Антология - Песни и романсы русских поэтов

И. З. Суриков

Иван Захарович Суриков родился в 1841 году в д. Новоселово Углицкого уезда Юхтинской волости Ярославской губ., умер в 1880 году в Москве. С 1849 года он жил в Москве, добывая средства к существованию торговлей, перепиской бумаг, работой в типографии. С 1875 года Суриков — член «Общества любителей российской словесности». Первые литературные опыты его относятся ко второй половине 1850-х годов (уничтожены самим поэтом). Под первыми публикациями песен (с 1863 по 1867 г.) он подписывался: «Крестьянин И. З. Суриков». Сотрудничал Суриков в разных изданиях: «Развлечение», «Воскресный досуг», «Всемирная иллюстрация», «Грамотей», «Иллюстрированная газета», «Дело», «Вестник Европы» и др. При жизни его «Стихотворения» издавались трижды (М., 1871; М., 1875; М., 1877). Многие произведения Сурикова вошли в песенники и в устный репертуар. На его тексты писали музыку П. Чайковский («Занялася заря…», «Солнце утомилось…», «Ласточка», «Я ли в поле да не травушка была…», «В огороде возле броду…»), А. Гречанинов («В зареве огнистом…»), Ц. Кюи («Засветилась вдали, загорелась заря…»), Н. Соколов («Ты как утро весны…»), Э. Направник («В огороде возле броду…»), С. Квашиной («Дума»), Ю. Блейхман («Догорела румяная зорька вдали…»), П. Тюменев («Ночь тиха, сад объят полутьмою…») и др.

Полночь. Злая стужаНа дворе трещит.Месяц облакамиСерыми закрыт.

У большого зданьяВ улице глухойМерными шагамиХодит часовой.

Под его ногамиЖесткий снег хрустит,А кругом глухаяУлица молчит;

Но шагает ровноБравый часовой,И ружье он крепкоЖмет к плечу рукой.

Вспомнился солдатуКрай его родной;Вспомнилась избушкаС белою трубой;

Вспомнилась голубка,Милая жена:Чай, теперь на печкеСпит давно она.

Может быть, ей снится,Как мороз трещит,Как солдат озябшийНа часах стоит.

«Что шумишь, качаясь,Тонкая рябина,Низко наклоняясьГоловою к тыну?»

— «С ветром речь веду яО своей невзгоде,Что одна расту яВ этом огороде.

Грустно, сиротинка,Я стою, качаюсь,Что к земле былинка,К тыну нагибаюсь.

Там, за тыном, в поле,Над рекой глубокой,На просторе, в воле,Дуб растет высокий.

Как бы я желалаК дубу перебраться;Я б тогда не сталаГнуться да качаться.

Близко бы ветвямиЯ к нему прижаласьИ с его листамиДень и ночь шепталась.

Нет, нельзя рябинкеК дубу перебраться!Знать, мне, сиротинке,Век одной качаться».

Тихо тощая лошадка  По пути бредет;Гроб, рогожею покрытый,  На санях везет.

На санях в худой шубенке  Мужичок сидит;Понукает он лошадку,  На нее кричит.

На лице его суровом  Налегла печаль,И жену свою, голубку,  Крепко ему жаль.

Спит в гробу его подруга,  Верная жена,—В час родов, от тяжкой муки,  Умерла она

И покинула на мужа  Пятерых сирот;Кто-то их теперь обмоет?  Кто-то обошьет?

Вот пред ним мосток, часовня,  Вот и божий храм,—И жену свою, голубку,  Он оставит там.

Долго станут плакать дети,  Ждать и кликать мать;Не придет она с погоста  Слезы их унять.

В зелено́м саду соловушкаЗвонкой песней заливается;У меня, у молодешеньки,Сердце грустью надрывается.

Знать, тогда мне, когда поп крестил,Вышла доля несчастливая,Потому что вся я в матушкуУродилася красивая.

И росла у ней да нежиласьЯ на воле одинешенька;Богачи, купцы проезжие,Звали все меня хорошенькой.

Мое личико румяноеКрасной зорькой разгоралося,И косою моей русоюВся деревня любовалася.

Да сгубил меня мой батюшка,Выдал замуж за богатого,На житье отдал на горькоеЗа седого, бородатого.

Не живу я с ним, а мучаюсь;Сердце горем надрывается,Не водою лицо белое,А слезами умывается.

Что богатство мне без радости?Без любви душа измаялась.Без поры-то я, без времени,Молодешенька, состарилась!

Эх ты, доля, эх ты, доля,  Доля бедняка!Тяжела ты, безотрадна,  Тяжела, горька!

Не твою ли это хату  Ветер пошатнул,С крыши ветхую солому  Разметал, раздул?

И не твой ли под горою  Сгнил дотла овин,В запустелом огороде  Повалился тын?

Не твоей ли прокатали  Полосой пустойМужики дорогу в город  Летнею порой?

Не твоя ль жена в лохмотьях  Ходит босиком?Не твои ли это детки  Просят под окном?

Не тебя ль в пиру обносят  Чаркою с виномИ не ты ль сидишь последним  Гостем за столом?

Не твои ли это слезы  На пиру текут?Не твои ли это песни  Грустью сердце жгут?

Не твоя ль это могила  Смотрит сиротой?Крест свалился, вся размыта  Дождевой водой.

По краям ее крапива  Жгучая растет,А зимой над нею вьюга  Плачет и поет.

И звучит в тех песнях горе,  Горе да тоска…Эх ты, доля, эх ты, доля,  Доля бедняка!

Спишь ты, спишь, моя родная,  Спишь в земле сырой.Я пришел к твоей могиле  С горем и тоской.

Я пришел к тебе, родная,  Чтоб тебе сказать,Что теперь уже другая  У меня есть мать;

Что твой муж, тобой любимый,  Мой отец родной,Твоему бедняге сыну  Стал совсем чужой.

Никогда твоих, родная,  Слов мне не забыть:«Без меня тебе, сыночек,  Горько будет жить!

Много, много встретишь горя,  Мой родимый, ты;Много вынесешь несчастья,  Бед и нищеты!»

И слова твои сбылися,  Все сбылись они.Встань ты, встань, моя родная,  На меня взгляни!

С неба дождик льет осенний,  Холодом знобит;У твоей сырой могилы  Сын-бедняк стоит.

В старом, рваном сюртучишке,  В ветхих сапогах;Но всё так же тверд, как прежде,  Слез нет на глазах.

Знают то судьба-злодейка,  Горе и беда,Что от них твой сын не плакал  В жизни никогда.

Нет, в груди моей горячей  Кровь еще горит,На борьбу с судьбой суровой  Много сил кипит.

А когда я эти силы  Все убью в борьбеИ когда меня, родная,  Принесут к тебе,—

Приюти тогда меня ты  Тут в земле сырой;Буду спать я, спать спокойно  Рядышком с тобой.

Будет солнце надо мною  Жаркое сиять;Будут звезды золотые  Во всю ночь блистать;

Будет ветер беспокойный  Песни свои петь,Над могилой серебристой  Тополью шуметь;

Будет вьюга надо мною  Плакать, голосить…Но напрасно — сил погибших  Ей не разбудить.

Ты, как утро весны,Хороша и светла,Как цветок, ты нежна,Как дитя, весела;Но боюся тебяЯ, мой друг, полюбить,Чтобы скорби моейМне к тебе не привить,Чтобы горем моимМне тебя не убить.

Шум и гам в кабаке,Люд честной гуляет;Расходился бедняк,Пляшет, припевает:

«Эй, вы, — ну, полно спать!Пей вино со мною!Так и быть, уж тряхнуДля друзей мошною!

Денег, что ль, с нами нет?..По рублю на брата!У меня сто рублейКаждая заплата!

Не беречь же их стать —Наживешь заботу;Надавали мне ихЗа мою работу.

Проживем — наживем:Мышь башку не съела;А кудрями тряхнем —Подавай лишь дела!

А помрем — не возьмемНичего с собою;И без денег дадутХату под землею.

Эх, ты, — ну, становисьНа ребро, копейка!Прочь поди, берегисьТы, судьба-злодейка!

Иль постой! погоди!Выпьем-ка со мною!Говорят, у тебяСчастье-то слугою.

Может быть, молодцуТы и улыбнешься;А не то прочь ступай,—Слез ты не дождешься!»

Сиротой я росла,  Как былинка в поле;Моя молодость шла  У других в неволе.

Я с тринадцати лет  По людям ходила:Где качала детей,  Где коров доила.

Светлой радости я,  Ласки не видала:Износилась моя  Красота, увяла.

Износили ее  Горе да неволя;Знать, такая моя  Уродилась доля.

Уродилась я  Девушкой красивой,Да не дал только бог  Доли мне счастливой.

Птичка в темном саду  Песни распевает,И волчица в лесу  Весело играет.

Есть у птички гнездо,  У волчицы дети —У меня ж ничего,  Никого на свете.

Ох, бедна я, бедна,  Плохо я одета,—Никто замуж меня  И не взял за это!

Эх ты, доля моя,  Доля-сиротинка!Что полынь ты трава,  Горькая осинка!

День я хлеба не пекла,  Печку не топила —В город с раннего утра  Мужа проводила.

Два лукошка толокна  Продала соседу,И купила я вина,  Назвала беседу.

Всё плясала да пила;  Напилась, свалилась;В это время в избу дверь  Тихо отворилась.

И с испугом я в двери  Увидала мужа.Дети с голода кричат  И дрожат от стужи.

Поглядел он на меня,  Покосился с гневом —И давай меня стегать  Плеткою с припевом:

«Как на улице мороз,  В хате не топлено,Нет в лукошках толокна,  Хлеба не печено.

У соседа толокно  Детушки хлебают;Отчего же у тебя  Зябнут, голодают?

О тебя, моя душа,  Изобью всю плетку —Не меняй ты никогда  Толокна на водку!»

Уж стегал меня, стегал,  Да, знать, стало жалко:Бросил в угол свою плеть  Да схватил он палку.

Раза два перекрестил,  Плюнул с злостью на пол,Поглядел он на детей —  Да и сам заплакал.

Ох, мне это толокно  Дорого досталось!Две недели на боках,  Охая, валялась!

Ох, болит моя спина,  Голова кружится;Лягу спать, а толокно  И во сне мне снится!

За окном скрипит береза,  В комнате темно;От трескучего мороза  В инее окно.

За окном!.. чу! песню кто-то  Весело поет;Знать, ему нужда-забота  Душу не гнетет.

Пой же, друг, пока поется,  Жизнь пока светла;А как горе к ней привьется —  Всё оденет мгла.

Заскрипишь ты, как береза  Под окном зимой,Закипят на сердце слезы,  Смолкнет голос твой.

Кони мчат-несут,Степь всё вдаль бежит;Вьюга снежнаяНа степи гудит.

Снег да снег кругом;Сердце грусть берет;Про моздокскуюСтепь ямщик поет…

Как простор степнойШироко-велик;Как в степи глухойУмирал ямщик;

Как в последний свойПередсмертный часОн товарищуОтдавал приказ:

«Вижу, смерть меняЗдесь, в степи, сразит,—Не попомни, друг,Злых моих обид.

Злых моих обид,Да и глупостей,Неразумных слов,Прежней грубости.

Схорони меняЗдесь, в степи глухой;Вороных конейОтведи домой.

Отведи домой,Сдай их батюшке:Отнеси поклонСтарой матушке.

Молодой женеТы скажи, друг мой,Чтоб меня онаНе ждала домой…

Кстати ей ещеНе забудь сказать:Тяжело вдовойМне ее кидать!

Передай словцоЕй прощальноеИ отдай кольцоОбручальное.

Пусть о мне онаНе печалится;С тем, кто по сердцу,Обвенчается!»

Замолчал ямщик,Слеза катится…А в степи глухойВьюга плачется.

Голосит она,В степи стон стоит,Та же песня в нейЯмщика звучит:

«Как простор степнойШироко-велик;Как в степи глухойУмирал ямщик».

Я ли в поле да не травушка была,Я ли в поле не зеленая росла;Взяли меня, травушку, скосили,На солнышке в поле иссушили.  Ох ты, горе мое, горюшко!  Знать, такая моя долюшка!

Я ли в поле не пшеничушка была,Я ли в поле не высокая росла;Взяли меня срезали серпами,Склали меня на поле снопами.  Ох ты, горе мое… и т. д.

Я ли в поле не калинушка была,Я ли в поле да не красная росла;Взяли калинушку поломалиИ в жгутики меня посвязали.  Ох ты, горе мое… и т. д.

Я ль у батюшки не доченька была,У родимой не цветочек я росла;Неволей меня, бедную, взялиИ с немилым седым повенчали.  Ох ты, горе мое… и т. д.

Умирая в больнице, тревожноШепчет швейка в предсмертном бреду:«Я терпела насколько возможно,Я без жалоб сносила нужду.Не встречала я в жизни отрады,Много видела горьких обид;Дерзко жгли меня наглые взглядыБезрассудных, пустых волокит.И хотелось уйти мне на волю,И хотелось мне бросить иглу,—И рвалась я к родимому полю,К моему дорогому селу.Но держала судьба-лиходейкаМеня крепко в железных когтях.Я. несчастная, жалкая швейка,В неустанном труде и слезах,В горьких думах и тяжкой печалиСвой безрадостный век провела.За любовь мою деньги давали—Я за деньги любить не могла;Билась с горькой нуждой, но развратомНе пятнала я чистой душиИ, трудясь через силу, богатымПродавала свой труд за гроши…Но любви мое сердце просило —Горячо я и честно любила…Оба были мы с ним бедняки,Нас обоих сломила чахотка…Видно, бедный — в любви не находка!Видно, бедных любить не с руки!..Я мучительной смерти не трушу,Скоро жизни счастливой лучиОзарят истомленную душу, —Приходите тогда, богачи!Приходите, любуйтеся смелоРанней смертью девичьей красы,Белизной бездыханного тела,Густотой темно-русой косы!»

Точно море в час прибоя,Площадь Красная гудит.Что за говор? что там противМеста лобного стоит?

Плаха черная далекоОт себя бросает тень…Нет ни облачка на небе…Блещут главы… Ясен день.

Ярко с неба светит солнцеНа кремлевские зубцы,И вокруг высокой плахиВ два ряда стоят стрельцы.

Вот толпа заколыхалась,—Проложил дорогу кнут:Той дороженькой на площадьСтеньку Разина ведут.

С головы казацкой сбритыКудри черные как смоль;Но лица не изменилиКазни страх и пытки боль.

Так же мрачно и сурово,Как и прежде, смотрит он,—Перед ним былое времяВосстает, как яркий сон:

Дона тихого приволье,Волги-матушки простор,Где с судов больших и малыхБрал он с вольницей побор;

Как он с силою казацкойРыскал вихорем степнымИ кичливое боярствоТрепетало перед ним.

Душит злоба удалого,Жгет огнем и давит грудь,Но тяжелые колодкиС ног не в силах он смахнуть.

С болью тяжкою оставилВ это утро он тюрьму:Жаль не жизни, а свободы,Жалко волюшки ему.

Не придется Стеньке кликнутьКлич казацкой голытьбеИ призвать ее на помощьС Дона тихого к себе.

Не удастся с этой силойСилу ратную тряхнуть,—Воевод, бояр московскихВ три погибели согнуть.

«Как под городом Симбирском(Думу думает Степан)Рать казацкая побита,Не побит лишь атаман.

Знать, уж долюшка такая,Что на Дон казак бежал,На родной своей сторонкеВо поиманье попал.

Не больна мне та обида,Та истома не горька,Что московские бояреЗаковали казака,

Что на помосте высокомПоплачусь я головойЗа разгульные потехиС разудалой голытьбой.

Нет, мне та больна обида,Мне горька истома та,Что изменною неправдойГолова моя взята!

Вот сейчас на смертной плахеСрубят голову мою,И казацкой алой кровьюЧерный помост я полью…

Ой ты, Дон ли мой родимый!Волга-матушка река!Помяните добрым словомАтамана-казака!..»

Вот и помост перед Стенькой…Разин бровью не повел.И наверх он по ступенямБодрой поступью взошел.

Поклонился он народу,Помолился на собор…И палач в рубахе краснойВысоко взмахнул топор…

«Ты прости, народ крещеный!Ты прости-прощай, Москва…»И скатилась с плеч казацкихУдалая голова.

Не грусти, что листьяС дерева валятся,—Будущей весноюВновь они родятся,—

А грусти, что силыМолодости тают,Что черствеет сердце,Думы засыпают…

Только лишь весноюТеплою повеет —Дерево роскошноВновь зазеленеет…

Силы ж молодыеСгибнут — не вернутся;Сердце очерствеет —Думы не проснутся!

А. У. Порецкий