Райнер Рильке - Книга образов
Моя жизнь — нарастающее круженье,
я кружу над вещами давно.
Суждено ли дожить мне до высших свершений,
или к ним лишь стремиться дано?
Я кружу вокруг бога, вкруг башни высокой —
это мой многотысячный круг —
и не знаю: я буря, а быть может, я сокол,
или песни неслыханной звук.
Перевод Т. Сильман
III
На рубеже веков мой век течет.
А прошлое — как лист, что испещрен
тобою, мною, богом… Дрогнул он…
И чья рука его перевернет?
Иные силы тянутся на смену,
невиданные до сих пор.
Теперь они выходят на арену,
вперив друг в друга тусклый взор.
Перевод Т. Сильман
IV
Тебя во всех предметах я открою,
с которыми я братски сопряжен;
в былинке малой ты блеснешь росою,
в великом ты величьем отражен.
Волшебных сил движенье без оглядки,
идущее дорогою вещей:
растет в корнях, в стволе играет в прятки,
и воскресает в зелени ветвей.
Перевод Т. Сильман
V
Столетье сдвинулось. Мне слышен шум глухой,
с страницы исполинской рвется ветер взлета,
она божественной, твоей, моей испещрена
рукой,
в бездонной высоте, неведомый — ее листает
кто-то.
Уже страницы новой край намечен,
на ней еще должно все появиться.
Безмолвно силы расправляют плечи
и сумрачно друг другу смотрят в лица.
Перевод Я. Монахова
VI
Из Слова твоего читаю эту быль,
Из свитка мудрых мановений
твоей руки — она вокруг творений,
их обтекая, нежно изгибалась.
Звучало громко — ж и т ь, а умирать —
шепталось,
и слово быть гремело, как прилив.
Но смерти час рожден убийством был.
И пропасть в мироздании раздалась.
И грянул взрыв
и голоса мгновенно раздробил,-
они едва-едва собрались
тебя назвать,
тебя позвать,
мост через пропасти великий —
намеки в речи их с тех пор одни остались —
блики:
мерцанье древнего именованья.
Перевод Н. Монахова
Из книги «О ПАЛОМНИЧЕСТВЕ»
I
Оставь без глаз — всё ж я тебя увижу;
Оставь без слуха — я тебя услышу;
Я и без ног пойду стезей твоею;
Я и немой воззвать к тебе сумею;
А если рук лишусь я ко всему —
Тебя своим я сердцем обниму;
А сердцу повелишь остановиться —
Мой мозг к тебе прорвется, как зарница;
Теперь еще и мозг мой умертви —
Я понесу тебя в своей крови.
Перевод В. Васильева
II
В деревне той стоит последний дом,
как будто впереди — конец всему.
Дорога повернула за холмом
и медленно ушла в ночную тьму.
Деревня — только робкий переход
между двух далей — все чего-то ждет,-
дорогой этой так легко уйти…
А кто ушел, тот все еще бредет
или давно уже погиб в пути.
Перевод Т. Сильман
III
Уже земные короли
состарились и умирают.
Наследники их погибают,
а дочки бледные теряют
короны чахлые в пыли.
И чернь, что надо всем царит,
их быстро в деньги превратит
или в машины переплавит —
она теперь их волей правит,
но счастье их и здесь оставит.
Металл тоскует: с жизнью этой,
такой далекой от природы,
никак не может он смириться.
К чему машины и монеты?
Он бросит кассы и заводы
и снова в шахты возвратится,
гора закроется за ним.
Перевод Т. Сильман
IV
Все станет вновь великим и могучим.
Деревья снова вознесутся к тучам,
к возделанным полям прольются воды,
и будут снова по тенистым кручам
свободные селиться скотоводы.
Церквей не будет, бога задавивших,
его оплакавших и затравивших,
чтоб он, как зверь израненный, затих.
Дома откроются как можно шире,
и жертвенность опять родится в мире,
в твоих поступках и в делах моих.
С потусторонним больше не играя
и смерть не выставляя напоказ,
служа земному, о земном мечтая,
достойно встретим свой последний час.
Перевод Т. Сильман
V
Нет без тебя мне жизни на земле.
Утрачу слух — я все равно услышу,
очей лишусь — еще ясней увижу.
Без ног я догоню тебя во мгле.
Отрежь язык — я поклянусь губами.
Сломай мне руки — сердцем обниму.
Разбей мне сердце. Мозг мой будет биться
навстречу милосердью твоему.
А если вдруг меня охватит пламя
и я в огне любви твоей сгорю —
тебя в потоке крови растворю.
Перевод А. Немировского
VI
Уж рдеет барбарис, и ароматом
увядших астр так тяжко дышит сад.
Тот, кто на склоне лета не богат,
тому уж никогда не быть богатым.
И кто под тяжестью прикрытых век
не ощутит игры вечерних бликов,
и ропота ночных глубинных рек,
и в нем самом рождающихся ликов,
тот конченый, тот старый человек.
И день его — зиянье пустоты,
и ложью все к нему обращено.
И ты, господь. И будто камень ты,
его влекущий медленно на дно.
Перевод Т. Сильман
VI. JETZT REIFEN SCHON DIE ROTEN BERBERITZEN…
Уже рдяные зреют барбарисы.
И астр стареющих — ослабшая гряда.
В лишеньи, чтоб себя не ждать всегда,
с своим богатством летним соберися.
И кто сейчас, свои смыкая очи,
Не убежден в видений полноте
Заждавшейся начала ночи,
Чтоб выпрямиться в темноте —
(Последние 5 строк не переведены).
Перевод Б. Пастернака
Из книги «О БЕДНОСТИ И СМЕРТИ»
I
Господь! Большие города
обречены небесным карам.
Куда бежать перед пожаром?
Разрушенный одним ударом,
исчезнет город навсегда.
В подвалах жить все хуже, все трудней.
Там с жертвенным скотом, с пугливым
стадом
схож твой народ осанкою и взглядом.
Твоя земля живет и дышит рядом,
но позабыли бедные о ней.
Растут на подоконниках там дети
в одной и той же пасмурной тени;
им невдомек, что все цветы на свете
взывают к ветру в солнечные дни,-
в подвалах детям не до беготни.
Там девушку к неведомому тянет.
О детстве загрустив, она цветет…
Но тело вздрогнет, и мечты не станет,
должно закрыться тело в свой черед.
И материнство прячется в каморках,
где по ночам не затихает плач;
слабея, жизнь проходит на задворках
холодными годами неудач.
И женщины своей достигнут цели;
живут они, чтоб слечь потом во тьме
и умирать подолгу на постели,
как в богадельне или как в тюрьме.
Перевод В. Микушевича
I
Господь, большие города
уже потеряны навеки;
здесь злые, пламенные реки
надежду гасят в человеке,
здесь время гибнет без следа.
Живут здесь люди скверно, тяжело,
в лачугах темных, как в преддверьи ада,
запуганное, загнанное стадо…
Земли твоей и свежесть и отрада —
все это навсегда от них ушло.
А под окошком вырастают дети,
такие тихие и бледные в тени,
и где им знать, что есть цветы на свете,
порывы ветра, солнечные дни,-
они молчат, они всегда одни.
И молодые девушки в печали
хотели бы от жизни отдохнуть;
а то, чего они так робко ждали,
не сбудется, и одинок их путь.
Их материнство — тайное страданье
в каморке тесной, приговор судьбы,
а дальше — ночи сдавленных рыданий
и годы без стремлений, без борьбы.
И смерти мгла взамен постели брачной,
и нет им счастья самых жалких крох;
они уходят медленно и мрачно,
их смерть — как нищенки последний вздох.
Перевод Т. Сильман
II
Но города, упрямы и нелепы,
идут путем безудержным своим.
Живую тварь они ломают в щепы,
