Ованес Туманян - Ануш

Ованес Туманян

Ануш

Пролог

На крыльях ветра рея ввысь,

На лунные сев лучи,

Толпою пери собрались

На вершине горы в ночи.

«О сестры! скал и родников

Прелестные духи, – сюда!

Оплачем юную любовь,

Погибшую навсегда!..

Кувшином девушка брала

Волну от семи ключей.

С семи кустов цветы рвала,

Гадать о любви своей.

Под звезды воду и цветы

Она поставила в ночь,

Моля у звездной высоты

В любви ей, бедной, помочь…

Жаль нам, Ануш – горный цветок!

Жаль горькой любви твоей!

Жаль стан твой стройный, розы щек!

Жаль темных морей – очей..»

Цветы раскрылись по склонам гор,

Как взоры, полные слез,

И с тихим ветром в ночной простор

Стенанье их понеслось:

«О, горе, Ануш, о, горе, наш друг!

Любви твоей жалко нам…

О, горе, Саро, о горе, пастух!

Любимым твоим горам!..»

«О сестры! скал и родников

Прелестные ду’хи – сюда!..»

Так хором скорбных голосов

Звучала всю ночь высота.

Волшебный зов, с угрюмых круч

Летящий к лугам в росе…

Но, лишь заиграл первый луч -

Незримо исчезли все,

Спрятались в дуб толстоствольный,

В холодные ручейки,

Канули в пенные волны,

Летящей со скал реки…

ПЕСНЬ ПЕРВАЯ

Лори меня вновь неустанно зовет,

Тоска по отчизне мне сердце томит.

И властно расправила крылья, и вот

Душа моя к дому родному летит.

А там, перед отчим сидя очагом,

С тоской и надеждой давно меня ждут

И, слушая вьюгу в ночи за окном,

О витязях древних беседу ведут.

Туда – где гора над горою встает,

Где по небу горы ведут хоровод,

Где пьяные горы встают поутру,

Как гости, на свадебном буйном пиру

Плясавшие, пившие целую ночь,

Когда стародавние богатыри

Дэв-Бед и Дэв-Ал Арагацову дочь,

Украв, привезли в неприступный Лори.

Эй! горы зеленые, детства друзья!

Опять я вас вижу, и вспомнилась мне

Счастливая ранняя юность моя!

Любимые лица прошли, как во сне,

Прошли, будто множество ярких цветов,

Что прошлой весной здесь на склонах цвели,

Прошли, как ручьи прошлогодних снегов, -

Но снова взываю я к ним издали…

Вы – первые воспоминания! вам

Привет моей осиротелой души!

Вас ищет она по горам и холмам,

Взволнованным голосом кличет в тиши!

«Из тьмы, из могилы вставайте опять,

Хочу вас увидеть, услышать, обнять!»

И снова дышите весной бытия,

Чтоб высшей отрадой наполнился я.

Из темных пещер, с обомшелых громад

Утесов, из чащи безмолвных лесов,

Сквозь годы, как эхо, – я слышу – звенят

Далекие звуки родных голосов.

Вновь крики кочевья звучат издали,

И вновь над шатрами дымки расцвели.

И бодро встают из предутренней тьмы

Знакомцы, и прошлое снова живет.

А там, где росою дымятся холмы,

Чу! – слышишь? – пастух в отдаленьи поет:

«Эй, сиди в шатре, девушка, молю!

Закружила ты голову мою.

Я забыл покой, как ашуг пою.

С песней, как в бреду,

По лугам иду.

Бросил я овец,

За тобой бреду.

Ты огнем любви сердце мне сожгла,

Нитями волос ноги обвила.

Я умчу тебя силой из села,

Эй, девушка гор,

Красавица гор,

Смуглая краса,

Черная коса!

Коль не суждена ты мне никогда -

Не стерплю тогда, кровь пролью тогда,

В горы я уйду, сгину без следа!

Эй, полночь – глаза!

Эй, море – глаза!

Погублю себя

Я из-за тебя!»

Саро молодой на склоне поет, -

Не может Ануш в шатре усидеть.

«Ты знаешь, нани [Нани – мать, матушка], нас кто-то зовет…

Ну, слушай, нани… Ну, дай поглядеть!»

«Довольно, Ануш, в шатер свой войди!

Ведь девушка ты, спокойно сиди.

Увидят тебя – осудит народ,

Худая молва повсюду пойдет».

«Нани, погляди-ка, на склоне другом

Щавель, как ковер, зеленеет кругом.

Пусти погулять ты дочку свою,

Нарву щавеля, «Джан-гюлум» спою».

«Ты что потеряла, негодная, там?

Что тянет тебя к молодым пастухам?

Сиди-ка в шатре да за дело берись,

Будь скромной! ведь ты уж невеста! Стыдись!»

«Ой, сердце мое беспокойно давно,

Нани, и томится и ноет оно,

То вдруг окрылится и рвется тогда

Не знаю – куда! Не знаю – куда!

Нани-джан! [Джан – ласкательное обращение] Нани!

О, как же мне быть?

Покоя мне нет, что сделать с собой?

Нани-джан! Нани! позволь же сходить

С подругами мне – к ручью за водой!..»

В ущелье девушки толпой

С кувшинами бегут,

Смеются, шутят меж собой,

И на бегу поют:

«Сквозь тучи падает поток

В кипучем серебре;

Чей яр [Яр – возлюбленный (-ая)], печален, одинок,

Рыдает на горе?

Эй, воды снеговых вершин,

Спадающие с гор,

Бегущие по дну долин

На луговой простор!

Видали ль яра моего?

Напился ли мой яр?

Прошла ли боль в груди его -

Бессонный сердца жар?»

«Твой яр, огнем любви спален,

Пришел, воды испил;

Как жаждал он! – Но жажды он

Водой не утолил…»

«С вершин бежит поток седой

В кипучем серебре…

Ах, то – мой яр, то – милый мой

Рыдает на горе!..»

И в сердце у матери выросло вдруг

Глухое сомненье, неясный испуг…

«Давненько Ануш кувшин свой взяла,

Спустилась к ручью – и все не пришла…

А тучи сгустились, окутали высь,

В ущелья забились, друг с другом сплелись.

И – страшно! – беды не случилось бы с ней,

Немало ведь бродит недобрых людей…

Ануш, ох, бессовестная!» – И встает

Старуха и к краю ущелья идет.

И, ко лбу ладонь прислонивши, кряхтя,

Бесстрашное кличет и кличет дитя:

«Эй, дочка, срамница! Что делаешь ты

В овраге одна средь такой темноты;

Глянь – тучи какие, гроза на пути!

Ты что потеряла, не можешь найти?

Ты слышишь, Ануш? Эй дочка Ануш!» -

И бьет по коленям и охает: «вуш!»

Над пропастью мать, растерявшись, сидит

И вниз, с омраченной душою глядит…

А тучи сгустились, окутали высь,

В ущелья забились, друг с другом сплелись

И – страшно! – беды не случилось бы с ней,

Немало ведь бродит недобрых людей…

«Ну, пусти меня!.. Слышишь? Мать звала…»

«О, не уходи! Погоди, молю!..»

«Ах, пусти, уйду… Я с ума сошла!..

Нет! не любишь ты так, как я люблю;

Только я одна плачу и томлюсь,

Думала – тебя вовсе не дождусь.

Ты совсем, совсем про меня забыл:

С коих пор одна здесь сидела я,

Я ждала, ждала, ты ж не приходил,

Все глаза в тоске проглядела я!

Нет, ты меня

Не слушаешь,

Ты обо мне

Не думаешь…

А я сгорю,

Огнем взовьюсь,

Я растворюсь,

Ручьем прольюсь.

Не знаю я,

Чем стану я,

Коль еще раз

Так буду ждать…

Ива – говорят -

Девушкой была,

Милого ждала,

Милый не пришел.

Стан склонив, как ствол,

Ивой у реки

Сделалась она,

Высохла с тоски…

Шелестя листом

Тонким над водой,

Все стоит она,

И дрожит она,

И скорбит тайком

Вечно об одном,

Лишь о том, как яр

Милую забыл…»

«Ах, Ануш, Ануш! – упрекаешь ты,

А не знаешь ты -

Для кого свою песню я пою,

С кем я говорю?..

И свирель моя, жалуясь без слов,

Чью зовет любовь…

И, когда в мечтах застываю я,

С кем бываю я…

И тоской о ком весь я полонен.

И о ком мой стон…

Ах, Ануш, Ануш! сердца нет в тебе!» -

Юноша пастух,

Пал на грудь Ануш, застонал в мольбе

Замолчал, потух.

«Ануш! Эй, Ануш! – скорее иди!» -

Старуха нани вздыхает, кричит.

«Иду я, нани! Иду! Подожди!» -

Ответ в глубине ущелья звенит.

Рассыпались косы у ней по спине,

И пряди упали на щеки в огне,

И вышла из пропасти, сквозь облака,

Как лань, убегающая от стрелка,

Кувшин на плече притащила пустой

И нет на плече у ней для кувшина

Подстилки. В ущелье осталась она.

Эх, горе – беспечность души молодой.

«Нани, испугалась я!» – дочь говорит.

И хочет всплакнуть, да слеза не бежит. -

«Внизу я людей увидала вдали,

Подумала – турки купаться пришли…»

Старуха клянет, досады полна,

Трусливую глупую дочку свою.

И сходит, бранясь, в ущелье она

С кувшином пустым обратно к ручью.

ПЕСНЬ ВТОРАЯ

Амбарцум настал. Горы зацвели,

Дно долин горит, как ковер, вдали.

Девушки пошли на горы гулять,

Собирать цветы, песни петь, гадать.

«Амбарцум, яйла,

Яйла-джан, яйла,

Тени гор, яйла,

Яйла-джан, яйла!»

Запах трав смешав

С песней молодой,

Девушки бегут,

Пестрою толпой,

Роем мотыльков

Реют меж цветов.

«Амбарцум, яйла,