Константин Ваншенкин - Женщина за стеной. Лирика

Письмо из Котласа

Б.Б.

Не про туннель и свет в конце туннеля,А друг подробность сообщил одну,Что вновь мороз, и вот уже неделя,Как ходят все по льду через Двину.

Времена года

Шуршащие колосья.Тропа, ведущая к реке.Скрипящие полозьяЧерез полгода вдалеке.

Сквозных ветвей узорыПо утреннему потолку.Скупые разговорыПо утреннему холодку.

"Говорят, что за прожитый век…"

Говорят, что за прожитый векИзменился характер погоды:Выпадает неправильно снег,И не так разливаются воды.

Но меняется что-то всегда:Догорает заката полоска,Возникает на небе звезда,И ломается голос подростка.

Кража

Могут запросто влезть из сада,Как случилось в давнишний год.То-то будет свербить досада,Если рукопись пропадёт.

Но иная сегодня кража:В дом втащили через окноВечереющего пейзажаНепросохшее полотно.

С японского

Посредине восьмого десяткаВдруг у ног розоватый вьюнок.Жить, поверьте, по-прежнему сладко —Если не был бы так одинок.

Неузнавание

Не вспомню вразСквозь временные расстояньяНи глаз, ни фраз —И угадать не в состоянье.

— Не узнаёшь? —И вздрагивают губы эти,Почуя ложьВ моём уклончивом ответе.

Ну что ж, ну что ж,Ведь жизнь, по сути, на излёте…— Не узнаёшь? —И помолчав: — Не узнаёте?

"Грязи на кедах — по пуду…"

Грязи на кедах — по пуду.Поле на том берегу.Долго ли здесь я пробуду,Точно сказать не могу.

Ветер гуляет безбожно.Меркнет над крышами свет.Радости будут? Возможно.Счастье? Я думаю, нет.

Воспоминание о разъезде

Узкоколейка-одноколейка.Неяркий день. Тополей аллейка.Две чахлых грядки. Пустая лейка.

Тот паровозик смешной — «кукушка».Берёзы брезжущая макушкаДа отплывающая опушка.

Флажок. Летящая косо галка.Лоскут линялого полушалка.…Но и себя почему-то жалко.

ФРАГМЕНТ ИЗ ПРЕЖНИХ КНИГ

1

В послевоенный первый год…

Кругом низины и высоткиПолей знакомых и родных.Чтобы вскопать четыре сотки,Уйдёт четыре выходных.

Там, за деревнею покатой,Поля напитаны водой.И он идёт себе с лопатой,Интеллигентный и седой.

И он шагает от платформыВ пальто, поношенном слегка…Ещё до денежной реформыТрудна дорога, далека.

Отмена карточек не скоро,О ней не слышно ничего.Ещё вскопать придётся горыЛопатке старенькой его.

И он копает, мучась жаждой,Картошку режет на кускиС таким расчётом, чтобы в каждомЦвели зелёные глазки.

Ещё старания немножко —Засажен будет огород.И вот поднимется картошка,И зацветёт, и зацветёт.

И набежит июньский ветерИ зашумит среди кустов.И никогда ещё на светеКрасивей не было цветов.

…И деревенские ребятаГлядят, шагая стороной,Как он стоит, держа лопату,Перед корявой целиной.

Стоит серьёзный, работящий,В пальто, поношенном слегка,И с дужкой вешалки, торчащейИз-за его воротника.

Ранний час

Туманы тают. Сырость лёгкая,И, ёжась, вздрагивает сад.Росинки падают неловкие.Заборы влажные блестят.

Ещё лежит на травах изморось,Не шелохнётся речки гладь.И вся природа словно выспаласьИ только ленится вставать.

Чистка картофеля

— Что там, в роте, спятили?Ведь пусты котлы.Сколько всех вас?— Пятеро!Но зато орлы!..

Каждый по традицииС собственным ножом.В круг спешим садиться мы,Время бережём.

Мой товарищ заспанный,Молодой, как я,И постарше — пасмурный:У того — семья.

И из заключенияПарень хоть куда,Бросивший учениеВ прошлые года.

И мобилизованныйПрямо из Москвы —Сильно образованный, —С ним мы все на «вы».

В позе, чуть расслабленной,Мы сидим кружкомПеред тем, поставленнымНа попа                     мешком.

Женское занятиеНе коробит нас.Смешаны понятия,Важен лишь приказ.

Не сказали б сроду мы,Что вот здесь — война…Как дорога до дому,Ночь длинным-длинна.

Разговоры разныеМожно говорить,Вымыть руки грязные,Да и закурить.

Песня плавно катитсяМедленной рекой.Я до службы, кажется,И не знал такой.

Неспокойно в городе.И под стук копыт,Утомлён и голоден,Батальон храпит.

Канонада дальняя.Ночь течёт, свежа.Кожура спиральнаяПадает с ножа.

"По горным кряжам, вырубкам и долам…"

По горным кряжам, вырубкам и долам,На краткий миг склоняясь над ручьём,Шагал я с неудобным и тяжёлымПротивотанковым ружьём.

В ночи ориентируясь по звёздам,Пуская ввысь махорочный дымок,Привык себя считать я очень взрослым, —Иначе б это выдержать не смог.

Я спал, постелью хвойною исколот,Горело натружённое плечо…Лишь в тридцать лет я понял, что я молод,Что сорок — тоже молодость ещё.

"Я вздрогнул: одноногий паренёк…"

Я вздрогнул: одноногий паренёкСтоял внизу — уверенный и ловкий,На валенке единственном — конёк,Прикрученный растрёпанной верёвкой.

В нелепом положении своёмОн выглядел таким невозмутимым.Свободно оттолкнулся костылёмИ покатил, повитый снежным дымом.

Вот он уже мелькает вдалеке,Вот снова приближается, как веха,Летящий на единственном коньке,Сын нашего отчаянного века.

И он, и все товарищи его,Скользящие навстречу или следом,Привыкли и не видят ничегоГеройского, особенного в этом.

Звенит конёк, потом костыль стучитИ, как весло, мелькает над рекою.Я проходил. Я тоже сделал вид,Что каждый день встречается такое.

Жасмин

Укрывшийся шинелью длинной,На девятнадцатом году,Я задыхался от жасминаВ глухом разросшемся саду.

Навис над нами пышной тучейИ небо звёздное затмилОшеломляюще-пахучий,Забытый армией жасмин.

Несовместимыми казалисьФигуры тёмные солдатИ эта лопнувшая завязь,Собой заполнившая сад.

И на заросшем белом склоне,В обозе, где-то не вдали,Тонули средь жасмина кони,Чихая, гривами трясли.

Земли разбуженная силаВ который раз цвела опять,Но только некому нам былоВ ту ночь жасмину наломать.

Над полусонным нашим строемПотом кружились лепестки,Они ложились ровным слоемВ стволы орудий, в котелки.

Плыл надо мной жасмина ворох,И я жасмином весь пропах.Он был сильней, чем дымный порох,Чем пот солдатский и табак…

Демобилизованный