Булат Окуджава - Посвящается вам
«Почему мы исчезаем…»
* * *
Почему мы исчезаем,превращаясь в дым и пепел,в глинозем, в солончаки,в дух, что так неосязаем,в прах, что выглядит нелепым, —нытики и остряки?
Почему мы исчезаемтак внезапно, так жестоко,даже слишком, может быть?Потому что притязаем,докопавшись до истока,миру истину открыть.
Вот она в руках как будто,можно, кажется, потрогать,свет ее слепит глаза…В ту же самую минутуНекто нас берет под локотьи уводит в небеса.
Это так несправедливо,горько и невероятно —невозможно осознать:был счастливым, жил красиво,но уже нельзя обратно,чтоб по-умному начать.
Может быть, идущий следом,зная обо всем об этом,изберет надежней путь?Может, новая когортаиз людей иного сортаизловчится как-нибудь?
Все чревато повтореньем.Он, объятый вдохновеньем,зорко с облака следит.И грядущим поколеньям,обожженным нетерпеньем,тоже это предстоит.
«Над площадью базарною…»
* * *
Над площадью базарноювечерний дым разлит.Мелодией азартноювесь город с толку сбит.
Еврей скрипит на скрипочкео собственной судьбе,а я тянусь на цыпочкии плачу о себе.
Снует смычок по площади,подкрадываясь к нам,все музыканты прочиеукрылись по домам.
Все прочие мотивчикине стоят ни гроша,покуда здесь счастливчикитолпятся чуть дыша.
Какое милосердиеявляет каждый звук,а каково усердиелица, души и рук,
как плавно, по-хорошемуиз тьмы исходит свет,да вот беда: от прошлогоникак спасенья нет.
«Давайте придумаем деспота…»
* * *
Давайте придумаем деспота,чтоб в душах царил он одинот возраста самого детскогои до благородных седин.
Усы ему вырастим пышныеи хищные вставим глаза,сапожки натянем неслышные,и проголосуем все — за.
Давайте придумаем деспота,придумаем, как захотим.Потом будет спрашивать не с кого,коль вместе его создадим.
И пусть он над нами куражитсяи пальцем грозится из тьмы,пока наконец не окажется,что сами им созданы мы.
«Отчего ты печален, художник…»
* * *
Отчего ты печален, художник —живописец, поэт, музыкант?На какую из бурь невозможныхты растратил свой гордый талант?
На каком из отрезков дорогирастерял ты свои медяки?Все надеялся выйти в пророки,а тебя занесло в должники.
Словно эхо поры той прекрасной,словно память надежды былой —то на Сретенке профиль твой ясный,то по Пятницкой шаг удалой.
Так плати из покуда звенящих,пот и слезы стирая со щек,за истертые в пальцах дрожащиххолст и краски, перо и смычок.
«Клубничины сорваны с грядки…»
* * *
Клубничины сорваны с грядки.Они треугольны и сладки.Белеют внутри семена —придут еще их времена.
Но, прежде чем кануть в забвенье,свершают они омовеньепод каплями чистой росыв рассветные эти часы.
Душисты бока их тугие,мундиры на них дорогие,расшиты они в пух и прахс узорами на обшлагах.
Их жаркая почва рождает,их музыка сопровождает,вливает в них пламя свое…Да жаль: мы не слышим ее.
«Мне не в радость этот номер…»
* * *
Мне не в радость этот номер,телевизор и уют.Видно, надо, чтоб я помер —все проблемы отпадут.
Ведь они мои, и только.Что до них еще кому?Для чего мне эта койка —на прощание пойму.
Но когда за грань покояпреступлю я налегке,крикни что-нибудь такоена грузинском языке.
Крикни громче, сделай милость,чтоб на миг поверил я,будто это лишь приснилось:смерть моя и жизнь моя.
«По Грузинскому валу воинственно ставя носок…»
* * *
По Грузинскому валу воинственно ставя носок,ты как будто в полете, и твой золотой голосокв простодушные уши продрогших прохожих струится.Но хотя он возвышен, и ярок, и чист, и высок,не успеешь моргнуть — а уже просочился в песок,и другими уже голосами гордится столица.
Как чиновна она, неприступна она, брат, с крыльца,и не сходит уже позолота с ее, брат, лица,так что в тесном квадрате двора поспевай, брат, вертеться.Где уж годы беречь, если сыплются дождичком дни,и тяжки и горьки, как свинцовые пульки они,и ложатся один за другим возле самого сердца.
И фортуна твоя, подбоченясь, глядит из окна,ослепленная мыслью, что ей перспектива виднамеж домов и дворов… Будто это и есть перспективаИ дорога твоя от рожденья — то мир, то война,и привычные с детства горят вдоль нее письмена:то «Вернись!», то «Ступай!», то «Прости!»,то «Прощай!», то «Счастливо!»
По Грузинскому валу к финалу рабочего дня,заломив козырек, ошалев от обид и вранья,независимый облик храня, прогуляться неплохо…Навостриться бы мне разводить своих братьев плечом,научиться бы мне, чтобы так не жалеть ни о чем,да, как видно, уже не успеть до последнего вздоха.
«Вот музыка та, под которую…»
* * *
Вот музыка та, под которуюмне хочется плакать и петь.Возьмите себе оратории,и дробь барабанов, и медь.Возьмите себе их в союзникилегко, до скончания дней…Меня же оставьте с той музыкой:мы будем беседовать с ней.
«В нашей жизни, прекрасной и странной…»
* * *
В нашей жизни, прекрасной и странной,и короткой, как росчерк пера,над дымящейся свежею ранойпризадуматься, право, пора.
Призадуматься и присмотреться,поразмыслить, покуда живой,что там кроется в сумерках сердца,в самой черной его кладовой.
Пусть твердят, что дела твои плохи,но пора научиться, поране вымаливать жалкие крохимилосердия, правды, добра.
Но пред ликом суровой эпохи,что по-своему тоже права,не выжуливать жалкие крохи,а творить, засучив рукава.
«У поэта соперников нету…»
* * *
У поэта соперников нетуни на улице и ни в судьбе.И когда он кричит всему свету,это он не о вас — о себе.
Руки тонкие к небу возносит,жизнь и силы по капле губя.Догорает, прощения просит:это он не за вас — за себя.
Но когда достигает пределаи душа отлетает во тьму…Поле пройдено. Сделано дело.Вам решать: для чего и кому.
То ли мед, то ли горькая чаша,то ли адский огонь, то ли храм…Все, что было его, — нынче ваше.Всё для вас. Посвящается вам.
1
Глехо — крестьянин (груз.).
