Иван Савин - «Всех убиенных помяни, Россия…»
Была еще одна автобиография, где он еще находил силы смеяться над всем пережитым:
«Окончил гимназию после 7 ноября, но все-таки грамотен. В университете не был — студенческий мундир на красной подкладке мне не к лицу.
С осени 1919 по осень 1921 блуждал по Дону, Кубани и Крыму и увлекался спортом: первое время верховой ездой и метанием копья, затем — после поражения на Перекопской Олимпиаде, заставшего меня в госпитале, — увлекательными прогулками по замерзшей грязи в костюме Адама и охотой за насекомыми в подвалах, особо и чрезвычайно для этого устроенных».[8]
То, что он вынес, в обычные человеческие представления об условиях выживания не укладывается. Но этот страшный опыт с невероятной силой отозвался в его потрясающих стихах и прозе. Савин торопился, писал во все, какие возможно, русские газеты и журналы. Писал, чтобы ни у кого не осталось сомнений, что произошло со страной и с близкими, которых он так любил:
Ты кровь их соберешь по капле, мама,И, зарыдав у Богоматери в ногах,Расскажешь, как зияла эта яма,Сынами вырытая в проклятых песках…
Так писал Иван Савин о своих расстрелянных братьях, о воображаемой встрече, то ли во сне, то ли на небе, с погибшим братом Борисом:
Не надо. В ночь ушла семья.Ты в дом войдешь, никем не встреченный,Не бойся, милый, это яЦелую лоб твой искалеченный.
И так же звенели рассказы и заметки, его произведения, которые производили такое впечатление на современников и на русских эмигрантов, которых, казалось, уже ничем поразить было нельзя:
«Я упал на калмыка, из носу пошла кровь. «Смотри, братва, — слюни пустил! Понравилось!» Микитка звезданул еще. Удар пришелся по голове. Я сполз с дрожащего калмыка в грязь, судорожно стиснув зубы. Нельзя было кричать. Крик унизил бы мою боль и ту сокровенную правду, которой билось мое сердце».[9]
Как он сумел спастись, можно объяснить только чудом. Юрий Терапиано, знаменитый критик и поэт русского Парижа, правда, лично Савина не знавший, писал, что жизнь ему спасла сестра милосердия, сжегшая уланку молодого вольноопределяющегося.[10]
Как он умудрился ускользнуть и как сумел, используя финское происхождение отца, вырваться — об этом не осталось прямых свидетельств. Они разбросаны по его многочисленным рассказам и воспоминаниям. Судя по всему, какое-то время в Петрограде Савину пришлось поработать в советском учреждении. Вот что он писал в одной из своих заметок: «Дома, в высокой комнате по Литейному, тоже пустынно: керосиновая бутылка на подоконнике, стол из ящиков, двуногий диван темного, изорванного шелка в стиле Людовика I. Прости, король-солнце! И вездесущая буржуйка всегда дымит. Вот и все. Но после подвалов ЧК — замком сказочной принцессы показалась мне эта комната. Только сегодня я заметил, что не всегда приятно, замерзнув в канцелярии, садиться верхом на кашляющую печь, что двух фунтов прелого хлеба не может хватить на неделю».[11]
В Финляндии, где первые месяцы он провел в санатории, одновременно работая грузчиком, казалось, его ждала тихая, спокойная жизнь. «Я здесь недавно, и мне чуждо. С утра лежу на веранде, заставленной цветами. Их так много — ромашки, левкои, какие-то местные, финские цветы с голубо-сиреневой головкой и длинными листьями, похожими на ощетинившегося кота… Перелистываю журнал на непонятном языке, вслушиваюсь в прыгающий, придушенный говор за дверью, стараюсь понять непонятную, спокойную, не нашу жизнь».[12]
Конечно, перед ним стояла проблема заработка, но вряд ли только этим можно объяснить буквально вал его статей и стихов, которые хлынули на страницы русских эмигрантских газет и журналов.
Когда просматриваешь библиографию Савина, изданную в VII томе альманаха «Диаспора», складывается впечатление, что поэт писал и публиковал свои статьи и стихи чуть не каждый день.[13] В 1924-м он уже собственный корреспондент в Финляндии целого ряда изданий российского зарубежья: берлинской газеты «Руль», рижской «Сегодня», белградской «Новое время». В хельсинкском ежедневнике «Русские вести», иногда выходившем под названием «Новые русские вести», с 1922 по 1926 год Савиным было опубликовано более 100 рассказов, стихов и очерков. Именно там он впервые напечатал свои потрясающие рассказы «Крым. Плен», которые потом его вдова объединила в книге «Только одна жизнь», увидевшей свет в Нью-Йорке в 1988 году, вскоре после пятидесятилетия со дня смерти поэта.
Кроме того, с 1923 по 1925-й Савин редактировал издававшийся в столице Финляндии журнал для молодежи «Дни нашей жизни», где был опубликован сразу ставший знаменитым рассказ «Лимонадная будка», ряд стихотворений и пьеса «Молодость». Публикации он считал делом необычайно важным. «Как бы ни был скромен орган зарубежной русской мысли, он необычайно ценен. Свободное слово там, в бывшей России, давно уже расстреляно. Давно уже оно заменено покорным, жалким лепетом подхалимов, заливающих словесной макулатурой жалкий лепет советских листков… Общепризнано, что европейскую печать в очень малой степени интересует нынешняя русская жизнь, быт, общественные настроения и чаяния, словом, все то, что тщательно скрывается большевиками от постороннего слуха и глаза. Только так называемая «белогвардейская пресса» является той мировой радиостанцией, с вышки которой правда о советском рае разносится по всему миру».[14]
Наверное, потому он так рано ушел, что слишком вкладывал себя в свои строки, торопился еще и еще раз рассказать о всем, что переполняло его, передать разговоры, которые велись в камерах накануне расстрелов, судьбу любимой страны и всех ее примет, перевернутых страшным временем. «Сухие ромашки мы… Россия — вся высохла…
Жалкие, никому не нужные цветы… Мы — для гербария, для странной и страшной коллекции: цветы с высохших полей… Люди без Родины… А соленый ветер ходит между колоннами, треплет занавески, шепчет в уши нежно: «Уже недолго… недолго… Может быть, год, может быть, месяц… На безгранной поляне России гуще, сильнее и ярче прежнего зацветут ромашки… Белые-белые… С золотыми, гневными, прозревшими сердцами… Уже недолго».[15]
Савина любили очень многие, в том числе и Репин. «Дружески протягиваю Вам руку — очень рад познакомиться… Ивана Савина я знаю по живому таланту, бросаюсь его читать — (оказывается, он — Саволайнен) — очень, очень рад познакомиться».[16] Впоследствии, отвечая на предложение Савина выступить с обращением в связи со зверствами новой власти в России, старый художник отвечал: «У меня там, в Совдепии, есть заложники — дочь и внучка (учительницы), у внучки уже трое правнуков моих. Полуограбленные, они обречены на переселение. И вот, обиженные власти погонят их зимою куда-нибудь в Сибирь… Кто же их нраву может перечить?»[17] А когда Савина не стало, Илья Ефимович обратился со словами поддержки к вдове поэта: «Я всегда мечтал, глядя на этого красавца-малороссиянина, написать его портрет… Какая невознаграданая потеря».[18]
Вдовой поэта, после всего нескольких лет брака, стала Людмила Владимировна Соловьева, дочь офицера 1-го Финляндского стрелкового полка. Впоследствии она пережила Савина на семьдесят лет и сделала очень многое для сохранения наследия мужа. Именно ее и ее мать встретил на квартире у Савина агент финской тайной полиции, когда пришел познакомиться с поэтом. Его отчет был найден в архивах финских спецслужб, и мы предлагаем вашему вниманию отрывки из этого уникального документа:
«В соответствии с полученным заданием я встретился сегодня с финским корреспондентом газеты «Сегодня» Иваном Саволайненом, проживающим в Теле, в районе сахарного завода рядом с улицей Риентотие.
Г. Саволайнен, пишущий под псевдонимом Иван Савин, сам открыл мне двери. Я вошел в маленькую, бедно обставленную комнату, в которой, кроме Саволайнена, находилось еще две женщины: одна — молодая, другая, темноволосая, старше. В углу, на маленьком столе, стояла пишущая машинка неизвестной мне марки, но, судя по клавиатуре, очень старая. Обстановка комнаты — диван и стулья, на которых лежат толстые стопки газет и книг…
На улице мы сели в арендованный мною автомобиль. Мне показалось, что это было ему неприятно, и он начал страшно заикаться, чего я раньше за ним не замечал. Позже я узнал, что заикание его возникло после издевательства в ЧК, и оно усиливается от сильного волнения».
Агент полиции говорил с Савиным в основном о его непримиримых протестах против большевистской власти и о том, где и как можно получить сведения о подлинных событиях, происходящих в СССР. На самом деле агента интересовало, откуда Савин брал свои материалы.
«Савин — корреспондент многих газет, работает дни и ночи, но денег еле хватает свести концы с концами…
Литератор Саволайнен (Савин) не выглядит человеком с высоким самомнением. Иван очень работоспособный и впечатления глупого не производит… Его нервы не совсем в порядке, на что указывает его продолжительное заикание в течение всего вечера, хотя я старался ничем его не тревожить».
