Иван Савин - «Всех убиенных помяни, Россия…»

Иван Савин

«Всех убиенных помяни, Россия…»

К читателям

Русская поэзия всегда была камертоном совести. К стихам поэта Ивана Савина, умершего совсем молодым в эмиграции, это относится особенно.

С поразительной силой он сумел передать трагедию своего поколения, поколения русских мальчиков, чью жизнь разорвали Гражданская война и изгнание, совсем юных юнкеров, гимназистов, молодых офицеров, вставших на защиту своей Родины — той России, которую мы обретаем сегодня.

Они сумели сохранить себя и свою веру в самых страшных испытаниях. Под пулями, в застенках и в изгнании они служили стране, которую любили и которой присягали. Никогда, даже в самые страшные минуты, у них не было никакого сомнения в правильности избранного жизненного пути. И почти через столетие их подвиг напоминает нам, что такое подлинные честь, благородство и верность.

Возвращение наследия русского зарубежья является одним из главных направлений деятельности Российского Фонда Культуры. И я рад, что вслед за книгой другого замечательного поэта Белого дела — Николая Туроверова мы издаем наиболее полный на сегодняшний день сборник стихов и прозы Ивана Савина.

Его стихи, посвященные расстрелу любимых братьев, его рассказы и очерки, где воскрешалась дореволюционная Россия и ярко, мощно выписывались картины новой, советской жизни, вошли в золотой фонд русской литературы, потому что трагедия пережитого, гибель любимой страны прошли через его сердце. И поэтому эти произведения так нужны нам сегодня, и мы просто обязаны помнить о тех, кто в дни самых страшных испытаний явил пример подлинного мужества и доблести.

Для составления книги потребовалась работа во многих архивах и библиотеках России и Финляндии, и я благодарю всех, кто оказал бесценную помощь при подготовке этого сборника.

Предисловие

«То, что он оставил после себя, навсегда обеспечило ему незабвенную страницу в русской литературе: во-первых, по причине полной своеобразности стихов и их пафоса; во-вторых, по той красоте и силе, которыми звучит их общий тон, некоторые же вещи и строфы — особенно».[1]

«Ему не было еще и двадцати лет, когда он пережил начало революции, затем гражданскую войну, бои с большевиками, плен у них после падения Крыма… Он испытал гибель почти всей своей семьи, ужасы отступления, трагедию Новороссийска… После падения Крыма он остался больной тифом на запасных путях Джанкойского узла, попал в плен… Узнал глумления, издевательства, побои, голод, переходы снежной степи в рваной одежде, кочевания из ЧЕКИ в ЧЕКУ… Там погибли его братья Михаил и Павел».[2]

Наверное, те, кто хорошо знает творчество Бунина, сразу узнали его мощные, яркие строки. Иван Алексеевич написал их в связи с кончиной поэта «Белой мечты» Ивана Савина. Первые — сразу после того, как 20 июля 1927 года в русской берлинской газете «Руль» появилась заметка: «В Гельсингфорсе скончался молодой поэт Иван Иванович Саволайнен… По происхождению покойный был финном, но вполне всей своей духовной личностью слился с русской культурой, не знал другого Отечества, кроме России, которой и отдал все свои силы и жизнь».

Вторая цитата Бунина, приведенная нами, увидела свет в парижской газете «Последние новости» в середине июля 1932 года, когда во многих русских эмигрантских школах и культурных центрах проходили вечера памяти Ивана Савина. Поэта, с поразительной силой сумевшего передать трагедию поколения русских мальчиков, раздавленных «красным колесом» революции и Гражданской войны. Бунин снова возвращался к образу Савина, ушедшего из жизни совсем молодым:

«И вот, еще раз вспоминал я его потрясающие слова, и холод жуткого восторга прошел по моей голове, и глаза замутились страшными и сладостными слезами:

Всех убиенных помяни, Россия,Егда приидише во царствие Твое!

Этот священный, великий день будет, будет и лик Белого воина, будет и Богом, и Россией сопричастен к лику святых, и среди тех образов, из коих этот лик складывается, образ Савина займет одно из самых высоких мест».[3]

Смерть Савина вызвала целый шквал статей в бесчисленных русских газетах и журналах, выходивших на русском языке за пределами России в двадцатые годы. Чего стоил один только отзыв Александра Амфитеатрова: «Какая «художественная» поэзия не примолкнет в смущении и испуге, заслышав рядом раздирающие душу стихотворные вопли Ивана Савина — надмогильные вопли брата над зверски расстрелянными братьями, над оскорбленными и униженными сестрами. Да во всей русской поэзии нет более страшных, острее впивающихся в сердце стихов».[4]

Но все-таки это были современники Савина, люди, которые сами испытали все изломы нашей страшной истории эпохи краха Российской империи. Казалось, что стихи его должны были кануть в небытие, однако этого не произошло. Публикации поэта беспрерывно появлялись на страницах русской эмигрантской периодики, как и статьи о нем. Вот что писала в 1957 году Ксения Васильевна Деникина в нью-йоркской газете «Новое русское слово»: «Какая странная судьба у русских поэтов, какой рок навис над ними. Самый «старый» из них — Пушкин — был убит в 38 лет, Лермонтов — 27, Надсона неумолимая болезнь унесла, когда ему еще не было 26, а Гумилев был расстрелян большевиками в 35 лет… Савин, однолеток Лермонтова, он скончался на 28-м году жизни… Жестокая судьба послала его в русскую жизнь в самые роковые годы лихолетья, в красную заваруху, которая снесла все устои нашей культуры: и надо сказать, что на его долю выпали все муки».[5]

Еще через несколько лет к ее голосу присоединился Иван Елагин, впоследствии единодушно «коронованный» первым поэтом второй волны эмиграции:

«Эти стихи — торопливый рассказ, полный жутких подробностей, от которых можно захлебнуться слезами и почувствовать приближение обморока. Ритм этих стихов — ритм походки выведенных на расстрел, шатающихся от слабости и от непривычного, после тюрьмы, свежего воздуха. Ритмическая неровность некоторых строк, их отрывистость придает стихотворению взволнованность свидетельского показания. Иван Савин свидетельствует о своем страшном и героическом времени, и его поэзия — поэзия высоких обид и высокого гнева.

Этот высокий гнев у Ивана Савина сочетался с высокой жертвенностью. Умереть за Россию, за ее честь — к этому призывала его поэзия».[6]

Таким он был — Иван Савин. Юноша, уцелевший в боях Гражданской и в подвалах ЧК, поэт и журналист, чьи строки до сих пор невозможно читать спокойно, потому что все, что он писал, было не только озарено его удивительным талантом, но и пропущено сквозь сердце.

Он родился 29 августа 1899 года в Одессе, детство и юность провел в гоголевских местах — городе Зенькове Полтавской губернии. Отец Савина, финн по происхождению, работал нотариусом и во время одной из своих бесчисленных поездок встретил Анну Михайловну Волик, вдову помещика, да еще имевшую пятерых детей. Но вспыхнувшей страсти ничего не могло помешать, и вскоре на свет появилось еще трое — Иван, его брат Николай и сестра Надежда.

Несмотря на то что родители вскоре разошлись, дети жили дружно и очень любили друг друга. Старшие братья — Михаил и Павел — учились в Михайловском артиллерийском училище, сестра Надежда — в Павловском институте, сам Иван Савин — в Зеньковской гимназии.

В Библиотеке-Фонде «Русское Зарубежье» в Москве нам с помощью Елены Дорман удалось обнаружить документы, связанные с попытками Савина получить стипендию в Комитете по обеспечению высшего образования русского юношества за границей в Брюсселе. Вот что он писал в своей автобиографии 3 июня 1923 года:

«Окончив в 1919 году Зеньковскую мужскую правительственную гимназию (г. Зеньков, Полтавская губерния), каковая в то время еще не была советской школой 2-й ступени, выдержав экзамен на аттестат зрелости по дореволюционной программе, я был зачислен в число студентов Харьковского Императорского Университета и вступил добровольно в ряды Добровольческой Армии, в которой и сделал южнорусскую, кавказскую и крымскую кампании, состоя первое время (до крымского периода) в 3-м и 2-м кавалерийских полках, а в Крыму — в 3-м сводно-кавалерийском полку и в эскадроне 12-го уланского белгородского полка в качестве вольноопределяющегося.

В момент оставления Крыма Русской Армией я, больной тифом, находился в городе Джанкое, в лазарете, который, по неизвестным мне причинам, эвакуирован не был, и поэтому, вместе со всеми лежавшими в этом лазарете больными и ранеными солдатами Русской Армии, попал в плен и я. После многочисленных особых отделов, чрезвычайных комиссий, голода, издевательств и истязаний я бежал из плена и прибыл в прошлом году в Финляндию, где восемь месяцев восстанавливал в больнице свое здоровье, подорванное нравственными страданиями (гибелью моих четырех братьев) и чрезвычайкой в красных застенках, и в настоящее время служу чернорабочим на заводе».[7]