Недостойная старая дама - Аллио Рене
Гастон отвечает не сразу. Кусочком хлеба он тщательно подчищает тарелку, съедает хлеб, закуривает сигарету и наконец, удобно развалившись на стуле, начинает вещать.
Гастон. Я тебе сразу скажу, Альбер, конечно, я тебя понимаю. Я ведь не круглый дурак! И знаю, в какой убогой квартирке тебе приходится ютиться со всей семьей! Разумеется, вы очень, очень стеснены! Я ведь тоже к чему-то стремился и как будто чего-то достиг. Но всегда надобно, прежде чем принимать решение, спросить себя, разумно ли это? И осуществимо ли? Ведь ты пойми, взять в свои руки типографию — это значит обременить себя долгами! А обзавестись долгами — это еще не все! Их надо платить! Вот я тебя и спрашиваю, мало тебе своих долгов за грузовик?! Я уж не говорю о том, что ты мне должен! Такой бестактности я бы себе, конечно, не позволил… тем более что два-три месяца я могу еще и подождать. Но ведь, если память мне не изменяет, у тебя еще не меньше дюжины неоплаченных счетов. (Кладет недокуренную сигарету на край тарелки, вынимает из кармана записную книжку и что-то проверяет,)
Входит мадам Берг и начинает убирать со стола.
Гастон. Транспортное дело сейчас не очень выгодно — слишком велика конкуренция. Уж кому-кому, а мне ли этого не знать! Раз в неделю по крайней мере один грузовик из пяти простаивает у меня в гараже. Так что…
Опешив, Альбер пристально поглядел на брата, но сразу берет себя в руки и меняет тему разговора, кивнув в сторону матери, приготовившейся мыть посуду.
Альбер. Но мы же все-таки не оставим мать б полном одиночестве!
При этих словах мадам Берт оборачивается, собираясь что-то сказать, но тут слышится звонок входной двери.
Мадам Берт. Это Робер!
И в первый раз ее лицо осветилось настоящей радостью.
И снова все столпились в коридоре. Поднялась Роз, вышли Симона и Виктория. Все уже в пижамах, ночных рубашках, халатах, все, кроме Альбера и Гастона — они без пиджаков, — и мадам Берт, которая весьма достойно выглядит в своем черном бумажном платьице.
Высокий, стройный, с открытым лицом, Робер не в трауре, а в своем обычном твидовом пиджаке. Родные окружают его. Он обнимает мать, она прижимается к нему и тихонько говорит ему что-то ласковое на ухо.
В полутьме столовой виднеются импровизированные постели, на которых спят Гастон, Симона, Роз и Люсьен. Прикорнувшая на матрасе Виктория шепотом окликает Альбера:
— Альбер, поди отдохни хоть немного!
Но Альбер, стоя в тени у двери, смотрит на мадам Берт и Робера, оставшихся вдвоем в коридоре. Робер крепко обнял старушку, которая только сейчас дала волю слезам и горько плачет у него на плече. Они медленно поднимаются по лестнице. Альбера пожирает зависть к брату — любимцу матери.
Гостиница «Занзибар». Раннее утро.
Через открытую дверь Эрнест и Пьер поглядывают на улицу. Люди из похоронного бюро вешают на двери дома Бертини черные полотнища. Изредка появляются прохожие, кое-кто расписывается в книге, лежащей на столике у дверей дома.
Из бара глухо доносится голос Розали. Пьер задумчив, а может, просто плохо выспался. Эрнест, похлопав его по плечу, подталкивает в сторону бара.
Эрнест. Эй! Идем, выпей чашечку кофе!
Пьер направляется к стойке, успев по дороге бросить взгляд на болтающую по телефону Розали. Она в утреннем туалете — очень броском и небрежно распахнутом пеньюаре, ее экстравагантная высокая прическа тщательно налакирована. Трудно разобрать, что она говорит, — осторожности ради она прикрывает рукой рот. Однако ясно, что вопрос идет о свидании и танцульке.
Эрнест наливает две чашки кофе.
Эрнест(с любопытством). Ну так что, может, теперь чаще станем видеться? (Пьер не понимает его.) Вы же не оставите бедную старуху в одиночестве, верно? Он у тебя не дурак, твой папаша! Нет, Альбер не промах!.. И к тому же, если старушка останется совсем без дела, она конченый человек!.. Конченый человек, если останется без дела… На месте твоего отца и я бы… Думаешь, и матери твоей не было бы здесь по легче? Да и братишке твоему…
Попивая кофе, Пьер сперва почти не слушает Эрнеста, но мало-помалу до него начинает доходить то, о чем он, в сущности, и не помышлял, — что смерть старика Бертини, может быть, означает для них конец их нищенского существования. Однако бесцеремонность Эрнеста его все-таки раздражает.
А тут еще Розали шепчет в трубку какие-то нежные слова, может быть, желая поддразнить Пьера.
Эрнест. Конечно, это меня не касается, но если все остальные Бертини ничего не имели бы против… Кстати, что говорит Гастон?.. И что говорит Роз?
При упоминании о Роз Пьер сострадательно пожимает плечами, продолжая неотступно следить за «маневрами» Розали. Наконец это доходит и до Эрнеста.
Эрнест (Розали). Эй! Этот разговор когда-нибудь кончится? (Пьеру.) И тебя зацепила… Ну что ж, это нетрудно! Она тут рядом, в ресторане, работает. Недавно появилась, но дружков уже хоть отбавляй! Становись в очередь, у тебя есть шансик!
Пьер уже выпил кофе и, смущенный и раздраженный болтовней Эрнеста, почти выбегает из бистро. Розали в ту же минуту вешает трубку, подходит к стойке и облокачивается на ее край.
Эрнест (едко). У меня вот никаких шансиков! А у него есть!
Розали (улыбаясь). Когда ты заткнешься?! Язык, как у потаскушки!
Дом Бертини. Утро.
Люсьен играет со своим новеньким грузовичком на кухне. Он бегает вокруг стола, между стульев, натыкаясь то на одного, то на другого Бертини, собравшихся здесь. Тягостное молчание нарушается лишь пыхтением и урчанием Люсьена, подражающего шуму мотора. Мадам Берт и Виктория подают кофе.
Альбер уже одет, Гастон, в брюках и майке, бреется перед раковиной. Невыспавшийся, в пижаме, Шарль милостиво разрешает своей мамаше приласкать его. Робер стоит у окна, Роз с распухшими от слез глазами сидит за столом.
Мадам Берт (прерывая молчание, очень мягко). Благодарю тебя, Гастон, и тебя, моя Роз, но я не пойду к вам жить. Я предпочитаю жить одна и остаться в этом доме.
Всеобщее молчание. Мадам Берт присела.
Все пьют кофе. На клеенке стола играют солнечные блики. Альбер машинально листает оставшуюся на столе бухгалтерскую книгу. Люсьен шумно возится со своей игрушкой. Виктория пытается его утихомирить.
Мадам Берт (все так же спокойно). И если вы решили продать типографию, я могу этим заняться. Мы с вашим отцом уже подумывали об этом и даже кое с кем повидались.
Симона. А! И уже есть покупатель?! Прекрасно! Если вы уже этим занимались, мы можем оставить вам доверенность. Не правда ли, Гастон? (Аль-беру.) Это было бы самым разумным решением… (Мадам Берт.) Надо смириться, мамочка!
Мадам Берт. Я знаю, Симона.
Робер. А как же ты станешь жить, моя маленькая Берт?
Мадам Берт. Может быть, каждый из вас согласился бы мне немного помогать. Совсем понемногу, лишь бы это было регулярно. Скажем, раз в месяц или в три месяца, как вам будет удобнее.
Мадам Берт говорит спокойно и убедительно, поочередно поглядывая на каждого. Робер улыбается ей. Гастон, вытирающий после бритья лицо, настороженно поглядывает из-под полотенца. Удрученный Альбер опускает глаза, а Виктория закашлялась. Только что вошедший Пьер удивлен общим молчанием. Мадам Берт увидела его ошеломленное лицо и улыбнулась ему.
Яркий солнечный день. На маленькое пригородное кладбище, зажатое меж высокими стенами ограды, над которыми возвышаются многоэтажные стандартные дома, пришли отдать последний долг соседи и друзья покойного. Старика Бертини уже опустили в могилу. По временам слышится то щебетание птиц, то далекие шумы города, то поскрипывание гравия под ногами расходящихся людей. Постепенно громче становятся разговоры, которые ранее велись шепотом. Шум отъезжающих машин смешивается с негромкими окликами, предложениями подвезти.
