Анна Ахматова - Поэма без героя

Анна Ахматова

Поэма без героя

Триптих

(1940—1965)

Deus conservat omnia[1].

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Иных уж нет, а те далече…

Первый раз она пришла ко мне в Фонтанный Дом в ночь на 27 декабря 1940 года, прислав как вестника еще осенью один небольшой отрывок («Ты в Россию пришла ниоткуда…»).

Я не звала ее. Я даже не ждала ее в тот холодный и темный день моей последней ленинградской зимы.

Ее появлению предшествовало несколько мелких и незначительных фактов, которые я не решаюсь назвать событиями.

В ту ночь я написала два куска первой части («1913») и «Посвящение». В начале января я почти неожиданно для себя написала «Решку», а в Ташкенте (в два приема) – «Эпилог», ставший третьей частью поэмы, и сделала несколько существенных вставок в обе первые части.

Я посвящаю эту поэму памяти ее первых слушателей – моих друзей и сограждан, погибших в Ленинграде во время осады.

Их голоса я слышу и вспоминаю их, когда читаю поэму вслух, и этот тайный хор стал для меня навсегда оправданием этой вещи.

8 апреля 1943, Ташкент

До меня часто доходят слухи о превратных и нелепых толкованиях «Поэмы без героя». И кто-то даже советует мне сделать поэму более понятной.

Я воздержусь от этого.

Никаких третьих, седьмых и двадцать девятых смыслов поэма не содержит.

Ни изменять ее, ни объяснять я не буду.

«Еже писахъ – писахъ».

Ноябрь 1944, Ленинград

ПОСВЯЩЕНИЕ

Bс. К.

……а так как мне бумаги не хватило,Я на твоем пишу черновике.И вот чужое слово проступаетИ, как тогда снежинка на руке,Доверчиво и без упрека тает.И темные ресницы Антиноя[2]Вдруг поднялись – и там зеленый дым,И ветерком повеяло родным…Не море ли?Нет, это только хвояМогильная, и в накипаньи пенВсе ближе, ближе…Marche funebre[3]…Шопен…

ВТОРОЕ ПОСВЯЩЕНИЕ

О. С.

Ты ли, Путаница-Психея[4],Черно-белым веером вея,Наклоняешься надо мной,

Хочешь мне сказать по секрету,Что уже миновала ЛетуИ иною дышишь весной.

Не диктуй мне, сама я слышу:Теплый ливень уперся в крышу,Шепоточек слышу в плюще.

Кто-то маленький жить собрался,Зеленел, пушился, старалсяЗавтра в новом блеснуть плаще.

Сплю – она одна надо мною.Ту, что люди зовут весною,Одиночеством я зову.

Сплю – мне снится молодость наша,Та, его миновавшая чаша;Я ее тебе наяву,

Если хочешь, отдам на память,Словно в глине чистое пламяИль подснежник в могильном рву.

ТРЕТЬЕ И ПОСЛЕДНЕЕ

(Le jour des rois)[5]

Раз в Крещенский вечерок…

Полно мне леденеть от страха,Лучше кликну Чакону Баха,А за ней войдет человек…

Он не станет мне милым мужем,Но мы с ним такое заслужим,Что смутится Двадцатый Век.

Я его приняла случайноЗа того, кто дарован тайной,С кем горчайшее суждено,

Он ко мне во дворец ФонтанныйОпоздает ночью туманнойНовогоднее пить вино.

И запомнит Крещенский вечер,Клен в окне, венчальные свечиИ поэмы смертный полет…

Но не первую ветвь сирени,Не кольцо, не сладость молений –Он погибель мне принесет.

ВСТУПЛЕНИЕ

ИЗ ГОДА СОРОКОВОГО,КАК С БАШНИ, НА ВСЕ ГЛЯЖУ.КАК БУДТО ПРОЩАЮСЬ СНОВАС ТЕМ, С ЧЕМ ДАВНО ПРОСТИЛАСЬ,КАК БУДТО ПЕРЕКРЕСТИЛАСЬИ ПОД ТЕМНЫЕ СВОДЫ СХОЖУ.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ДЕВЯТЬСОТ ТРИНАДЦАТЫЙ ГОД

Петербургская повесть

Di rider finiraiPria dell' aurora.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Новогодний праздник длится пышно,Влажны стебли новогодних роз.

С Татьяной нам не ворожить…

Новогодний вечер. Фонтанный Дом. К автору вместо того, кого ждали, приходят тени из тринадцатого года под видом ряженых. Белый зеркальный зал. Лирическое отступление – «Гость из будущего». Маскарад. Поэт. Призрак.

Я зажгла заветные свечи,Чтобы этот светился вечер,И с тобой, ко мне не пришедшим,Сорок первый встречаю год.

Но…Господняя сила с нами!В хрустале утонуло пламя,«И вино, как отрава, жжет»[7].

Это всплески жесткой беседы,Когда все воскресают бреды,А часы все еще не бьют…

Нету меры моей тревоге,Я сама, как тень на пороге,Стерегу последний уют.

И я слышу звонок протяжный,И я чувствую холод влажный,Каменею, стыну, горю…

И как будто припомнив что-то,Повернувшись вполоборота,Тихим голосом говорю:

«Вы ошиблись: Венеция дожей —Это рядом… Но маски в прихожейИ плащи, и жезлы, и венцы

Вам сегодня придется оставить.Вас я вздумала нынче прославить,Новогодние сорванцы!»

Этот Фаустом, тот Дон-Жуаном,Дапертутто[8], Иоканааном[9],Самый скромный – севернымГланом,

Иль убийцею Дорианом,И все шепчут своим дианамТвердо выученный урок.

А для них расступились стены,Вспыхнул свет, завыли сиреныИ, как купол, вспух потолок.

Я не то что боюсь огласки…Что мне Гамлетовы подвязки,Что мне вихрь Саломеиной пляски,Что мне поступь Железной маски,

Я еще пожелезней тех…И чья очередь испугаться,Отшатнуться, отпрянуть, сдатьсяИ замаливать давний грех?

Ясно все:Не ко мне, так к кому[10] же?Не для них здесь готовился ужин,И не им со мной по пути.

Хвост запрятал под фалды фрака…Как он хром и изящен…ОднакоЯ надеюсь. Владыку МракаВы не смели сюда ввести?

Маска это, череп, лицо ли –Выражение злобной боли,Что лишь Гойя смел передать.

Общий баловень и насмешник,Перед ним самый смрадный грешник —Воплощенная благодать…

Веселиться – так веселиться,Только как же могло случиться,Что одна я из них жива?

Завтра утро меня разбудит,И никто меня не осудит,И в лицо мне смеяться будетЗаоконная синева.

Но мне страшно: войду сама я,Кружевную шаль не снимая,Улыбнусь всем и замолчу.

С той, какою была когда-тоВ ожерелье черных агатовДо долины Иосафата[11]Снова встретиться не хочу…

Не последние ль близки сроки?…Я забыла ваши уроки,Краснобаи и лжепророки! —Но меня не забыли вы.

Как в прошедшем грядущее зреет,Так в грядущем прошлое тлеет —Страшный праздник мертвой листвы.

Б Звук шагов, тех, которых нету,Е По сияющему паркетуЛ И сигары синий дымок.Ы И во всех зеркалах отразилсяЙ Человек, что не появилсяИ проникнуть в тот зал не мог.З Он не лучше других и не хуже,Но не веет летейской стужей,А И в руке его теплота.Гость из Будущего! – НеужелиОн придет ко мне в самом деле,Л Повернув налево с моста?

С детства ряженых я боялась,Мне всегда почему-то казалось,Что какая-то лишняя тень

Среди них «без лица и названья»Затесалась…Откроем собраньеВ новогодний торжественный день!

Ту полночную ГофманиануРазглашать я по свету не стануИ других бы просила…Постой,

Ты как будто не значишься в списках,В калиострах, магах, лизисках[12], —Полосатой наряжен верстой, —

Размалеван пестро и грубо —Ты… ровесник Мамврийского дуба[13],Вековой собеседник луны.

Не обманут притворные стоны,Ты железные пишешь законы,Хаммураби, ликурги, солоны[14]У тебя поучиться должны.

Существо это странного нрава.Он не ждет, чтоб подагра и славаВпопыхах усадили егоВ юбилейные пышные кресла,

А несет по цветущему вереску,По пустыням свое торжество.

И ни в чем не повинен: ни в этом,Ни в другом и ни в третьем…ПоэтамВообще не пристали грехи.

Проплясать пред Ковчегом Завета[15]Или сгинуть!…Да что там! Про этоЛучше их рассказали стихи.

Крик петуший нам только снится,За окошком Нева дымится,Ночь бездонна и длится, длится –Петербургская чертовня…

В черном небе звезды не видно,Гибель где-то здесь, очевидно,Но беспечна, пряна, бесстыднаМаскарадная болтовня…

Крик:«Героя на авансцену!»Не волнуйтесь: дылде на сменуНепременно выйдет сейчасИ споет о священной мести…

Что ж вы все убегаете вместе,Словно каждый нашел по невесте,Оставляя с глазу на глаз

Меня в сумраке с черной рамой,Из которой глядит тот самый,Ставший наигорчайшей драмойИ еще не оплаканный час?

Это все наплывает не сразу.Как одну музыкальную фразу,Слышу шепот: «Прощай! Пора!Я оставлю тебя живою.Но ты будешь моей вдовою.Ты – Голубка, солнце, сестра!»На площадке две слитые тени…После – лестницы плоской ступени,Вопль: «Не надо!» – и в отдаленьеЧистый голос:«Я к смерти готов».

Факелы гаснут, потолок опускается. Белый (зеркальный) зал[16] снова делается комнатой автора. Слова из мрака: