Александр Артёмов - Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне

577. ОСЕНЬ

Почему такое, я не знаю,Только ночь медлительней у нас.Падает звезда, почти сквозная,Возле глаз твоих, смущенных глаз.

Звезды залетают за ресницыИ не возвращаются назад…Ты уснула, что тебе приснится:Теплый вечер, ранний листопад?

Что приснится? Утра воркованьеВ поволоке сада голубой?Сердце в легком плавает тумане,Словно льдинка вешнею водой!

Первым инеем покрыты зданья.Даль седая заворожена.Яблони пустеют. МирозданьеВсё поет у твоего окна.

Осень вновь приходит знаться с намиДождиком неверным и плащом,Листопадом, звездопадом, снамиО весне недавней. Чем еще?

578. САД

Деревья к самой речке забрели.Одно из них, согнув большое тело,В воде плескалось, словно захотелоУвериться, что льдины все прошли.

Уже трава в степи зазеленела,Подснежники в ложбинах отцвели,Прислушиваясь к шорохам земли,Садовник вышел в сад, от яблонь белый.

В цветении предчувствуя плоды,Дыша ночной прохладою воды,Шли рыбаки на речку с неводами.

Веселая весенняя пора,Безлистый сад на берегу Днепра,Я всей душою породнился с вами.

579. ОКТАВЫ

Я привыкал к звучанью слов, какихНи в русской нет, ни в украинской речи.Я шел на рынок, в гущу толп людских,Где жар в крови, где говор так сердечен.Грузинского не зная, в этот мигЯ слушал всех, я так тянулся к встречам!Зной полыхал. Мальчишки, торжествуя,Здесь продавали воду ледяную.

Но одиночество владело мной,Была причина личного порядка:Одно письмо. Оно — всему виной,О нем и нынче вспоминать не сладко.Везли крестьяне, несмотря на зной,Всё, что дала им небольшая грядка.Я пробирался сквозь толкучку — пустьЯзык друзей развеет эту грусть.

Любой из нас к сравнениям привык.Мы ищем сходства и примет особыхВ предметах, поначалу неживых,Как некий горец в праздник Шаироба,Что ищет рифму для стихов своих.Волнуясь, бормоча и глядя в оба,Он простирает кисти смуглых рук,Всё ожиданьем полнится вокруг.

Но затрепещет рифма. И тоскаОтхлынет. Напряжение исчезнет.Из жарких уст былого беднякаПольется удивительная песня.Трава растет — сладка или горька —На склонах горных между скал отвесных.Долиною ночною, голубоюПо Грузии пройдем вдвоем с тобою.

Я видел тысячи прекрасных снов.Ни об одном поведать не смогу я.Я знаю двадцать пять грузинских словИ каждое произношу волнуясь.Я в Гурии из чистых родниковПил, зачерпнув рукой, струю тугую.Лишь эти мне запомнились края,Тут сердце навсегда оставил я.

Любой из нас к сравнениям привык,Но здесь нужны сравнения едва ли.Мы вспоминаем красный броневик —Его тбилисцы с нетерпеньем ждали.Со скоростью ракет пороховыхБежали банды меньшевистской швали.Проходит год, как день, как быстрый час.Теперь миры равняются на нас.

Я в полдень шел, я странствовал в ночи.Звезда в грузинском небе полыхала.Листву ласкали ранние лучи,И я на свете жил. Но мало, мало!Живи хоть сотни лет, а всё ищи,Всё сделай, что бы жизнь ни приказала!Проходит год, как день, как краткий час.Теперь миры равняются на нас!

580. ИЗ ПИСЬМА

Разлучились, а сердцу не тяжко,Не заказаны песни ему!Я тебя, золотая ромашка,Не отдам ни за что никому!

Я живу в той долине с ручьями,Где туманы, как северный флот,Где деревья своими плечамиПодпирают родной небосвод.

Всё растут и растут, и не сохнут,По-казачьи шумят куренем,Всё сияют жемчужностью роснойВ изумрудном наряде своем.

Если любишь — все беды не в тягостьПод зеленым шатром лозняка.Вспоминай обо мне, моя радость,Чтоб меня обходила тоска.

581. «Вот июль Уссурийского края…»

Вот июль Уссурийского краяПостучался в палатку дождем,Дышит почва, густая, сырая,Та земля, на которой живем.

В каждой пади волнуется влага,И у сопок скопилась вода,И деревьям даровано благо,Чтоб не сохли они никогда.

И не сохнут, они вырастаютВ свете утренней, чистой красы.На рассвете над ними блистаютОхлажденные капли росы.

Мы живем в полотняных палаткахНа озерном крутом берегу,В травянистых умытых распадках,Оттеснивших на север тайгу,

Где запрятался в дальней лощинеХлопотливой речонки исток,Где стоят боевые машины,Неустанно смотря на восток.

Мы стоим нерушимым оплотом,Мы на каждой границе живем.Каждый куст может стать пулеметом,Огнедышащим грозным гнездом.

Эти влажные наши просторы,Созреваньем обильный июльЗащитим боевым разговором,Неожиданным посвистом пуль.

Если я упаду, умирая,Будь во взгляде последнем моем,Молодая, живая, сырая,Та земля, на которой живем.

582. ПИСЬМО ТЕБЕ, КОПИЯ НАРКОМУ СВЯЗИ

Я сегодня обозленНа тебя, на мир, на почту,И на холод, и на то, чтоЯ в тебя еще влюблен,На московский телефон:Почему здесь нету трубки,Чтоб услышать голос хрупкий,Прерывается ли он,Так ли вырвется «Арон»,И — чего забыть не в силах —Весь каскад нелепых, милыхУменьшительных имен?Для чего пишу всё это,Если нету вот — нема! —Ни ответа, ни привета,Ни посылки, ни письма?Я стою здесь безутешен,Сохраняя мрачный вид,Весь гранатами обвешан,Портупеями обвит.Я нахмурил брови грозно,Но дрожу как мелкий лист.Это выглядит курьезно:Пулеметчик — пессимист.Вот начну писать сначалаВ гневе, горе и тоске,Чтобы ты не понимала,Вдруг — на финском языке.Если я вернусь влюбленным(А тебя не разлюбить),Поступлю я почтальоном,Чтоб поближе к письмам быть.Я вгляжусь благоговейноВ почерки различных рук:Нет ли писем А. КопштейнуОт гражданки А. Савчук?Впрочем, это просто враки,Это я пишу смеясь.Пусть без нового воякиОстается Наркомсвязь,Пусть мне сердце он не губитТретий месяц уж подряд,Пусть меня скорей полюбитМилый сердцу наркомат.

583. ПОЭТЫ

Я не любил до армии гармони,Ее пивной простуженный регистр,Как будто давят грубые ладониМахорочные блестки желтых искр.Теперь мы перемалываем душу,Мечтаем о театре и кино,Поем в строю вполголоса «Катюшу»(На фронте громко петь воспрещено).Да, каждый стал расчетливым и горьким:Встречаемся мы редко, второпях,И спорим о портянках и махорке,Как прежде о лирических стихах.Но дружбы, может быть, другой не надо,Чем эта, возникавшая в пургу,Когда усталый Николай ОтрадаЧитал мне Пастернака на бегу.Дорога шла в навалах диабаза,И в маскхалатах мы сливались с ней,И путано-восторженные фразыВосторженней звучали и ясней!Дорога шла почти как поединок,И в схватке белых сумерек и тьмыМы проходили тысячи тропинок,Но мирозданья не топтали мы.Что ранее мы видели в природе?Степное счастье оренбургских нив,Днепровское похмелье плодородьяИ волжский нелукавящий разлив.Ни ливнем, ни метелью, ни пожаром(Такой ее мы увидали тут) —Она была для нас Тверским бульваром,Зеленою дорогой в институт.Но в январе сорокового годаПошли мы, добровольцы, на войну,В суровую финляндскую природу,В чужую, незнакомую страну.Нет, и сейчас я не люблю гармониВизгливую, надорванную грусть.Я тем горжусь, что в лыжном эскадронеЯ Пушкина читаю наизусть,Что я изведал напряженье страсти,И если я, быть может, до сих порЛюбил стихи, как дети любят сласти, —Люблю их, как водитель свой мотор.Он барахлит, с ним не находишь сладу,Измучаешься, выбьешься из сил,Он три часа не слушается кряду —И вдруг забормотал, заговорил,И ровное его сердцебиенье,Уверенный, неторопливый шум,Напомнит мне мое стихотворенье,Которое еще я напишу.И если я домой вернуся целым,Когда переживу двадцатый бой,Я хорошенько высплюсь первым делом,Потом опять пойду на фронт любой.Я стану злым, расчетливым и зорким,Как на посту (по-штатски — «на часах»),И, как о хлебе, соли и махорке,Мы снова будем спорить о стихах.Бьют батареи. Вспыхнули зарницы.А над землянкой медленный дымок.«И вечный бой. Покой нам только снится…»Так Блок сказал. Так я сказать бы мог.

584. «Мы с тобой простились на перроне…»