Антология - Русский романс
МАРИНА ЦВЕТАЕВА
(1892–1941)
636. «Мне нравится, что вы больны не мной…»[635]
Мне нравится, что вы больны не мной.Мне нравится, что я больна не вами,Что никогда тяжелый шар земнойНе уплывет под нашими ногами.Мне нравится, что можно быть смешной —Распущенной — и не играть словами,И не краснеть удушливой волной,Слегка соприкоснувшись рукавами.
Мне нравится еще, что вы при мнеСпокойно обнимаете другую,Не прочите мне в адовом огнеГореть за то, что я не вас целую.Что имя нежное мое, мой нежный, неУпоминаете ни днем, ни ночью — всуе…Что никогда в церковной тишинеНе пропоют над нами: аллилуйя!
Спасибо вам и сердцем и рукойЗа то, что вы меня — не зная сами! —Так любите: за мой ночной покой,За редкость встреч закатными часами.За наши не-гулянья под луной,За солнце, не у нас над головами, —За то, что вы больны — увы! — не мной,За то, что я больна — увы! — не вами.
1915СЕРГЕЙ ЕСЕНИН
(1895–1925)
637. «Не жалею, не зову, не плачу…»[636]
Не жалею, не зову, не плачу,Все пройдет, как с белых яблонь дым.Увяданья золотом охваченный,Я не буду больше молодым.
Ты теперь не так уж будешь биться,Сердце, тронутое холодком,И страна березового ситцаНе заманит шляться босиком.
Дух бродяжий! ты все реже, режеРасшевеливаешь пламень уст.О моя утраченная свежесть,Буйство глаз и половодье чувств,
Я теперь скупее стал в желаньях,Жизнь моя? иль ты приснилась мне?Словно я весенней гулкой раньюПроскакал на розовом коне.
Все мы, все мы в этом мире тленны,Тихо льется с кленов листьев медь…Будь же ты вовек благословенно,Что пришло процвесть и умереть.
1921638. Письмо матери[637]
Ты жива еще, моя старушка?Жив и я. Привет тебе, привет!Пусть струится над твоей избушкойТот вечерний несказанный свет.
Пишут мне, что ты, тая тревогу,Загрустила шибко обо мне,Что ты часто ходишь на дорогуВ старомодном ветхом шушуне.
И тебе в вечернем синем мракеЧасто видится одно и то ж:Будто кто-то мне в кабацкой дракеСаданул под сердце финский нож.
Ничего, родная! Успокойся.Это только тягостная бредь.Не такой уж горький я пропойца,Чтоб, тебя не видя, умереть.
Я по-прежнему такой же нежныйИ мечтаю только лишь о том,Чтоб скорее от тоски мятежнойВоротиться в низенький наш дом.
Я вернусь, когда раскинет ветвиПо-весеннему наш белый сад.Только ты меня уж на рассветеНе буди, как восемь лет назад.
Не буди того, что не мечталось,Не волнуй того, что не сбылось, —Слишком раннюю утрату и усталостьИспытать мне в жизни привелось.
И молиться не учи меня. Не надо!К старому возврата больше нет.Ты одна мне помощь и отрада,Ты одна мне несказанный свет.
Так забудь же про свою тревогу,Не грусти так шибко обо мне.Не ходи так часто на дорогуВ старомодном ветхом шушуне.
<1924>639. «Отговорила роща золотая…»[638]
Отговорила роща золотаяБерезовым, веселым языком,И журавли, печально пролетая,Уж не жалеют больше ни о ком.
Кого жалеть? Ведь каждый в мире странник —Пройдет, зайдет и вновь оставит дом.О всех ушедших грезит коноплянникС широким месяцем над голубым прудом.
Стою один среди равнины голой,А журавлей относит ветер в даль,Я полон дум о юности веселой,Но ничего в прошедшем мне не жаль.
Не жаль мне лет, растраченных напрасно.Не жаль души сиреневую цветь.В саду горит костер рябины красной,Но никого не может он согреть.
Не обгорят рябиновые кисти,От желтизны не пропадет трава,Как дерево роняет тихо листья,Так я роняю грустные слова.
И если время, ветром разметая,Сгребет их все в один ненужный ком…Скажите так… что роща золотаяОтговорила милым языком.
1924640. «Над окошком месяц. Под окошком ветер…»[639]
Над окошком месяц. Под окошком ветер.Облетевший тополь серебрист и светел.Дальний плач тальянки, голос одинокий —И такой родимый, и такой далекий.Плачет и смеется песня лиховая.Где ты, моя липа? Липа вековая?Я и сам когда-то в праздник спозаранкуВыходил к любимой, развернув тальянку.А теперь я милой ничего не значу.Под чужую песню и смеюсь и плачу.
1925641. «Клен ты мой опавший, клен заледенелый…»[640]
Клен ты мой опавший, клен заледенелый,Что стоишь нагнувшись под метелью белой?
Или что увидел? Или что услышал?Словно за деревню погулять ты вышел.
И, как пьяный сторож, выйдя на дорогу,Утонул в сугробе, приморозил ногу.
Ах, и сам я нынче чтой-то стал нестойкий,Не дойду до дома с дружеской попойки.
Там вон встретил вербу, там сосну приметил,Распевал им песни под метель о лете.
Сам себе казался я таким же кленом,Только не опавшим, а вовсю зеленым.
И, утратив скромность, одуревши в доску,Как жену чужую, обнимал березку.
1925ЭДУАРД БАГРИЦКИЙ
(1895–1934)
642. Птицелов
(Отрывок)
Трудно дело птицелова:Заучи повадки птичьи,Помни время перелетов,Разным посвистом свисти.
Но, шатаясь по дорогам,Под заборами ночуя,Дидель весел, Дидель можетПесни петь и птиц ловить.
В бузине, сырой и круглой.Соловей ударил дудкой,На сосне звенят синицы,На березе зяблик бьет.
И вытаскивает ДидельИз котомки заповеднойТри манка — и каждой птицеПосвящает он манок.
Дунет он в манок бузинный,И звенит манок бузинный, —Из бузинного прикрытьяОтвечает соловей.
Дунет он в манок сосновый,И свистит манок сосновый, —На сосне в ответ синицыРассыпают бубенцы.
1918, 1926БОРИС ПАСТЕРНАК
(1890–1960)
643. «Никого не будет в доме…»[641]
Никого не будет в доме,Кроме сумерек. ОдинЗимний день в сквозном проемеНезадернутых гардин.Только белых мокрых комьевБыстрый промельк маховой.Только крыши, снег и, кромеКрыш и снега, — никого.И опять зачертит иней,И опять завертит мнойПрошлогоднее уныньеИ дела зимы иной,И опять кольнут донынеНеотпущенной виной,И окно по крестовинеСдавит голод дровяной.Но нежданно по портьереПробежит вторженья дрожь.Тишину шагами меря,Ты, как будущность, войдешь.Ты появишься у двериВ чем-то белом, без причуд,В чем-то впрямь из тех материй,Из которых хлопья шьют.
1931НИКОЛАЙ ЗАБОЛОЦКИЙ
