Всеволод Рождественский - Стихотворения
В известной степени это же стремление заметно и в стихах Вс. Рождественского той поры. В особенности это сказывается в произведениях о Ленинграде, его настоящем и прошлом, его улицах, зданиях и его великих зодчих. Эти стихи широко развернуты в пространстве, причем не только в топографическом, но и в историческом.
На стрелке острова, где белые колонныВозносит над Невой российский Парфенон,Остановись на миг, мечтатель вдохновенный,Белесым сумраком, как тайной, окружен.
Перед тобой столпов Ростральных очертанья —Наследье прошлого, пришедшее в наш век, —И у подножья их два светлых изваянья,Два строгих символа могучих русских рек.
(«На стрелке острова, еде белые колонны…»)К 1947 году им был закончен цикл «Строители», посвященный великим зодчим, создавшим красоту города — эту великолепную поэму в камне. Из прошлого поэт обращает взгляд в современность — он пишет стихи, в которых возникает новый, строящийся Ленинград, город, вышедший из мрака и огня войны. В стихотворении «Новый порт» он своеобразно совмещает два плана города — современный и исторический. Конкретная историческая живопись, насыщенная множеством деталей, и повествовательность интонации, может быть, очевиднее всего говорят о близости лирики Вс. Рождественского тех лет эпическому (поэмному) масштабу и смыслу.
Огороды. Заборы. Шаги по мосткам деревянным,Хриплый говор гармошки в воскресные пьяные дни,Низкорослый кустарник, затянутый влажным туманом,И слепою цепочкой бегущие в сумрак огни…
В послевоенной лирике Вс. Рождественского тема России и русской природы сделалась одной из главнейших. Она разрабатывалась поэтом весьма своеобразно — не только в собственно пейзажных стихах, но и в достаточно многочисленных произведениях, в которых оживает наша историко-культурная память, в частности тема русского народного искусства, понимаемая Вс. Рождественским очень широко: от национального эпоса и архитектуры до веселого искусства народной игрушки. В стихотворении «Зодчество» поэт так и пишет:
Я не хочу крошить по мелочамСвященный хлеб отеческих преданий.
Стихи эти не случайно были объединены в книге поэта в раздел с характерным названием «У истока рек».
Он пишет о фресках Киевской Софии, о старинных монастырях, о крепостях Пскова и Новгорода, заставляет читателя по-новому взглянуть на деревянное зодчество Кижей и залюбоваться резными украшениями ярославских и вологодских изб. В стихах этих сквозит не только восхищение «острым умом пилы и топора», «умелой и точной рукой» старинных русских мастеров, создавших постройки, поражающие гениальным сочетанием строгого расчета, безупречного вкуса и широкого вдохновения, — в них обнаруживается также и неожиданная историческая глубина. Перед нами возникает Россия различных веков и эпох, оставившая живой и теплый след в неоскудевающем народном искусстве. Во всем выразился талант народа, запечатлелась его история, отразилось его миропонимание. Даже незатейливая игрушка, утеха детворы ванька-встанька воплощает собою, наряду с лукавством и юмором, глубокую мысль о некоей неколебимости и природной устойчивости этого удалого, хитрого молодца:
Я закал нашей русской породы,Ванька-встанька, в тебе узнаю!
(«Ванька-встанька»)Искусство, мудрое и веселое, затейливое и величественное, пронизывало на протяжении долгих столетий всю жизнь русского народа.
В нем — истоки многих рек, в том числе и поэзии.
Нет сомнения, что столь живое, можно сказать, личное ощущение национальной истории и народного искусства помогает Вс. Рождественскому быть неизменно чутким и внимательным к тому, что мы называем социальным миром эпохи. Гражданская нота, особенно сильно зазвучавшая в его военных стихах и своеобразно выразившаяся в цикле «У истока рек», звучит отчетливо и выразительно во множестве самых различных произведений поэта.
Не только именем я русский, я душойС судьбою Родины сплетен нерасторжимо,И мил мне гул времен над самой головой,Что для иных прошел неуловимей дыма.
(«Нет, мне не говори, что трудно умирать…»)«Гул времен», ассоциирующийся со знаменитыми стихами Державина («глагол времен»), был всегда хорошо внятен Вс. Рождественскому, но озвучивался в тонах мудрого, жизнелюбивого приятия бытия:
О предках лишь воспоминаньеХранится в летописи дней,Но разве все их порыванья —План неоконченного зданья —Чем отдаленней, тем бледней?
По капле море собиралось,И по крупинке соль росла,А зорь пророческая алостьНеудержимо разгоралась,Пока всё небо не зажгла.
Сквозь прошлого туман нередкий,В просветах будущего дняВам — право доблестной разведки,Мои неведомые предки,Моя далекая родня!
(«Родня»)Стихи последнего периода творчества поэта (он умер в 1977 году и похоронен на Литераторских мостках Волкова кладбища в Ленинграде) чаще всего связаны с Ленинградом и нередко приобретают характер философских медитаций, в которых спаяны воедино и раздумья о собственной жизни, и размышления о судьбах страны и народа. В одном из поздних циклов, «Полдень века», поэт вновь всматривался в знакомые с детских и юношеских лет очертания революционного города. Перед нами, как и во многих прежних стихах Вс. Рождественского, возникает знакомый городской пейзаж, просвеченный струящимся колдовским светом белых ночей, сотни мостов, трубы заводов, пушкинские стройные «громады», новостройки и «портики старых колонн». Поэтической эмблемой города становится для Вс. Рождественского «Аврора»:
Навечно врезан профиль величавыйВ наш ленинградский северный туман,Стоит трехтрубным памятником славыВеликого восстанья ветеран.
И в яркий полдень, и сквозь дождик серыйК «Авроре» над просторами НевыПриходят экскурсанты, пионеры,Как к ней не раз еще придете вы.
Ее в морях водили наши деды,Она открыла Первый день Земли,И салютуют первенцу победыПотомков боевые корабли.
(«Аврора»)«Память сердца» все чаще заставляла поэта обращаться к великой революционной биографии страны. А от годов Революции («Зеленый кабинет») и гражданской войны («Песни былого») нередко протягивалась в его стихах нить ко временам Великой Отечественной войны. В стихотворении «В дожде, асфальтом отраженный…» возникает перед нами блокадный Ленинград — его «немые суровые здания», «мерзлые рытвины панелей», «пролет рухнувшего дома». Но «сумрачный экран воскресшей памяти» не только воскрешает перед нами четкие изображения героических блокадных дней, он — резким наплывом, как в кино, — обращает нашу мысль в будущее. Голос поэта звучит публицистически открыто и страстно:
Нет, то не сон. Всё вправду было.Живые! Помните о том,Какая доблестная сила,Какая воля победила,Какою правдой мы живем!
(«В дожде, асфальтом отраженный…»)Здесь — средоточие поздней лирики Вс. Рождественского, мудрой, жизнелюбивой, уверенной в завтрашнем дне человечества. Когда он пишет о родине, истории, народе, о памятных торжественных датах, которыми отмечен путь Отечества, в его речи появляется явственная одическая интонация, течение стиха развертывается плавно и величаво. Судьба Вс. Рождественского сложилась так, что, будучи поэтом сугубо лирического склада, он оказался не только свидетелем, но и активным участником всех крупнейших событий века:
Вручен был мне век достойный.Должно быть, я был рожден,Чтоб знать и голод, и войны,И доблестный шум знамен.
(«Заветное дело жизни…»)Осознание своей причастности к великим и малым событиям века наполняло его одический стих чувством личной гордости и счастья, а чисто художническая способность закреплять «миг» и «век» с помощью живых земных деталей, примет и штрихов конкретной жизни придавала его одописи лиричность и теплоту.
В поздних стихах Вс. Рождественского наряду с поэтическими размышлениями об исторических путях народа, выражавшимися, как сказано, торжественно и величаво, все чаще возникали и варьировались темы, связанные с общими проблемами бытия, то есть с извечными категориями философской лирики. Понимание огромности прожитой жизни, закономерно приближающейся к своему завершению, придавало его философским медитациям характер открытой лирической исповеди. В стихи вошли размышления о краткости жизненных сроков, о горечи разлуки с привычным и любимым земным миром, но эти мотивы в лирике Вс. Рождественского проникнуты той светлой печалью, о которой говорил Пушкин. Недаром одно из его стихотворений начиналось словами:
