавилоны.Я бестолковую жизнь,как мулла свой коран, замусолил,Время свое заморозили крови горячей не пролил.Ах, Эривань, Эривань,ничего мне больше не надо,Я не хочу твоего замороженного винограда!
4Закутав рот, как влажную розу,Держа в руках осьмигранные соты,Всё утро дней на окраине мираТы простояла, глотая слезы,
И отвернулась со стыдом и скорбьюОт городов бородатых Востока —И вот лежишь на москательном ложе,И с тебя снимают посмертную маску.
5Руку платком обмотайи в венценосный шиповник,В самую гущу его целлулоидных тернийСмело, до хруста ее погрузи —Добудем розу без ножниц!Но смотри, чтобы он не осыпался сразу —Розовый мусор – муслин —лепесток соломоновый —И для шербета негодный дичок,Не дающий ни масла, ни запаха.
6Орущих камней государство —Армения, Армения!Хриплые горы к оружью зовущая —Армения, Армения!К трубам серебряным Азии вечно летящая —Армения, Армения!Солнца персидские деньгищедро раздаривающая —Армения, Армения!
7Не развалины, нет —но порубка могучего циркульного леса,Якорные пни поваленных дубов звериногои басенного христианства,Рулоны каменного сукна на капителях —как товар из языческой разграбленной лавки,Виноградины с голубиное яйцо,завитки бараньих роговИ нахохленные орлы с совиными крыльями,еще не оскверненные Византией.
8Холодно розе в снегу:на Севане снег в три аршина…Вытащил горный рыбак расписныелазурные сани,Сытых форелей усатые мордынесут полицейскую службуна известковом дне.А в Эривани и в Эчмиадзиневесь воздух выпила огромная гора.Ее бы приманить какой-то окаринойиль дудкой приручить,чтоб таял снег во рту.Снега, снега, снега на рисовой бумаге.Гора плывет к губам.Мне холодно. Я рад…
9О порфирные цокая граниты,Спотыкается крестьянская лошадка,Забираясь на лысый цокольГосударственного звонкого камня.
А за нею с узелками сыра,Еле дух переводя, бегут курдины,Примирившие дьявола и Бога,Каждому воздавши половину…
10Какая роскошь в нищенском селеньиВолосяная музыка воды!Что это? пряжа? звук? предупрежденье?Чур-чур меня! Далeко ль до беды!
И в лабиринте влажного распеваТакая душная стрекочет мгла,Как будто в гости водяная деваК часовщику подземному пришла.
11Я тебя никогда не увижу,Близорукое армянское небо,И уже не взгляну, прищурясь,На дорожный шатер Арарата,
И уже никогда не раскроюВ библиотеке авторов гончарныхПрекрасной земли пустотелую книгу,По которой учились первые люди.
12Лазурь да глина, глина да лазурь,Чего ж тебе еще? Скорей глаза сощурь,Как близорукий шах над перстнем бирюзовым,Над книгой звонких глин, над книжною землей,Над гнойной книгою, над глиной дорогой,Которой мучимся, как музыкой и словом.
16 октября—5 ноября 1930
