Лев Мей - Стихотворения
АУ-АУ!
Ау-ау! Ты, молодость моя!Куда ты спряталась, гремучая змея?Скажи, как мне напасть нечаянно, нежданно,На след лукавый твой, затертый окаянно?Где мне найти тебя, где задушить тебяВ моих объятиях, ревнуя и любя,И обратить всю жизнь в предсмертные страданьяОт ядовитого и жгучего лобзанья?..
<1861>«Я не обманывал тебя…»
Я не обманывал тебя,Когда, как бешенный любя,Я рвал себе на части душуИ не сказал, что пытки трушу.
Я и теперь не обману,Когда скажу, что клонит к снуМеня борьба, что за борьбоюМне шаг до вечного покою.
Но ты полюбишь ли меня,Хотя в гробу, и, не кляняМой тленный труп, любовно взглянешьНа крышу гроба?.. Да?.. Обманешь!
<1861>БАРАШКИ**
По Неве встают барашки;Ялик ходит-ходенём…Что вы, белые бедняжки,Из чего вы и о чем?
Вас теперь насильно гонитВетер с запада… чужой…Но он вам голов не склонит,Как родимый, озерной.
Не согреет он вас летом,Алой зорькой не блеснет,Да и липовым то цветомС моря вас не уберет.
Что ж вы, глупенькое стадо,Испугалися-то зря?Там и запада не надо,Где восточная заря.
Где невзгода — уж не горе,Где восстал от сна народ,Где и озеро, что море,Гонит вас: «Вперед, вперед!»
<1861>«Милый друг мой! румянцем заката…»
Милый друг мой! румянцем закатаОблилось мое небо, и ты,Как заря, покраснела за братаПрежней силы и юной мечты.
Не красней ты и сердцем воскресни:Я ничем, кроме ласки и песни,И любви без границ, без конца,За тебя не прогневал Отца…
Преклонись же с молитвой дочернейИ попомни, что были всегдаИ зарей и звездою вечернейУтром — те же заря и звезда.
<1861>ЗАЧЕМ?**
Зачем ты мне приснилася,Красавица далекая,И вспыхнула, что в полыме,Подушка одинокая?
Ох, сгинь ты, полуночница!Глаза твои ленивые,И пепел кос рассыпчатый,И губы горделивые —
Всё наяву мне снилося,И всё, что греза вешняя,Умчалося, — и на сердцеЛегла потьма кромешная…
Зачем же ты приснилася,Красавица далекая,Коль стынет вместе с грезоюПодушка одинокая?..
<1861>ГДЕ ТЫ?**
Он тебя встретил, всему хороводу краса,Встретил и понял — что значит девичья коса,Понял — что значат девичьи смеховые речиИ под кисейной рубашкой опарные плечи.Понял он это и крепко тебя полюбил,И городских и посадских красавиц забыл…
Но отчего же, Наташа, забыла и ты,Как у вас в в Троицу вьют-завивают цветы,Как у вас в Троицу красные девки гурьбамиНа воду ходят гадать с завитыми венками,Как они шепчут: «Ох, тонет-потонет венок:Ох, позабудет про девицу милый дружок!»
Не потонули — уплыли куда-то цветы,Да уплыла за цветами, Наташа, и ты…И позабыл он… И даже не знает — не скажет,—Где ты?.. И свежей могилки твоей не укажет…Но пробудились цветочки, и шепчут они:«Спи, моя бедная!.. Будут пробудные дни…»
9 февраля 1861СПАТЬ ПОРА!**
С полуночи до утра,С полуночным сном в разладе,Слышу я в соседнем саде: «Спать пора! Спать пора!»
С полуночи до утраЭто перепел крикливыйВ барабан бьет на мотивы: «Спать пора! Спать пора!»
Нет! — я думаю. — Ура!Время нам пришло проспаться,А не то что окликаться: «Спать пора! Спать пора!»
Нет, ты, пташечка-сестра,Барабань себе, пожалуй,Да словами-то не балуй: «Спать пора! Спать пора!»
Глянь из клеточки с утраТы на божий мир в оконцеИ не пой, коль встало солнце: «Спать пора! Спать пора!»
12 июня 1861С КАРТИНЫ ОРАСА ВЕРНЕ[4]**
В одной сорочке белой и босая, На прикрепленных к дереву досках,С застывшею слезой в угаснувших глазах, Лежит она, красавица, страдаяВ предсмертных муках… Черная косаРастрепана; полураскрыты губы,И стиснуты немой, но жгучей болью зубы,И проступает пот на теле, что роса…Бедняжечка! Над ней — и небо голубое,И померанца сень душистая — в плодах,И всё вокруг нее в сияньи и цветах — А уж у ней распятье золотое Положено на грудь… И вот уж второпях,С прощальным и напутственным поклоном,Уходит от нее и духовник-монах,Под серой рясою и серым капюшоном, И впереди, с зажженною свечой, Могильщик-каторжник с обритой головой;Он рот закрыл платком, он весь дрожит от страха,Как будто перед ним — не смертный одр, а плаха…Одну, без помощи, без дружеской руки,Оставить бедную в последние мгновенья —О господи, в них нет ни искры сожаленья!.. Но что это? Взгляните: у доски Разбросаны одежды в беспорядке —Плащ фиолетовый с мантильей голубой,И платья женского меж них белеют складки, И рукоятка шпаги золотойВидна из-под одежд, а вот и ларчик рядом,С резьбой и с дорогим узорчатым окладом; В нем серьги, и запястья, и жемчуг —Больная всё сняла, когда сразил недуг,Лишь обручального кольца снять не хотела…А!.. У нее в руке — еще рука,Чужая, мертвая, и вся уж потемнела…Вот отчего одна скривилася доска:С нее свалился труп — страдальцев было двое!.. Припав к земле кудрявой головой,Лежит, повержен ниц, мужчина молодой!..Он весь накрыт плащом; со смертью в грозном боеОн не сробел до самого концаИ ниц упал, чтоб мертвого лицаНе увидала милая подруга…
Но замерла у ней рука в руке супруга:Страдалице легко с ним вместе умирать —И никому их рук теперь не разорвать,И скоро уж конец, и скоро эти очиНеразрешимой тьмой загробной, вечной ночиС улыбкой злобною завесит смерть сама…Глядите… вслушайтесь — шепнула: «Умираю».Нет, не глядите, прочь!.. Теперь я понимаю:Прочь, поскорее прочь: у ней — чума, чума!
26 июня 1861ПОМПЕИ**
Кого-то я спросил: «Бывали вы в Помпеи?»— «Был, — говорит, — так что ж?» — «Как что?.. Да все музеиВ Европе и у нас, с конца и до конца,Гордятся дивами и кисти и резцаХудожников помпейских…» — «Вероятно,Но мне помпейское искусство непонятно,Затем что я его в Помпеи не видал,А видел я один песчаный вал,Да груды пепла, да такие ямы,Что были, может, там и статуи богов,И знаменитые седалища жрецов,И творческой рукой воздвигнутые храмы,—Быть может; только их Бурбоновский музейВсе выкопал до мраморных корней».— «А что же говорят об этом ладзарони?»— «Молчат… На берегу ждут первой ранней тониИ точат о песок заржавые ножи…»
И вот, подумал я, теперь ты мне скажи,Художник кесарей, маститый мой Витрувий:Зачем Помпеи ты на лаве воздвигал,Как будто бы не помнил и не знал,Что сердце у твоей Италии — Везувий?Но нет, ты прав: свободная страна,Врагам одни гробы и выдала она…
29 июня 1861ТРОЙКА[5]**
