Сборник Сборник - Моё лучшее стихотворение
1941
Владимир Лифшиц
Баллада о черством куске
(Ленинград. Зима 1941–1942 г.)
По безлюдным проспектамОглушительно звонкоГромыхалаНа дьявольской смесиТрехтонка.Леденистый брезентПрикрывал ее кузов —Драгоценные тонныЗамечательных грузов.
Молчаливый водитель,Примерзший к баранке,Вез на фронт концентраты,Хлеба вез он буханки,Вез он сало и масло,Вез консервы и водку,И махорку он вез,Проклиная погодку.
Рядом с ним лейтенантПрятал нос в рукавицу.Был он худ.Был похож на голодную птицу.И казалось ему,Что водителя нету,Что забрел грузовикНа другую планету.
Вдруг навстречу лучам —Синим, трепетным фарам —Дом из мрака шагнул,Покорежен пожаром.А сквозь эти лучиСнег летел, как сквозь сито,Снег летел, как мука,—Плавно,медленно,сыто…
— Стоп! — сказал лейтенант. —Погодите, водитель.Я, — сказал лейтенант,—Здешний все-таки житель.—И шофер осадилПеред домом машину,И пронзительный ветерВорвался в кабину.
И взбежал лейтенантПо знакомым ступеням.И вошел…И сынишка прижался к коленям.Воробьиные ребрышки…Бледные губки…Старичок семилетнийВ потрепанной шубке.
— Как живешь, мальчуган?Отвечай без обмана!..—И достал лейтенантСвой паек из кармана.Хлеба черствый кусокДал он сыну: — Пожуй-ка, —И шагнул он туда,Где дымила буржуйка.
Там, поверх одеяла, —Распухшие руки.Там жену он увиделПосле долгой разлуки.Там, боясь разрыдаться,Взял за бедные плечиИ в глаза заглянул,Что мерцали, как свечи.
Но не знал лейтенантСемилетнего сына:Был мальчишка в отца —Настоящий мужчина!И когда замигалДогоревший огарок,Маме в руку вложил онОтцовский подарок.
А когда лейтенантВновь садился в трехтонку,— Приезжай!! —Закричал ему мальчик вдогонку.И опять сквозь лучиСнег летел, как сквозь сито,Снег летел, как мука,—Плавно, медленно, сыто…
Грузовик отмахал ужеМногие версты.Освещали ракетыНеба черного купол.Тот же самый кусок —Ненадкушенный,Черствый —ЛейтенантВ том же самом карманеНащупал.
Потому что женаНе могла быть иноюИ кусок этот сноваЕму подложила.Потому что былаНастоящей женою,Потому что ждала,Потому что любила.
Грузовик по мостамПроносился горбатым,И внимал лейтенантОрудийным раскатам,И ворчал, что глазаСнегом застит слепящим, —Потому что солдатомОн был настоящим.
1942
Михаил Луконин
Мои друзья
Госпиталь.Все в белом.Стены пахнут сыроватым мелом.Запеленав нас туго в одеялаИ подтрунив над тем, как мы малы,Нагнувшись, воду по полу гонялаСестра.
А мы глядели на полы,И нам в глаза влетала синева,Вода, полы…Кружилась голова.Слова кружились: — Друг, какое нынче? — Суббота? — Вот, не вижу двадцать дней…—Пол голубой в воде, а воздух дымчат.— Послушай, друг…— И все о ней, о ней.
Несли обед.Их с ложек всех кормили,А я уже сидел спиной к стене.И капли щей на одеяле стыли.Завидует танкист ослепший мне,И говорит про то, как двадцать днейНе видит. И — о ней, о ней, о ней…
— А вот сестра, ты письма продиктуй ей!— Она не сможет, друг, тут сложность есть.— Какая сложность, ты о ней не думай…— Вот ты бы взялся! — Я? — Ведь руки есть?!— Я не могу. — Ты сможешь! — Слов не знаю!— Я дам слова! — Я не любил… — Люби!Я научу тебя, припоминая…
Я взял перо. А он сказал: — «Родная».—Я записал. Он: — «Я, считай, убит». —«Живу!» — я записал. Он: — «Ждать не надо…» —А я, у правды всей на поводу,Водил пером: «Дождись, моя награда…»Он: — «Не вернусь»,—А я: «Приду! Приду!»
Шли письма от нее. Он пел и плакал,Держал письмо у отворенных глаз.Теперь меня просила вся палата:— Пиши! —Их мог обидеть мой отказ.— Пиши! — Но ты же сам сумеешь, левой! —— Пиши! — Но ты же видишь сам! — Пиши!..
Все в белом.Стены пахнут сыроватым мелом.Где это все? Ни звука. Ни души.Друзья, где вы?..Светает у причала.Вот мой сосед дежурит у руля.Все в памяти переберу сначала.Друзей моих ведет ко мне земля.Один — мотор заводит на заставе,Другой с утра пускает жернова.А я?
А я молчать уже не вправе,Порученные мне, горят слова.— Пиши! — диктуют мне они. СквознаяЛетит строка. — Пиши о нас! Труби!..— Я не могу! — Ты сможешь! — Слов не знаю…— Я дам слова!Ты только жизнь люби!
1947
Михаил Львов
«Мы стольких в землю положили…»
Мы стольких в землю положили,Мы столько стойких пережили,Мы столько видели всего —Уже не страшно ничего…
И если все-таки про войныЯ думать не могу спокойноИ если против войн борюсь —Не потому, что войн боюсь.А если даже и боюсь,—Не за себя боюсь — за тех,Кто нам теперь дороже всех,Кого пока что век наш нежилИ кто пока еще и нé жил,Кто ни слезы не уронил,Кто никого не хоронил.
1956
Марк Максимов
Мать
Жен вспоминали на привале,друзей — в бою. И только матьне то и вправду забывали,не то стеснялись вспоминать.
Но было,что пред смертью самойвидавший не один походседой рубака крикнет:— Мама!
…И под копыта упадет.
1945
Алексей Марков
Уборщица
Метро. Воскреснувшие в бронзе,Стоят солдаты Октября,И электрическое солнцеСияет, в мраморе горя.Среди бойцов моряк с гранатой.Упрямый взгляд, широкий шаг…Вот так в сражении когда-тоБыл встречен краснофлотцем враг.
Сюда уборщица приходит,Лишь только загорится свет,Порядок ревностно наводитУж сколько зим, уж сколько лет!На плечи краснофлотцу ляжетРука в прожилках голубых.Уборщица ему расскажетО новостях, делах своих,Как было раньше каждым летом,Когда моряк — родной сынок,В простую форменку одетый,К ней приезжал на краткий срок.Бывало, теплые ладониЛежали долго на плечах.
Он для нее не похороненВ холодных мурманских ночах.
1951
Сергей Марков
Рябинин-город
Цветет в Рябинине герань,И на столе вздыхает тканьКамчатой скатертью с кистями…
Смеются алые уста,Когда — нарядна и проста —Ты пьешь рябиновку с гостями.
В ковригу воткнут синий нож,И чарка алою слезоюБлестит…
Я знаю — ты живешьЗа малой речкой Бирюзою.
К тебе за Бирюзу пойду,Щеколду у дверей найду,Сдержу — чтоб не раздалось звона…
Ушли ли гости? Все ли спят?Не спишь ли ты? Считает садХладеющие листья клена…
Рябинин-город! Явь иль сон? —И смех, и волосы что лен,И рассудительные речи.
В светлице — шитые холсты,И вздохи теплой темноты,И в полотне прохладном плечи!
Не зря в Рябинине подрядСемь дней сверкает листопад,Не быть ли заморозку ныне?
И не сочтешь ли ясным сномТы утром иней за окномИ снег туманный на рябине?..
1940
